«Надо, чтобы оно само собой сделалось, чтоб оно было в натуре, бессознательно, в природе самого племени заклю­чалось»

(“Зимние заметки о летних впечатлениях”, Глава VI. 1863г.)

В русском православном народе, по Достоевскому, еще сохранилось это начало христианского братского еди­нения. И потому народ наш инстинктивно тянется к брат­ству, к общине, к согласию, «несмотря на вековые страда­ния нации, несмотря на варварскую грубость и невежество, укоренившиеся в нации, несмотря на вековое рабство, на нашествие иноплеменников».

Только на этот идеал, живущий в сердце народа, и дол­жен опираться русский человек, мечтающий о братстве. Поэтому Достоевский упрекает социалистов в отвлеченнос­ти, в книжности их утопий:

«Вы зовете с собой на воздух, навязываете то, что истинно в отвлечении, и отнимаете всех от земли, от родной почвы. Куда уж сложных — у нас самых простых-то явлений нашей русской почвы не пони­мает молодежь, вполне разучились быть русскими. ...Вы спросите, что Россия-то на место этого даст? Почву, на которой укрепиться вам можно будет, — вот что даст. Ведь вы говорите непонятным нам, массе, языком и взгля­дами. ...Вы только одному общечеловеческому и отвлечен­ному учите, а еще материалисты».

(“Дневник писателя”, XX. c. 170)

Достоевский считает, что высокий идеал уберегла пра­вославная вера, воспитывающая личность, готовую на братство. Поэтому русская интеллигенция должна отречь­ся от умозрительных теорий западноевропейских социалис­тов, вернуться к народу, к «почве» и завершить великое «общее дело» человечества:

«Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского; он верит, что спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм! Вот над присутствием в народе русском этой высшей единительно-«церковной» идеи вы и смеетесь, господа евро­пейцы наши»

“Дневник писателя”, т. 14, 1881 г. IV. “Первый корень… ”

Знакомство Достоевского с Западом и его “Русская” идея

Восприятие Достоевским и его героев Запада — часть большой темы «Достоевский: Россия и Запад». Отношение России к Западу и Запада к России со времен петровских реформ было центральной проблемой российской политической, философской, а также художественной мысли, глубочайшей, зачастую весьма болезненной, интеллектуальной рефлексией. В то время общество интересовало, каким путем пойдет Россия в своем развитии — проторенным западным или неким новым, особенным, и станет ли Россия западной страной. Именно эти вопросы были в XIX веке ключевыми для русской общественной мысли, именно они разделили русских мыслителей на славянофилов и западников. Этот спор до сих пор остается актуальным, и время ничуть не снизило его остроту.

В контексте XIX столетия термин «Запад» чаще всего обозначал только Европу, о которой Достоевский писал много, подробно, вдохновенно. Достоевский-почвенник надеялся примирить противоречия России и Европы, мечтал о синтезе двух равноценных и равнозначных начал: родной почвы и западной культуры.

В 1862 году Достоевский впервые в жизни оказался за границей и путешествовал по городам Европы два с половиной месяца, по заранее составленному маршруту. Замечательно его признание в «Зимних заметках о летних впечатлениях» — очерках, написанных через полгода после поездки.

«За границей я не был ни разу; рвался я туда чуть не с моего первого детства, еще тогда, когда в долгие зимние вечера, за неумением грамоте, слушал, разиня рот и замирая от восторга и ужаса, как родители читали на сон грядущий романы Радклиф, от которых я потом бредил во сне в лихорадке. Вырвался я наконец за границу сорока лет от роду, и, уж разумеется, мне хотелось не только как можно более осмотреть, но даже всё осмотреть, непременно всё, несмотря на срок»

(“Зимние заметки о летних впечатлениях”, Глава I “Вместо предисловия”, 1863г.)

Замечательно признание — и замечательны выражения, которые употребляет Достоевский применительно к своей поездке: «рвался» и «вырвался», слова, которые так понятны всякому русскому человеку и которые привычно ассоциируются скорее с западниками, чем с почвенниками.

Именно тогда, в 1862-м, назвал Достоевский весь дальний Запад, то есть Западную Европу — «страной святых чудес», прибегнув к метафоре из стихотворения А.С. Хомякова. Святые чудеса, процветавшие на Западе, — это его философия, наука, искусство, литература; это идеи гуманизма, свободы, равенства и братства, это вера в счастливое будущее человечества, это колоссальное богатство западной цивилизации, которым восхищались лучшие русские умы.

«У нас — русских, — писал Достоевский в «Дневнике писателя» в 1876 году, — две родины: наша Русь и Европа, даже и в том случае, если мы называемся славянофилами (пусть они на меня за это не сердятся). Против этого спорить не нужно. Величайшее из величайших назначений, уже сознанных Русскими в своем будущем, есть назначение общечеловеческое, есть общеслужение человечеству, — не России только, не общеславянству только, но всечеловечеству»

(“Записки о русской литературе”. Глава I, “Смерть Жорж Занда”, 2006г.)

Русским не стыдно по-настоящему любить Европу — ведь многое из того, что от нее взято и пересажено на родную почву, не копировалось рабски, а прививалось к своему организму, вживалось в плоть и кровь. Достоевский уверен: всякий европейский поэт, мыслитель, филантроп, кроме земли своей, из всего мира, наиболее и наироднее бывает понят и принят всегда в России. Болеть за всех — это и есть назначение русского культурного человека: один лишь русский получил способность становиться наиболее русским именно тогда, когда он наиболее европеец.

«Я во Франции — француз, с немцем — немец, с древним греком — грек и тем самым наиболее русский, — говорит Андрей Версилов, герой романа «Подросток». — Тем самым я — настоящий русский и наиболее служу для России, ибо выставляю ее главную мысль. <...> Русскому Европа так же драгоценна, как Россия: каждый камень в ней мил и дорог. Европа так же была отечеством нашим, как и Россия. О, более! Нельзя более любить Россию, чем люблю ее я, но я никогда не упрекал себя за то, что Венеция, Рим, Париж, сокровища их наук и искусств, вся история их — мне милей, чем Россия»

(“Подросток”, 1972г.)

Для Достоевского «страна святых чудес» — это европейский Запад: Англия, Франция, Германия, Италия, Испания и прочие страны европейской части континента.

«Русская идея», которую разрабатывает и формирует Достоевский, не националистична, а всечеловечна.

«Мы предугадываем, — пишет он, — что характер нашей буду­щей деятельности должен быть в высшей степени обще­человеческий, что русская идея, может быть, будет син­тезом всех тех идей, которые с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа...»

(“Записки о русской литературе”, 2006г.)

Для Достоевского часть русских людей "народом" не являлась, а точнее, была "оторвана от народа". Писатель разделял концепцию славянофилов, согласно которой Петр I разделил Россию на "народ" и "общество", иными словами оторвал часть русской интеллигенции от "родной почвы" и стал воспитывать ее на идеалах западноевропейской цивилизации. Таким образом, часть русских утратила свою народность, как бы превратившись во французов, немцев или англичан. "Русскими", или "народными" осталось прежде всего простонародье, и оно в течение двух столетий было чуть ли не единственным носителем русской народности, т.е. было народом.

Для всех почвенников простонародность была просто фольклором и как таковая составляла лишь элемент народности.

Идеалом русского человека в его развитии Достоевский считает Пушкина. Позднее в знаменитой речи на открытии памятника Пушкину в Москве в 1880 году Достоев­ский отметит: «Нет, положительно скажу, не было поэта с такою всемирною отзывчивостью, как Пушкин, и не в одной только отзывчивости тут дело, а в изумляющей глу­бине ее, а в перевоплощении своего духа в дух чужих на­родов, перевоплощении почти совершенном, а потому и чу­десном, потому что нигде, ни в каком поэте целого мира такого явления не повторилось. Это только у Пушкина, и в этом смысле, повторяю, он явление невиданное и неслы­ханное, а по-нашему, и пророческое, ибо... ибо тут-то и выразилась наиболее его национальная русская сила, вы­разилась именно народность его поэзии, народность в даль­нейшем своем развитии, народность нашего будущего, та­ящегося уже в настоящем, и выразилась пророчески. Ибо что такое сила духа русской народности, как не стремле­ние ее в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности? Став вполне народным поэтом, Пушкин тот­час же как только прикоснулся к силе народной, так уже и предчувствует великое грядущее назначение этой силы. Тут он угадчик, тут он пророк».

Достоевский понимал, что его программа рассчитана не на одно десятилетие, что предстоит долгий и трудный путь. «Время окончательного соединения оторванного те­перь от почвы общества — еще впереди». Когда надежды на гармонический исход Крестьянской реформы рухнули, Достоевский еще более укрепился в мысли о тернистых пу­тях к идеалу. Главное внимание он стал уделять драмати­ческим и даже трагическим тупикам, которые подстерега­ют русского интеллигента в его духовных поисках.