Неизвестный увидел монастырь, захвачен видом; снимает шляпу, кладет на землю саквояж и палку.

Ну-у?

Неизвестный. Никогда не видел подобной белизны на этой грязной земле, разве что в моих грезах; моя юношеская мечта о доме, где царит покой и чистота! Привет тебе, белый дом... вот я и дома!

Исповедник. Прекрасно, но сперва мы должны дождаться паломников на этом берегу, который называют берегом прощания, ибо здесь человек обычно прощается, прежде чем паромщик переправит его через реку. Неизвестный. Разве я еще не достаточно попрощался? Разве вся моя жизнь не была тернистой тропой прощаний? Постоялые дворы, пароходные причалы, вокзалы, где машут платками, влажными от слез? Исповедник. А голос все же дрожит от боли утраты!

Неизвестный. Я не чувствую никакой утраты и ничего не прошу обратно!

Исповедник. Даже юности?

Неизвестный. Ее меньше всего! К чему мне страдать от ее силы?

Исповедник. А наслаждаться?

Неизвестный. Я не знал наслаждений, ибо родился с жалом во плоти, так что каждый раз, когда протягивал палец за удовольствием, получал укол и затрещину от Сатаны!

Исповедник. Невеселые удовольствия!

Неизвестный. Не так уж и плохо: собственный дом, жена, дети, обязанно­сти, забота о других! Нет, я рожден в немилости и вырос как пасынок жизни — затравленный, преследуемый, одним словом, проклятый.

Исповедник. Это потому, что ты не следовал заповедям Божьим...

Неизвестный. Которым никто не может следовать, как утверждает Павел. Но то, что не под силу никому, я должен был смочь. Почему только я? Потому что я должен был быть поганой тварью! Потому что от меня требовали больше, чем от других {кричит),—потому что ко мне были несправедливы!

Исповедник. Ты опять за свое, бунтовщик!

Неизвестный. Да, опять, всегда опять! Давай переправимся через реку!

Исповедник. Ты думаешь, можно, не подготовившись, вступить в это белое жилище?

Неизвестный. Я готов; испытай меня!

Исповедник. Прекрасно! Первый монашеский обет называется смирение!

Неизвестный. А второй — послушание! Ни то, ни другое не относилось к числу моих добродетелей; но именно поэтому мне хочется испытать свою силу.

Исповедник. И проявить гордыню в смирении!

Неизвестный. Что угодно, мне все безразлично!

Исповедник. Все? Мир и его блаженнейшие дары, детская радость, сладо­стное домашнее тепло, людское признание, удовлетворение от испол­ненного долга — все безразлично?

Неизвестный. Для меня... ибо я родился без способности к радости. Бывали моменты, когда мне завидовали, но я не понимаю чему: моим мукам в не­счастье, беспокойству при удачах из-за опасения, что они недолговечны?

Исповедник. Ты прав: жизнь дала тебе все, чего ты желал, даже немного золота в конце. И, если мне не изменяет память, тебе поставили бюст?

Неизвестный. Да, поставили!

Исповедник. Ты веришь в бюсты? Ты?

Неизвестный. Вовсе нет; но как бы там ни было, а памятник означает вполне обо­снованное признание, которое не могут поколебать ни зависть, ни глупость.

Исповедник. Ты так считаешь? А я вроде бы замечал, что величие человека зависит от мнения окружающих, и когда мнение изменяется, величие быстро съеживается и превращается в ничто.

Неизвестный. Мнения других никогда не влияли на мое собственное. Исповедник. Вот как?

Неизвестный. И никто не бывал так строг ко мне, как я сам! И не обладал такой кротостью! Все требовали от меня уважения, а в то же время сами оплевывали и втаптывали меня в грязь. Когда я наконец обнаружил, что имею кое-какие обязательства по отношению к своей бессмертной ду­ше, я начал требовать уважения к этой бессмертной душе, и меня за­клеймили гордецом из гордецов— и кто заклеймил? Надменнейшие среди ничтожных и кротких.

Исповедник. По-моему, ты запутался в противоречиях...

Неизвестный. Даже я! Да, ибо жизнь состоит из одних противоречий: богатые нищи духом; ничтожных — множество, у них власть, а великие батрачат на множество ничтожных; и я никогда не видел столь надменных, как кроткие; никогда не встречал невежду, который бы не считал себя спо­собным оценивать образование и обойтись без него; я то и дело сталки­вался с самым чудовищным смертным грехом у святых — я говорю о са­модовольстве, я и сам был святым в юности, но подобной дрянью, как то­гда, уже никогда не становился! Чем лучше я себе казался, тем хуже был! Исповедник. Что же ты в таком случае ищешь здесь?

Неизвестный. Я только что об этом сказал, но сейчас добавлю: я ищу смер­ти без умирания!

Исповедник. Избавления от плоти, избавления от твоего прежнего «я·! Прекрасно! Успокойся, вот плывут на плотах паломники на праздник Тела Христова...

Неизвестный {смотрит направо— поражен). Что это?

Исповедник. Люди, которые во что-то верят...

Неизвестный. Так помоги же мне в моем неверии!

Теперь видно, как на чашу со Святыми Дарами в церкви па­дают лучи солнца, и она блестит, как окно на закате.

Это солнце заглянуло в церковь или...

Исповедник. Солнце заглянуло в церковь!

Справа показывается первый плот. Дети в белых одеждах, с венками на головах и зажженными свечами в руках стоят вокруг украшенного цветами алтаря, на котором помещено белое знамя с золотой лилией. Они поют, пока плот медленно скользит мимо. Блажен всякий боящийся Господа,

Beati Omnes qui Dominum, ходящий путями Его!

Qui ambulant inviis ejus.

Ты будешь есть от трудов твоих:

Labores manuum tuarum quia manducabis блажен ты, и благо тебе!

Beatus eset bene tibi erit.

Исчезают.

Второй плот — по одну сторону юноши, по другую девушки. Знамя с розой.

Жена твоя, как плодовитая лоза,

Uxor tua sicut vitis abundans в доме твоем;

In lateribus domus tuae.

Исчезают.

Третий плот с мужьями и женами; знамя с фруктами: фиги, виноград, гранаты, дыни и т. д.

Сыновья твои, как масличные ветви,

Filii tui sicut novellae olivarum вокруг трапезы твоей.

In circuiti mensae tuae.

Исчезают.

Четвертый плот со старухами и стариками; знамя с засне­женной елью.

Так благословится человек,

Ессе sic benedicetur homo боящийся Господа!

Qui timet Dominum!

Исчезают.

Неизвестный. Что это они пели?

Исповедник. Песнь восхождения!

Неизвестный. Кто сочинил ее?

Исповедник. Один король...

Неизвестный. Здешний? Как его зовут, что еще он сочинил?

Исповедник. Он написал не меньше пятидесяти песен, а зовут его Давид, сын Иессея. Но он не только псалмы сочинял, в молодости кое-чем дру­гим занимался, да-да... вот как бывает!

Неизвестный. Теперь можно идти?

Исповедник. Сейчас, мне сперва нужно сказать тебе кое-что! Неизвестный. Говори!

Исповедник. Ладно, но не огорчайся и не сердись.

Неизвестный. Пожалуйста!

Исповедник. Итак! Видишь ли, по эту сторону ты человек известный, скажем, знаменитый, а там, на другом берегу, ты совершенно неизвестен братьям, другими словами, ты просто обычный человек, и ничего больше. Неизвестный. Вот как? А что, в монастыре совсем не читают?

Исповедник. Читают, но серьезные книги, а не пустяки.

Неизвестный. Но газеты-то, наверное, проглядывают?

Исповедник. Не те, где пишут о тебе!

Неизвестный. Стало быть, на другом берегу дела моей жизни не существует? Исповедник. Какого дела?

Неизвестный. Вот как! Прекрасно! Пойдем?

Исповедник. Сейчас! Ты бы ни с кем не хотел попрощаться?

Неизвестный {после паузы). Хотел бы, но это за пределами возможного. Исповедник. Ты видел что-нибудь невозможное?

Неизвестный. С тех пор как я узрел свою судьбу, в общем-то, не видел! Исповедник. Ну. хорошо; так с кем тебе хочется повидаться? Неизвестный. Когда-то у меня была дочь; я называл ее Пеночкой, потому что она целыми днями пела... Я не встречался с ней вот уже несколько лет, и сейчас она, должно быть, превратилась в шестнадцатилетнюю де­вушку. Но боюсь, если я увижу ее, жизнь вновь приобретет для меня смысл.

Исповедник. Больше ты ничего не боишься?

Неизвестный. Чего же еще?

Исповедник. Что она изменилась!

Неизвестный. Только в лучшую сторону!

Исповедник. Ты уверен?

Неизвестный. Да!

Исповедник. Она придет! {Спускается к берегу и машет направо.) Неизвестный. Подожди!.. Может, это глупо?

Исповедник. Но ведь не повредит! {Опять машет)

На реке появляется лодка, на веслах сидит ДЕВУШКА, она в летнем наряде, распущенные светлые волосы не прикрыты. Она выходит из лодки за ивой. Исповедник отходит к домику паром­щика, оставаясь тем не менее видимым зрителям.

Неизвестный машет девушке, которая отвечает на привет­ствие.

Девушка (выбегает на сцену, бросается в объятия Неизвестного и целует его). Папа! Папочка!

Неизвестный. Пеночка, любимая моя девочка!

Девушка. Господи, да откуда же ты пришел сюда, в горы?

Неизвестный. А ты, ты-то как сюда попала? Я думал, что надежно спрятался. Девушка. А зачем тебе надо было прятаться?

Неизвестный. Не задавай слишком много вопросов! Ты стала взрослой де­вушкой... а я поседел!

Девушка. Нет, ты не седой... Ты выглядишь так же молодо, как и при нашем расставании...

Неизвестный. При нашем расставании...

Девушка. Когда ты ушел от нас...