Входит в задумчивости Дама, садится за стол напротив Не­известного.

Неизвестный. Опять ты!.. Та же, но такая непохожая. До чего же ты краси­ва; красива, как в первый раз, когда я увидел тебя и попросил разреше­ния стать твоим другом, твоим псом...

Дама. Ты считаешь меня красивой, хотя я вовсе не красива, и это доказывает, что твои глаза вновь обрели зеркало красоты... Оборотень никогда не видел во мне ни следа красоты, ибо у него не было красоты в том, чем смотрят!

Неизвестный. Но почему ты поцеловала меня в тот раз... зачем тебе это было надо?

Дама. Ты часто меня об этом спрашивал, а я никогда не могла ответить, потому что не знала! Теперь, пожив без тебя—и придя сюда, в горы, где воздух чище—и солнце ближе — молчи!—теперь я вижу тот воскресный день — ты сидел с потухшим взором, словно беспомощное, брошенное дитя, вглядываясь в свою судьбу, и тогда во мне возникло материнское чувство, которое было задавле­но, —и жалость, жалость к человеческой душе охватила меня—и я забыла...

Неизвестный. Мне стыдно! И я чувствую сейчас, что так оно и было...

Дама. Но ты воспринял это как нечто — другое! Как...

Неизвестный. Не произноси этого слова! Мне стыдно!

Дама. Как плохо ты обо мне думал! Разве ты не заметил, что я опустила ву­аль, рыцарский меч в постели невесты...

Неизвестный. Мне стыдно... Свои дурные мысли я приписал тебе! Ин- геборг, ты была лучше меня... мне стыдно!

Дама. Сейчас ты прекрасен! и как!..

Неизвестный. Нет! не я! Это ты прекрасна!

Дама (в экстазе). Ты!.. О, сейчас за маской и накладной бородой я разгляде­ла... я вижу... вижу того, кого ты прятал... Того, кто, как я считала, есть в тебе... Того, кого я искала, искала... Иногда мне казалось, что ты лицемер, но мы не лицемеры, нет, нет, нет, мы не способны лицемерить...

Неизвестный. Ингеборг... сейчас, когда мы на другом берегу реки, когда жизнь под нами, позади нас... насколько иным все кажется... Сейчас, в эту минуту, я вижу твою душу, прообраз ангела, еще до того, как он согрешил, за что был ввергнут в темницу плоти... Что-то есть необычное, и прежде... То было не начало, когда мы начали, и не конец, когда мы закончили. Это фрагмент, жизнь—без начала и конца! Поэтому ее так трудно понять!

Дама {кротко). Трудно, очень трудно!.. Скажи, например, теперь, когда мы по ту сторону вины или безвинности, — почему ты возненавидел женщин?

Неизвестный. Дай подумать!.. Возненавидел — женщин? Возненавидел?.. Этого не было! К сожалению... С восьми лет я испытывал к ним что-то вроде любви, вполне невинной, и три раза я любил, как изрыгающий огонь вулкан... Но погоди: я всегда чувствовал, что женщины ненавидят меня... и они вечно мучили меня!

Дама. Как странно!

Неизвестный. Дай мне еще подумать... Может, я ревниво оберегал собст­венное «я» — боялся попасть под влияние. Моя первая любовь преврати­лась в гувернантку, в няньку... Кстати, одни мужчины не выносят детей, а другие не выносят женщин — над собой.

Дама (дружелюбно). Но ты называл женщин врагами человечества — ты действительно гак считаешь?

Неизвестный. Конечно, считаю, раз написал! И написал, исходя из опыта, а не из теорий... Я искал в женщине ангела, который бы одолжил мне свои крылья, а оказался в объятиях земного духа, задушившего меня под пуховиками, набитыми перьями, — я искал Ариеля, а нашел Калибана; когда я хотел взлететь, он тянул меня вниз... и вызывал грехопадение...

Дама (кротко). Знаешь, что говорит великий знаток женщин Соломон? «И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она — сеть, и сердце ее — силки, руки ее — оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею·.

Неизвестный. Я никогда не был добрым пред Богом! Стало быть, кара? Она не задержится!.. Но я никогда ни перед кем не был добрым и никогда не слышал доброго слова! Неужто я ни разу не совершил доброго дела? Разве возможно, чтобы человек ни разу не сделал никому добра?.. Чудо­вищно — ни разу не услышать доброго слова!

Дама. Тебе говорили добрые слова, но ты сразу же от них отмахивался, точ­но они приносили тебе страдания!

Неизвестный. Это правда; теперь я помню! А у тебя есть этому объяснение?

Дама. Объяснение? Вечно ты требуешь объяснения необъяснимого. «И пре­дал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость... и понял, что не может человек постичь все дела, какие делаются под солнцем. Как бы ни тру­дился человек, дабы исследовать их, не может он постичь их, и даже ес­ли мудрый говорит, что понимает, постичь их он не может·.

Неизвестный. Чьи это слова?

Дама (вынимая из кармана куму). Екклесиаста!

Это кукла Мици... Видишь, она так тоскует по своей хозяюшке, что совсем побледнела... и кажется, ей известно, где Мици, потому что она все время глядит в небо, как бы я ее ни держала... Видишь... ее глаза следуют за звездами, словно стрелка компаса... это мой компас, вот это, который всегда мне показывает, где небо... Ей, конечно, следовало бы быть в черном, поскольку у нее горе, но мы были так бедны... Знаешь, почему мы вечно сидели без денег? Потому что Господь гневался на нас за наши грехи. «Благочестивые ни в чем не нуждаются».

Неизвестный. Где ты этому научилась?

Дама. В книге, где написано все. Все! (Она закутывает куклу в свою накидку.) Видишь, ей стало холодно — это все туча там...

Неизвестный. Как ты осмеливаешься бродить здесь, в горах, одна?

Дама. Со мной Господь; что мне могут сделать люди?

Неизвестный. Ты не страдаешь, глядя на тех больных у пруда?

Дама (поворачивается к пруду). Я не вижу их — я не вижу боль-ше ниче­го уродливого!

Неизвестный. Ингеборг! Я причинил тебе зло, а ты обращаешь меня в доб­рого человека! Знаешь, я мечтал достичь примирения с помощью — женщины; ты не веришь! Но это так! Как и прежде, ничто не имело для меня ни малейшей ценности, если я не мог положить это к ногам жен­щины! Но как жертву красоте и доброте, а не как дань властолюбивой владычице... я желал давать, а она хотела брать, не принимать, поэтому я возненавидел ее; когда я был совершенно беспомощным и думал, что конец близок, у меня возникло желание заснуть на материнских коле­нях, прижавшись к громадной груди, зарыться в нее своей усталой го­ловой и испить нежность, которой мне не хватало...

Дама. У тебя не было матери?

Неизвестный. Вряд ли! И я никогда не ощущал родства ни с отцом, ни с братьями и сестрами... Ингеборг, я был Сыном Служанки, о котором сказано: -Выгони эту рабыню и сына ее, ибо не наследует сын рабыни сей с сыном свободной...»

Дама. Знаешь, почему выгнали Измаила? ^го написано как раз перед этим—пото­му что он был насмешником! А еще сказано так: -Он будет жестоким: руки его на всех, и руки всех на него; жить будет он пред лицем всех братьев своих!»

Неизвестный. И это тоже там написано?

Дама. Да, дитя мое, ибо там написано все!

Неизвестный. Все?

Дама. Все! Там даже самый любопытный получит ответы на все вопросы!

Неизвестный. Называй меня «дитя мое», и я полюблю тебя — а если я кого люблю, то хочу служить, слушаться, терпеть побои, страдать, терпеть...

Дама. Ты не меня должен любить, а своего Создателя...

Неизвестный. Он недобрый... как мой отец!

Дама. Он есть любовь, а ты — ненависть!

Неизвестный. Ты — Его дочь, а я — отвергнутый сын...

Дама (ласково). Тихо! Молчи! Ты...

Неизвестный. Знаешь ли ты, как я страдал эти последние восемь дней... И во что я только вляпался!

Дама. Что такое?

Неизвестный. Моя хозяйка, хозяйка хижины, — смотрит на меня, словно я явился, чтобы отобрать у нее последний кусок... Она молчит, и это хуже всего... но, по-моему, она каждый раз читает молитвы, когда меня видит...

Дама. Какие молитвы?

Неизвестный. Ну, такие, задом наперед, что читают от дурного глаза и тех, кто приносит несчастье...

Дама. Очень странно! Ты слышал, что на человека можно морок навести?

Неизвестный. Ну да, только кто способен на это?

°<S>

Хозяйка (подходит к столу). Ой, смотри-ка! Это, верно, ваша сестра!

Неизвестный. Да, теперь можно и так сказать!

Хозяйка {Даме). Надо же, удалось мне таки встретить человека, которому я могу все рассказать! Видите ли, этот господин такой молчаливый, что внушает вроде как почтение, в особенности потому, что у него, похоже, какое-то горе... Но его сестре я хочу сказать, и он тоже пусть послуша­ет — с той минуты, как он появился в доме, ко мне пришло счастье. Ме­ня преследовали несчастья; ни одного постояльца, единственная корова сдохла, муж в больнице для алкоголиков, дети сидели голодные. Я мо­лила Бога послать мне помощь с небес — потому что оттуда, снизу, я не ждала ничего... И тогда появился этот человек. Мало того, что он запла­тил мне вдвое больше, чем я просила, он принес счастье — и на мой дом спустилось благословение!.. Да благословит вас Бог, добрый господин!

НЕИЗВЕстый{в возмущении встает). Замолчи, женщина, ты богохульствуешь!

Дама. Он не верит! О Господи, он не верит! Посмотри на меня!

Неизвестный. Сейчас, глядя на тебя, я верю! Она благословляет меня!.. Я, проклятый, принес счастье. Как мне такому поверить?.. Я, я! (Падает у стола и плачет, закрыв лицо руками.)

Дама. Он плачет! Слезы, дождь с небес, размягчающий скалы, пролился на его каменное сердце... Он плачет!

Хозяйка. Он, это золотое сердце, щедрая рука, он, кто так добр к моим детям!

Дама. Ты слышишь? Слышишь?

Хозяйка. Только одно мне в нем непонятно; я вовсе не хочу сказать ничего обидного.

Дама. И что же?

Хозяйка. Так, мелочь, но все же...

Дама. Говорите.

Хозяйка. Он не выносит моих собак!

Дама. По-моему, прекрасно, что у него есть отвращение к нечистому животному. Я ненавижу все звериное—во мне самой и в других людях. Но к животным не­нависти не питаю, ибо не питаю ненависти ни к единому Божьему творению...

Неизвестный. Спасибо, Ингеборг!

Дама. Видишь: я замечаю твои достоинства, хоть ты и не веришь этому!.. Вот и Исповедник!