В глубине сцены появляется Паломник.

Искуситель. Посмотри! Искупающий грехи! Интересно, что он совершил? Давай спросим его! Добро пожаловать в наши мирные края, добрый странник! Присаживайся за скудный стол аскетов, где нет никаких искушений!

Паломник. Спасибо вам, спутникам, бредущим по долине плача...

Искуситель. О чем плакать, теперь-то?

Паломник. Ни о чем, наоборот! Пробил час освобождения, и я иду туда получить отпущение грехов!

Неизвестный. Слушай, а мы не встречались раньше?

Паломник. Думаю, встречались.

Неизвестный. Цезарь! Это Цезарь!

Паломник. Был им, теперь уже нет!

Искуситель. Ха-ха! Знакомые императоры — вот это да! Но рассказывай, рассказывай!

Паломник. Сейчас услышите, сейчас я имею право говорить, время покая­ния кончилось.

Когда мы встретились у известного врача, я сидел взаперти как сума­сшедший, который, как утверждалось, воображал, будто он—Цезарь. Сейчас Неизвестный узнает, как было на самом деле, я вовсе ничего такого не вооб­ражал, но из-за угрызений совести был вынужден делать хорошую мину при плохой игре. У одного друга, плохого друга, было письменное доказательство, что со мной произошло недоразумение, но он промолчал, когда должен был говорить, и я принял его молчание за призыв молчать—и страдать.

Почему я молчал и страдал? Вот почему! Когда-то в молодости я тер­пел большую нужду. Меня пригласил к себе в дом на далеком острове че­ловек, которого необычно хитроумно обошли по службе за его невероят­ное высокомерие. В одиночестве этот человек пришел к весьма странным мыслям о собственной персоне. Я это заметил, но ничего не говорил.

Однажды его жена призналась мне, что муж временами бывает не в себе, воображая, будто он — Юлий Цезарь. Много лет я скрывал эту тай­ну, добросовестно, ибо неблагодарность мне от природы не свойственна.

Но жизнь — шельма, и по прошествии нескольких лет этот Цезарь грубо вмешался в мои самые сокровенные дела. В гневе я разоблачаю тайну о его мании и навлекаю насмешки на моего бывшего благодетеля, так что его жизнь становится невыносимой.

Слушайте, как является Немезида! Год спустя я написал книгу — по профессии я писатель, безымянный. В этой книге я описал кое-какие сцены из своей семейной жизни, как я играл со своей дочкой Юлией— ее звали Юлией, как и дочку Цезаря, — и своей женой, которую мы называли женой Цезаря, ибо о ней никто не говорил. Ну вот, эта игра, в которой принимала участие и теща, дорого мне обошлась. Читая корректуру, я осознал опас­ность... сказал себе: на этом ты сломаешь себе шею! Хотел вычеркнуть, но, представьте, рука отказалась, и внутренний голос произнес: надо оставить!

Я оставил! И сломал шею!

Неизвестный. Почему вы не велели другу обнародовать оправдательное письмо¹

Паломник. Нет! Когда несчастье стало фактом, я сразу понял: это перст Божий, ты должен страдать за грех неблагодарности.

Неизвестный. И вы страдали?

Паломник. Ничуть! Я усмехался про себя и делал хорошую мину! И именно потому, что я принял кару спокойно и безропотно, Господь облегчил мое бремя. Я не чувствовал себя смешным.

Искуситель. Трогательная история; но такое бывает! Ну что, потопали? Сколотим компанийку, нам опыта не занимать! Давайте выдерните свои корни, и мы одолеем все выси!

Неизвестный. Исповедник велел мне дожидаться его!

Искуситель. Он всегда тебя найдет! И сегодня в деревне тинг; первым будет рассматриваться чрезвычайно интересное дело, в котором я, возможно, выступлю свидетелем, — идем, идем!

Неизвестный. И правда, не все ли равно, где сидеть — здесь или там! Паломник {Неизвестному). Кто это?

Неизвестный. Не знаю! Похож на анархиста!

Паломник. Внешность, во всяком случае, интересная!

Неизвестный. Джентльмен-скептик, повидавший жизнь.

Искуситель. Идемте, детки, я вам по дороге всякие истории расскажу. Идемте, идемте, щкте\(Направляется в глубь сцены к заднику.)

Терраса на Монастырской горе; справа и слева одинаковые скальные уступы. Задник представляет собой вид с птичьего полета на речной ландшафт с городами, селами, пашнями, лесами, вдали виднеется море.

На авансцене — яблоня с яблоками. Под ней длинный стол, у торца которого стоит стул; вдоль стола скамейки.

Справа на авансцене угол деревенской ратуши.