Слышится пароходный гудок.

Что это? Кто-то кричал!

Сестра. Нервничаешь, братец; это всего лишь пароход... Умоляю тебя: уезжай!

Врач. И хотел бы, да меня как будто пригвоздили... Знаешь, вот отсюда я вижу его портрет в моем кабинете... Луч солнца отбрасывает тень, ко­торая искажает его черты, и он становится похож на... как отвратитель­но. Замечаешь, на кого?

Сестра. На дьявола! Беги!

Врач. Не могу!

Сестра. Но хотя бы защищайся...

Врач. Обычно я так и делаю. Но сейчас у меня такое состояние, какое быва­ет при приближении грозы. Сколько раз так бывало — хочу убежать и не в силах тронуться с места. Точно под ногами не земля, а железная руда и я — намагниченная иголка... и если придет беда, не я тому при­чиной... Они уже вошли в ворота.

Сестра. Я ничего не слышу!

Врач. Зато я, я слышу! А теперь и вижу! Это он, приятель моего детства. Он совершил в школе проступок... а обвинили и наказали меня. А его про­звали Цезарем, почему, не знаю!

Сестра. И этого человека...

Врач. Такова жизнь! Цезарь!

Дама {входит). Здравствуй, муженек; я привезла с собой дорогого гостя. Врач. Уже слышал. Ему здесь рады!

Дама. Он в комнате для гостей, пошел воротничок сменить.

Врач. Ты довольна своей победой?

Дама. В жизни не встречала человека несчастнее.

Врач. Это немало!

Дама. Да уж, хватит на всех.

Врач. Наверняка! Пойди, сестренка, покажи ему дорогу.

Сестра уходит.

Интересная была поездка?

Дама. Да, немало странных людей повидала. Пациенты были?

Врач. Нет, утром в приемной было пусто. Похоже, моей практике приходит конец.

Дама {дружелюбно). Бедняжка. Послушай, а не пора ли внести дрова? Они ведь отсыреют!

Врач (без тени упрека в голосе). Ясное дело; и от пчел надо бы избавиться, и фрукты в саду собрать, да все никак с духом не соберусь...

Дама. Ты устал, муженек!

Врач. Устал от всего.

Дама (без горечи). И жена у тебя плохая, не помогает!

Врач {мягко). Не говори так, я ведь так не думаю.

Дама {повернувшись лицом к веранде). Вот и он!

Неизвестный выходит из дверей веранды, одет более моложа­во, чем в первой сцене, вид— натянуто-непринужденный; похо­же, узнает Врача, сникает, пошатываясь, делает несколько ша­гов, но берет себя в руки.

Врач. Добро пожаловать в мой дом!

Неизвестный. Спасибо, господин доктор!

Врач. Вы привезли с собой хорошую погоду, и очень кстати — здесь шесть недель шел дождь...

Неизвестный. Не семь! Обычно дождь идет семь недель, если День семи спящих был дождливый... Хотя, ну конечно, до него еще далеко— ка­кой я дурак, гм!

Врач. Вам, привыкшему к городским удовольствиям, наша простая деревен­ская жизнь, пожалуй, покажется однообразной.

Неизвестный. О нет, я нигде не чувствую себя дома, ни здесь, ни там... Кстати, позвольте спросить: мы с вами раньше не встречались, в молодости?

Врач. Никогда!

Дама села за стол и принялась вязать.

Неизвестный. Вы уверены?

Врач. Абсолютно! Я с самого начала следил за вашей литературной карье­рой, и с большим интересом — жена вам об этом, конечно, рассказыва­ла, так что, если бы мы когда-нибудь встречались, я бы непременно вспомнил, уж во всяком случае вашу фамилию. Однако посмотрите, как живет уездный лекарь.

Неизвестный. Если бы вы только могли себе представить, каково пришлось так называемому освободителю, вы бы ему не позавидовали.

Врач. Пожалуй, представить могу, ведь я вижу, как люди обожают свои кан­далы. Возможно, так оно и должно быть! поскольку так есть!

Неизвестный( прислушивается). Странно: кто это играет в соседнем дворе?

Врач. Не знаю, кто бы это мог быть? Не знаешь, Ингеборг?

Дама. Нет!

Неизвестный. Похоронный марш Мендельсона, он меня просто преследует, и я уже не понимаю, звенит ли он у меня в ушах или...

Врач. У вас бывают слуховые галлюцинации?

Неизвестный. Нет, не галлюцинации, похоже, меня преследуют настоящие, повторяющиеся мелкие события... А вы разве не слышите, как играют?

Врача Дама. И правда! Играют...

Дама. Мендельсона...

Врач. Но он ведь в моде...

Неизвестный. Знаю, но то, что его играют как раз в этом месте и в этот момент... (Встает.)

Врач. Чтобы успокоить вас, я спрошу сестру... (Уходит на веранду.)

Неизвестный (Даме). Я задыхаюсь здесь! И ни единой ночи не смогу спать под этой крышей. Ваш муж — настоящий оборотень, а вы в его присут­ствии словно превращаетесь в соляной столп. В этом дворе были со­вершены убийства, тут бродят привидения, и я сбегу, как только найду удобный повод.

Врач (выходит). Ну вот, это девица с почты музицирует...

Неизвестный. Прекрасно! Тогда все в порядке! У вас оригинальное жилище, доктор; все так необычно. Взять, для начала, хотя бы эту поленницу...

Врач. Да, в нее два раза попадала молния...

Неизвестный. Как ужасно; и вы тем не менее ее не разобрали?

Врач. Нет, и именно по этой причине, а в этом году еще и нарастил ее на два локтя, но кроме того, она дает мне тень летом. Это моя библейская тык­ва... Когда наступает осень, она скрывается в дровяном сарае...

Неизвестный (обводит взглядом двор). А тут у вас черный морозник... Где это вы раздобыли такие, что цветут летом... Здесь все задом наперед...

Врач. Ах, эти... видите ли, у меня снимает комнату один пациент, слегка по­мешанный...

Неизвестный. Здесь, в доме?

Врач. Да, но он тихого нрава, только и делает, что размышляет о нецелесо­образности природы, и, поскольку ему кажется глупым, что морозник должен мерзнуть в снегу, он прячет его в погреб, а весной высаживает.

Неизвестный. У вас в доме сумасшедший? Весьма неприятно!

Врач. Но ведь он такой смирный.

Неизвестный. А как же он тогда сошел с ума?

Врач. Кто бы знал. Ведь это называется душевной болезнью и, следователь­но, не является физическим недугом.

Неизвестный. Один вопрос: он здесь — поблизости?

Врач. Помешанный? Да, бродит по саду, приводит в порядок творение, но если его присутствие для вас мучительно, мы запрем его в погребе. Неизвестный. Почему этих несчастных не лишают жизни?

Врач. Но ведь неизвестно, созрели ли они...

Неизвестный. Для чего?

Врач. Для грядущего!

Неизвестный. Ничего такого не существует!

Пауза.

Врач. Кто знает!

Неизвестный. Не знаю, но ваш двор ужасен; может, у вас и трупы здесь есть? Врач. Есть! Вот тут в леднике у меня несколько обрубков, я их в правление должен отослать... (Вынимает ногу и руку) Вот, смотрите! Неизвестный. Да это просто как у Синей Бороды!

Врач {резко). Что вы имеете в виду? {Бросает, острый взгляд на Даму) Уж не думаете ли вы, что я убиваю своих жен, а?

Неизвестный. О нет, упаси Боже, вы на такое не способны, это сразу видно.

Но в доме, наверное, и привидения есть?

Врач. Еще бы! Спросите жену! {Пятясь, скрывается за поленницей и исчезает из поля зрения Неизвестного и Дамы)

Дама {Неизвестному). Не стесняйтесь, говорите во весь голос — мой муж плохо слышит, но умеет читать по губам!

Неизвестный. В таком случае я воспользуюсь случаем и скажу, что мучи­тельнее минут ни разу в жизни не переживал. Стоим, болтаем чепуху, и все потому, что никто не имеет мужества высказать свои мысли. Только что я страдал так, что готов был вытащить нож и вскрыть себе вены, чтобы охладиться, но теперь у меня одно желание — раскрыть карты и взорвать его. Давайте бросим ему прямо в лицо, что мы уезжаем и что вы сыты по горло его глупостями?

Дама. Если вы будете продолжать в таком же духе, я вас возненавижу. На­добно вести себя прилично в любых обстоятельствах...

Неизвестный. До чего вы благовоспитанны!

Врач выходит вперед, так что Дама и Неизвестный могут теперь его видеть; они продолжают разговор.

Вы согласны бежать со мной до захода солнца?

Дама. Сударь...

Неизвестный. Признайтесь, почему вы поцеловали меня вчера...

Дама. Сударь...Неизвестный. А вдруг он слышит, что мы говорим... У него такой лицемер­ный вид...

Врач. Чем нам развлечь нашего гостя?

Дама. Наш гость не претендует на развлечения, ибо в его жизни было мало радостей...

Врач свистит в свисток. В саду показывается Сумасшедший

в лавровом венке и странном одеянии.

Врач. Цезарь! Иди сюда!

НЕИЗВЕСГНый{неприятно поражен). Его зовут Цезарь?

Врач. Нет, это я прозвал его так в память о школьном приятеле...

Не известный (беспокойно). Что такое?

Врач. Да, случай необычный, а обвинили меня.

Дама (Неизвестному). Вы когда-нибудь слышали, чтобы ребенок был на­столько испорчен?

Неизвестный не находит себе места.

Входит Сумасшедший.

Врач. Подойди и поклонись великому писателю, Цезарь.

Сумасшедший. Это он — великий?

Дама (Врачу). Зачем ты позвал сумасшедшего, если нашему гостю это не­приятно?

Врач. Будь повежливее, Цезарь, а то попробуешь плетки.

Сумасшедший. Он Цезарь, но он не великий! Ибо не знает, что было рань­ше — курица или яйцо. А я знаю.

Неизвестный (Даме). Я ухожу! Вы заманили меня в западню, или что при­кажете думать? Через минуту он, очевидно, выпустит пчел, чтобы поза­бавить меня!

Дама. Полностью доверьтесь мне, как бы все скверно ни казалось... и не говорите так громко...

Неизвестный. Но он от нас никогда не отстанет, этот ужасный оборотень, никогда!

Врач (смотрит на свои часы). Простите, господа, но я должен вас поки­нуть на часок, навестить пациента. Надеюсь, ожидание не покажется вам чересчур долгим.

Неизвестный. Я привык ждать того, что никогда не приходит...

Врач (Сумасшедшему). Цезарь, прохвост ты эдакий, сюда! Я запру тебя в погребе! (Уходит с Сумасшедшим.)

Неизвестный (Даме). Что это все значит? Кто преследует меня? Вы уверяе­те, что ваш муж питает ко мне дружеские чувства; я верю вам, а он рта не может раскрыть, чтобы не оскорбить меня. Каждым своим словом он колол меня, словно шилом... А тут еще этот похоронный марш играют, играют взаправду... и там опять этот морозник. Почему все повторяет­ся... трупы, нищие, сумасшедшие, человеческие судьбы и детские вос­поминания... Уходите отсюда подальше; позвольте мне освободить вас из этого ада!

Дама. Потому-то я и привела вас сюда, а еще затем, чтобы никто не обвинил вас в том, что вы украли чужую жену. Но я должна вас спросить: я могу на вас положиться?

Неизвестный. Если вы имеете в виду мои чувства...

Дама. О чувствах говорить не будем, ибо они подразумеваются, и насколько их хватит, настолько хватит...

Неизвестный. Вы имеете в виду материальную сторону! О да, мне должны много денег, и стоит только написать или телеграфировать...

Дама. Тогда все в порядке! Ну что ж. (Прячет вязание в карман.) Вый­дите через эту калитку и вдоль кустов сирени дойдите до дощатых во­рот. Откройте их, и перед вами будет дорога. Я буду вас ждать в сосед­ней деревне!

Неизвестный {колеблется). Дощатые ворота не в моем вкусе; я бы пред­почел решить с ним дело на кулаках, здесь, во дворе...

Дама {делает нетерпеливый жест рукой). Быстрее!

Неизвестный. Пойдемте лучше со мной!

Дама. Хорошо! Только тогда я пойду первой! {Оборачивается и посы­лает воздушный поцелуй в сторону веранды.) Бедный мой оборотень!

АКТ II

Номер в гостинице.

Неизвестный, официант, Дама.

Неизвестный{с портпледом в руках). Значит, другой комнаты у вас нет? Официант. Ни единой!

Неизвестный. Но в этой я жить не желаю!

Дама. Но если нет другой, мой друг, а все остальные гостиницы переполнены... Неизвестный {официанту). Оставьте нас!

Дама опускается на стул, не сняв пальто и шляпы.

Хочешь чего-нибудь?

Дама. Да, одного: убей меня!

Неизвестный. Я понимаю тебя! Нас выгоняют из гостиниц, поскольку мы не женаты, разыскивает полиция, но мало того — в конце концов мы по­падаем сюда — последнее изо всех мест, где я бы хотел остановиться, — в эту комнату, номер восемь... Кто-то воюет со мной; кто-то есть!

Дама. А это номер восемь?

Неизвестный. Стало быть, ты тоже здесь уже бывала?

Дама . А ты?

Неизвестный. Да!

Дама. Давай уйдем отсюда, на улицу, в лес, куда угодно...

Неизвестный. С удовольствием! Но я, как и ты, страшно устал от этого ди­кого бегства! Знаешь, я ведь чувствовал, что нас так и тянет сюда: я со­противлялся, стремился в другую сторону, но поезда опаздывали, не приходили, и мы поневоле оказались здесь, в этой комнате. Это дьявол, вот кто это; но мы с ним еще потягаемся!

Дама. Мне кажется, нам больше не будет покоя на этой земле! Неизвестный. ...Подумать только, здесь ничего не изменилось. Как всегда, увядший морозник... вот он! А вон висит изображение гостиницы ■"Брёер" в Монтрё — там я тоже живал...

Дама. Ты был на почте?

Неизвестный. Я ждал этого вопроса. Да, был — в ответ на пять писем и три телеграммы получил лишь одну Телеграмму: мой издатель уехал на две недели.

Дама. В таком случае мы погибли окончательно.

Неизвестный. Похоже на то!

Дама. И через пять минут явится официант и потребует наши паспорта; после чего прибежит хозяин и покажет нам на дверь.

6 - 7086

Неизвестный. Значит, выход один...

Дама. Два!

Неизвестный. Второй невозможен.

Дама . Какой же этот второй?

Неизвестный. Отправиться за город к твоим родителям.

Дама . Ты уже читаешь мои мысли.

Неизвестный. Нам больше нельзя иметь никаких тайн друг от друга...

Дама. Посему конец мечтам...

Неизвестный. Возможно!

Дама. Пойди дай еще одну телеграмму!

Неизвестный. Надо бы, да я не в силах сдвинуться с места: я больше не ве­рю в успех моих усилий... меня кто-то загипнотизировал.

Дама. И меня! Мы решили не ворошить прошлое — и все равно тащим его за собой. Вглядись в обои: видишь лицо, проступающее сквозь цветы?

Неизвестный. Да, это он! Везде, везде! Сотни раз... Но в узоре скатерти я различаю еще кое-кого... Разве это в порядке вещей? Нет, это фантом! Для полноты картины не хватает только, чтобы сейчас зазвучал мой похоронный марш! (Прислушивается.) Вот он!

Дама. Я ничего не слышу!

Неизвестный. Значит, я... на пути!

Дама. Поедем домой?

Неизвестный. Последний выход, самый ужасный! Появиться там в таком виде — точно авантюристы, нищие, — нет, исключено.

Дама. Вообще-то... да, это уж слишком! Опозоренные, обесчещенные, при­нести горе старикам... и видеть твое унижение, а тебе — мое. Мы нико­гда больше не сможем уважать друг друга!

Неизвестный. Ты права, это было бы хуже смерти; но знаешь, я уже чувствую, как надвигается неизбежное, и во мне просыпается желание столкнуться с ним, побыстрее пройти через все это, потому что это все равно случится.

Дама (вынимает вязание). Но я вовсе не жажду, чтобы меня оскорбляли в твоем присутствии... должен быть другой выход. Если бы мы были же­наты... а это можно устроить быстро, ведь мой прежний брак формаль­но недействителен— по законам той страны, где он был заключен... Нам надо лишь поехать и обвенчаться у того же священника, который... но для тебя это унизительно...

Неизвестный. Вполне в духе всего остального... поскольку наше свадебное путешествие выливается в паломничество или бегство...

Дама. Ты прав, и через пять минут явится хозяин и выгонит нас! Посему, и дабы положить конец этим унижениям, остается лишь добровольно проглотить последнее... тс-с, я слышу шаги...Неизвестный. Я догадываюсь, о чем та говоришь, и я готов... Я готов те­перь ко всему, и поскольку одолеть Невидимого мне не под силу, я по­кажу, сколько способен вытерпеть... Заложи свои драгоценности, а я их выкуплю, когда вернется издатель, ежели он не утонет во время купа­ния или не погибнет при столкновении поездов. Коли человек често­любив, как я, следует быть готовым прежде всего пожертвовать честью!

Дама. Поскольку мы договорились', не лучше ли добровольно покинуть эту комнату... О Боже! Идет! Хозяин!

Неизвестный. Пошли! ...сквозь строй официантов, подавальщиц, чистиль­щиков и привратников... краска стыда и бледность гнева... лесные звери в таких случаях прячутся в свои норы, а мы вынуждены выставлять наш позор напоказ. Опусти хоть вуаль!

Дама. И это свобода!

Неизвестный. А это — освободитель! (Уходят.)

У моря.

Домик на горном склоне, спускающемся к морю. Перед домиком стол и стулья.

Неизвестный и Дама в светлых одеждах выглядят моложе, чем

в предыдущей сцене. Дама вяжет.

Неизвестный. Три дня счастья и покоя рядом с супругой, и вновь меня одо­левает тревога.

Дама. Чего ты боишься?

Неизвестный. Что это долго не продлится!

Дама. Почему ты так думаешь?

Неизвестный. Не знаю; мне кажется, скоро наступит конец, быстрый, ужасный конец. В самом солнечном сиянии, в этом безветрии есть ка­кая-то фальшь, и я чувствую, что счастье не мой удел.

Дама. Но ведь все уладилось; родители смирились, мой муж прислал друже­любное и понимающее письмо...

Неизвестный. Что толку, что толку... Судьба плетет свой заговор, я опять слышу стук молотка и шум отодвигаемых стульев — приговор вынесен, но, наверное, он был вынесен еще до моего рождения, ибо уже в детст­ве я начал отбывать наказание. Ни единое мгновение моей жизни не вызывает у меня радостных воспоминаний...

Дама. Хотя ты, мой бедный, получил в жизни все, чего желал.

Неизвестный. Все, но увы — я забыл пожелать себе золота.

Дама. Опять ты об этом.

Неизвестный. Разве это так удивительно?

Дама. Молчи!

Неизвестный. Что ты там все время вяжешь? Как Парка, сидишь и прядешь свою пряжу... но продолжай; не знаю ничего прекраснее женщины, скло­нившейся над своей работой или над своим младенцем. Что ты вяжешь?

Дама. Да ничего особенного, просто рукоделье...

Неизвестный. Похоже на сеть нервных волокон и узелков, в которых запе­чатлены твои мысли; вот так, думается мне, выглядит изнутри твой мозг...

Дама. Если бы у меня была хоть половина тех мыслей, что ты мне приписы­ваешь; а у меня ни одной нет!

Неизвестный. Быть может, именно поэтому мне так хорошо с тобой, по­этому я считаю тебя совершенством и не могу уже представить себе жизнь без тебя!

Ну вот, тучи развеялись! Небо бездонно, нежный ветерок, чувству­ешь, как он ласкает кожу! Это и значит жить; да, сейчас я живу, сейчас, в этот миг! И мое *я* растет, выпрямляется, утончается, становится беско­нечным; я повсюду: море — моя кровь, горы — мой скелет, я в деревьях, в цветах; и моя голова упирается в небо, я обозреваю космос, и этот космос — я сам, и я ощущаю в себе всю силу Создателя, ибо это я. И мне хочется взять в руки всю эту массу и вымесить ее во что-то более со­вершенное, прочное, прекрасное... хочется, чтобы все сущее и все соз­дания были счастливыми: рождались без боли, жили без горя и умирали в тихой радости! Ева! Давай умрем вместе, сейчас, ибо через секунду на нас снова навалится боль!

Дама. Нет, я не готова умереть!

Неизвестный. Почему?

Дама. Мне кажется, я еще не все успела сделать. Может быть, недостаточно страдала...

Неизвестный. Стало быть, в этом состоит смысл жизни?

Дама. Похоже, что так! Но умоляю тебя об одном!

Неизвестный. О чем?

Дама. Не богохульствуй, как только что, и не равняй себя с Создателем, ибо в такие минуты ты напоминаешь мне Цезаря у нас дома...

Неизвестный (возмущенно). Цезаря! Откуда ты знаешь... как можешь го­ворить такое.

Дама. Я вовсе не хотела тебя обидеть! Я сказала глупость, потому что это слово употребляла дома... прости!

Неизвестный. Значит, я лишь богохульством напомнил тебе... Цезаря, больше ничем?

Дама. Абсолютно ничем!

Неизвестный. Странно, я верю тебе, верю, что не хочешь меня обижать, и все равно обижаешь, как и все те, с кем я сталкиваюсь. Почему?

Дама. Потому что ты чересчур раним.

Неизвестный. Опять ты за свое! Хочешь сказать, что у меня есть скрытые уязвимые места?

Дама. Нет, клянусь Богом, я этого не думаю! О, опять между нами встали духи раздора и подозрительности! Изгони их, не опоздай!

Неизвестный. Не обвиняй меня в богохульстве, ведь я повторяю давно из­вестное: мы — боги!

Дама. О, если это так, почему же ты не в силах помочь самому себе, помочь нам?

Неизвестный. Не в силах? Потерпи; мы видели лишь начало.

Дама. Если конец будет такой же — не дай нам, Господи, пережить его!

Неизвестный. Я знаю, чего ты боишься; а у меня есть для тебя приятный сюрприз, я собирался преподнести его тебе попозже, но теперь не буду больше тебя мучить. (Вынимает нераспечатанное заказное письмо.) Смотри...

Дама. Деньги пришли!

Неизвестный. Сегодня утром! Кто теперь сможет меня погубить?

Дама. Не говори так, ты ведь знаешь, кто нас может погубить!

Неизвестный. И кто же?

Дама. Тот, Кто карает людей за гордыню!

Неизвестный. И за мужество! В первую очередь за мужество! Вот моя ахил­лесова пята, я все способен вынести, кроме этого безденежья, вечно подстерегающего меня в самый неподходящий момент!

Дама. Прости, но сколько ты получил?

Неизвестный. Не знаю, потому что еще не вскрывал письма, хотя мне при­близительно известно, какую сумму ждать! Но все же посмотрим. (Рас­печатывает письмо.) Что такое? Никаких денег, только выписка из лицевого счета, из которой следует, что я банкрот! Я правильно понял?

Дама. Боюсь, все так, как ты говоришь!

Неизвестный. Да, я проклят, пусть! Но я беру проклятие двумя пальцами и возвращаю его благородному дарителю!.. (Швыряет письмо в воз­дух.) ...сопровождая его собственным проклятием!

Дама. Не надо так: я боюсь тебя!

Неизвестный. Бойся, но презирать меня ты не будешь. Перчатка брошена, и сейчас ты увидишь схватку богатырей! (Расстегивает сюртук и жилет и бросает грозный взгляд небу) Давай! Порази меня Своей молнией, если духу хватит! Напугай бурей, если сможешь!

Дама. Нет! нет! не надо так!

Неизвестный. Именно так! Так! Кто дерзает нарушить сон моей любви? Кто выбивает у меня из рук поднесенный к губам кубок и вырывает женщи­ну из моих объятий? Завистники, боги или дьяволы— не важно! Ни­чтожные мещанские божки, парирующие удар клинка булавочным уко­лом в спину; они не выходят к барьеру, а отвечают неоплаченным сче­том, пробираются черным ходом, дабы опозорить господина перед слу­гами. Не обнажают оружие, не ведут честный бой, а плюют на тебя и вопят... тьфу! Силы, Власти, Господства, тьфу!

Дама. Да минует тебя небесная кара...

Неизвестный. Небо по-прежнему сине и немо, море по-прежнему сине и глупо... Тсс! — я слышу, как идут стихи... я обычно говорю так, когда в моем мозгу начинает созревать мотив... но сперва я слышу ритм... на сей раз он напоминает конскую рысь и звон шпор, бряцание оружия... и еще хлопки, так хлопает на ветру парус: это стяги...

Дама. Нет, это ветер, слышишь, как шумят деревья...

Неизвестный. Тсс! — вот они едут по мосту, мост деревянный, и река пере­сохла, на дне лишь галька... погоди-ка; теперь я слышу молитвы, муж­чины и женщины поют акафист Деве Марии; а сейчас вижу — знаешь где? — в твоем вязании — большую кухню с побеленными стенами; три глубоких, забранных решетками оконца и цветы; в левом углу — печь, в правом — обеденный стол и сосновые скамьи; в углу над столом висит черное распятие, под ним горит лампада... потолочные балки покрыты копотью!., а на стенах — ветки омелы, слегка засохшие...

Дама (в страхе). Где ты все это увидел? Где?

Неизвестный. В твоем вязании...

Дама. А людей видишь?

Неизвестный. Вижу старика, древнего старика, он сидит за кухонным сто­лом... перед ним ягдташ... но руки сложены в молитве... а рядом стоит на коленях пожилая дама... вот я вновь слышу, как вроде бы снаружи, с ка­кой-то веранды, доносится акафист Деве Марии... а у тех двоих на кухне лица словно из белого воска или меда... и все затянуто пеленой... Нет, это вовсе не стихи! (Приходит в себя.) Это что-то другое!

Дама. Это явь! Ты видел кухню в доме моих родителей, где ты никогда не бывал; старик — мой дед, лесничий, а женщина — моя мать, она моли­лась — за нас! Время — шесть часов, и слуги читают молитвы в сенях...

Неизвестный. Скверно! Неужто я еще и провидцем становлюсь! Но картина была прелестная: белоснежная комната, с омелой и цветами... А почему за нас надо молиться?

Дама. Вот именно, почему? Мы совершили несправедливость?

Неизвестный. Что такое несправедливость?

Дама. Вообще-то, я читала, что несправедливости не существует, и все- таки... Я так стосковалась по матери; не по отцу, нет, потому что он от­верг меня, как отверг и мою мать...

Неизвестный. Почему он бросил твою мать?

Дама. Кто может это знать? Меньше всего дети. Но— давай же поедем до­мой; о, как я истосковалась...

Неизвестный. Рвы со львами, змеиные гнезда; одним больше, одним мень­ше — какая разница. Ради тебя я готов на это, но не как блудный сын приду я, нет, ты увидишь, ради тебя я способен пройти сквозь огонь и воду...

Дама. Этого тебе знать не дано...

Неизвестный. Я обычно предчувствую...

Дама. А предчувствуешь ли ты, насколько трудна будет дорога, — ведь ста­рики живут в горах и туда ни на чем не проехать?

Неизвестный. Похоже на сказку, но, по-моему, я читал о чем-то подобном или видел во сне...

Дама. Возможно, но все, что ты увидишь там, вполне реально, может быть, немножко необычно, но ведь и люди не обычные создания... Готов ли ты идти со мной?

Неизвестный. Полностью готов — ко всему!

Дама {целует его в лоб и осеняет крестом— просто, чуть за­стенчиво, без жеманства). Пошли!

°<*>

На дороге.

Холмистая местность, справа вдали возвышается часовня. Дорога, обсаженная

фруктовыми деревьями, уходит, петляя, в глубь сцены; между деревьями видны

распятия, небольшие умилостивительные часовенки, кресты, воздвигнутые в па­мять несчастных случаев. На переднем плане — дорожный указатель, на котором прикреплено объявление: -В этом приходе нищенство запрещено-.

Неизвестный. Дама.

Дама. Ты устал, мой бедный муж.

Неизвестный. Не стану отрицать; но мне унизительно испытывать голод из-за того, что кончились деньги. Никогда не думал, что со мной такое случится!

Дама. Похоже, мы действительно должны быть готовы ко всему, ибо мне кажется, мы попали в немилость. Знаешь, у меня лопнул ботинок, — слезы наворачиваются при мысли, что, добравшись до места, мы будем выглядеть словно нищие.

Неизвестный {указывает на дорожный указатель). А в этом приходе нищенствовать запрещено. С чего бы это такое объявление, да еще большими буквами?

Дама. Сколько я себя помню, оно всегда тут висело. Подумать только, с детских лет я не бывала в этих краях; тогда дорога мне казалась короткой, горы во­все не такими высокими, деревья были ниже и птицы, кажется, пели. Неизвестный. Птицы пели для тебя круглый год— ах, дитя! Нынче же они поют лишь весной — а дело близится к осени! Но в те времена ты танцуя проходила этот бесконечный крестовый путь, собирая цветы у подножия крестов...