Часть I

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Неизвестный

Дама

Нищий

Врач

Сестра

Старик

Мать

Настоятельница

Исповедник

Второстепенные персонажи и Тени

ДЕКОРАЦИИ

Акт I. Угол улицы. У Врача.

Акт II. Номер в гостинице. У моря. На дороге. У входа в ущелье. На кухне.

Акт III. В красной комнате. Монастырская больница. Красная комната. Кухня.

Акт IV. В ущелье. Дорога. У моря. Номер в гостинице.

Акт V. У Врача. Угол улицы

.АКТ I

Угол улицы.

На углу улицы — дерево, под ним скамейка. Видны боковые порталы неболь­шой готической церковки, почта и кафе с вынесенными наружу стульями. Почта и кафе закрыты. Звучит траурный марш — сначала все ближе, потом отдаляясь.

На бровке тротуара стоит Неизвестный, похоже, он не знает, в какую сторону ему идти. Бьют часы на церковной башне: сперва отбивают четыре четверти в высокой тональности, потом три часа— в более низкой. Входит Дама, здоровается с Неизвестным, собирается пройти мимо, но останавливается.

Неизвестный. А вот и вы. Я был почти уверен, что вы придете.

Дама. Стало быть, вы звали меня; я так и знала. Но почему вы стоите на углу? Неизвестный. Не знаю; где-то же надо ждать.

Дама. Чего вы ждете?

Неизвестный. Если б я мог сказать. Сорок лет я жду чего-то, по-моему, это называется счастьем, или же просто жду, когда наступит конец несча­стью. Прислушайтесь к этим жутким звукам, прислушайтесь! Не уходи­те, не уходите, прошу вас, мне будет страшно, если вы уйдете.

Дама. Сударь, друг мой! Мы познакомились с вами вчера и проговорили наедине четыре часа. Вы пробудили во мне участие, но это не повод злоупотреблять моей добротой.

Неизвестный. Вы правы, не следует этого делать. Но я умоляю вас: не ос­тавляйте меня одного. В этом чужом городе у меня нет ни единого дру­га, а немногочисленные знакомые кажутся мне скорее незнакомыми, больше того, я бы даже сказал, врагами.

Дама. Враги повсюду, повсюду одинок! Почему вы ушли от жены и детей? Неизвестный. Если б я знал! Если бы я вообще знал, зачем живу, почему стою здесь, куда пойду, что буду делать. Как по-вашему, бывают ли на свете люди, проклятые еще при жизни?

Дама. Не думаю.

Неизвестный. Посмотрите на меня!

Дама. Неужели вы никогда не испытывали радости?

Неизвестный. Нет; а если когда и случались мгновения мнимой радости, то это была лишь ловушка, дабы подбить меня продолжать тянуть лямку; если когда и падал в мои руки золотой плод, он оказывался отравлен­ным или с гнилой сердцевиной.

Дама. Простите за вопрос — какой вы веры?

Неизвестный. А вот какой: когда станет слишком тяжело, я уйду прочь

.Дама. Куда?

Неизвестный. В небытие. И вот это-то — сознание того, что смерть у меня в руках,— дает мне невероятное ощущение власти...

Дама. О Боже, вы играете со смертью!

Неизвестный. Точно так же, как я играл с жизнью, — ведь я был поэтом. Несмотря на врожденную угрюмость, я никогда ничего не принимал всерьез, даже собственные несчастья, и бывают минуты, когда я сомне­ваюсь, что жизнь более реальна, чем моя поэзия.

Слышится пенис погребального псалма "Deprofundis".

Опять идут! И чего они все кружат по улицам!

Дама. Это их вы боитесь?

Неизвестный. Нет, но меня это раздражает, просто наваждение какое-то... Не смерти я боюсь, а одиночества, ибо в одиночестве рядом с тобой есть еще кто-то. Не знаю, чье присутствие я угадываю— то ли это я сам, то ли кто-то другой, — но в одиночестве ты не один. Воздух уплот­няется, воздух набухает и прорастает какими-то существами — они не­видимы, но ощутимы, они живые.

Дама. И вы это заметили?

Неизвестный. Да, с некоторых пор я замечаю все; но не так, как раньше, когда видел лишь предметы и события, форму и цвет, нет, теперь я вижу мысли и значения. Жизнь, которая прежде была сплошной бес­смыслицей, приобрела смысл, и в том, что я прежде принимал за слу­чайность, я различаю цель. Поэтому после нашей вчерашней встречи я вообразил, что вы ниспосланы мне чтобы либо спасти меня, либо погубить.

Дама. Зачем мне вас губить?

Неизвестный. Потому что таково ваше предназначение.

Дама. У меня и в мыслях нет ничего подобного, и поскольку вы вызываете у меня главным образом сострадание — да, никогда я не встречала чело­века, ни разу в жизни не встречала человека, от одного вида которого у меня слезы на глаза наворачиваются... Скажите, что тяготит вашу со­весть? Вы совершили какой-нибудь предосудительный поступок, так и не раскрытый и потому не повлекший за собой наказания?

Неизвестный. Вопрос правомерный! У меня на совести преступлений не больше, чем у тех, кто избежал наказания... впрочем, нет, одно есть: не желаю оставаться в дураках.

Дама. А жизнь требует умения в определенной степени поддаваться обману.

Из глубины (лат).Неизвестный. Похоже, это чуть ли не долг, и я хотел его избежать... или же в моей жизни есть другая тайна, мне неведомая... Знаете, в моем роду бытует побасенка, будто я — подменыш.

Дама. Что это такое?

Неизвестный. Ребенок, подложенный эльфами вместо новорожденного человеческого младенца.

Дама. Вы верите в это?

Неизвестный. Нет, но я воспринимаю это как притчу с определенным смыслом. Ребенком я беспрестанно плакал, и, казалось, жизнь мне была противна; я ненавидел своих родителей так же, как они ненавидели ме­ня; не выносил насилия, не признавал никаких условностей, никаких законов, меня влекли только лес и море.

Дама. У вас бывают видения?

Неизвестный. Никогда! Но нередко я вроде бы замечал, что моей судьбой управляют два разных существа: одно одаривает меня всем, чего я ни пожелаю, а другое в это время стоит рядом и мажет подарок грязью, так что, попадая ко мне, он становится совершенно никчемным, и мне про­тивно взять его в руки. Я и правда получил от жизни все, чего желал, — и все оказалось никчемным.

Дама. Вы получили все и тем не менее недовольны.

Неизвестный. Именно это я называю проклятием...

Дама. Не богохульствуйте! Но почему тогда ваши желания не простирались дальше, за пределы земной жизни, туда, где не бывает грязи?

Неизвестный. Потому что я верил только в земную жизнь.

Дама. А как же эльфы?

Неизвестный. Это всего лишь сказка! Давайте присядем!

Дама . Хорошо, но все-таки — чего вы ждете?

Неизвестный. Собственно говоря, жду, когда откроется почта, ибо там ле­жит письмо, которое бродит по свету и никак не найдет меня.

Они садятся.

Расскажите немного о себе!

Дама принимается за вязание.

Дама. Рассказывать нечего.

Неизвестный. Странно, но я бы тоже предпочел, чтобы вы оставались без­личной, безымянной — я ведь не знаю вашего полного имени — хочу придумать сам — дайте-ка сообразить, какое! Вот, вас будут звать Ева. (Жест в сторону кулис) Фанфары!

Слышится траурный марш.

Опять этот траурный марш!

А сейчас я определю ваш возраст, ведь я не знаю, сколько вам лет... С этой минуты вам тридцать четыре, следовательно, вы родились в ты­сяча восемьсот шестьдесят четвертом году. Теперь ваш характер, по­скольку о нем мне тоже ничего не ведомо. Вы очень добрая, потому что ваш голос так же звонок, как у моей покойной матери — под матерью я имею в виду абстрактное понятие «мать», ибо моя мама ни разу не при­ласкала меня, зато я хорошо помню, как она меня била. Да, видите ли, я вырос в ненависти. Ненависти! Жестокостью за жестокость! Око за око! Взгляните на шрам у меня на лбу: это след от удара топором, которым запустил в меня мой брат за то, что я камнем выбил ему передний зуб. Я не пошел на похороны своего отца, потому что он вышвырнул меня со свадьбы моей сестры. Внебрачный ребенок, я родился в те дни, когда у нас описывали имущество, а семейство еще носило траур по покончив­шему с собой дядюшке. Теперь вам известна моя семья. Дерево познает­ся по плоду! Я насилу избежал в общей сложности четырнадцати лет ка­торги и посему имею все основания если и не ликовать, то хотя бы быть благодарным... эльфам.

Дама. Я охотно буду вас слушать, только не трогайте эльфов: этим вы при­чиняете мне боль, страшную боль!

Неизвестный. Честно говоря, я в них не верю, а они тем не менее постоян­но возвращаются. Может, эльфы— мятущиеся духи, не сумевшие об­рести примирения? Ну конечно! Значит, я еще и дитя троллей. Однаж­ды — благодаря одной женщине — мне показалось, что до примирения рукой подать; но не могло быть заблуждения глубже, ибо тогда-то я и вступил в седьмой круг ада.

Дама. Ах, какие слова. Да, у вас нет мира в душе, но вы его обретете...

Неизвестный. Вы хотите сказать, что звон колоколов и святая вода принесут мне покой... я пытался, но вышло еще хуже. Со мной произошло то, что бывает с дьяволом при виде креста. Давайте теперь поговорим о вас!

Дама. Это ни к чему! Вас когда-нибудь обвиняли в том, что вы злоупотреби­ли своими дарами?

Неизвестный. Меня обвиняли во всем. Никто в моем городе не вызывал большей ненависти, большего презрения, чем я. Один уходил, один приходил. Стоило мне где-нибудь появиться, как все тут же отсажива­лись от меня подальше. Если я собирался снять комнату, она оказыва­лась уже занята. В церкви меня проклинали священники, в школе — учителя, дома — родители. Однажды церковный совет вздумал забрать у меня детей. И тут я не сдержался и поднял руку — на небеса.

Дама. Почему вас так ненавидят?Неизвестный. Не знаю! Хотя... я не выносил вида людских страданий — и потому говорил и писал: освободитесь, я вам помогу. Бедняку говорил: не позволяй богатым эксплуатировать тебя! Женщине советовал: не по­зволяй мужу угнетать тебя! И еще — и это, наверное, было хуже все­го — обращался к детям: не слушайтесь родителей, если они поступают несправедливо. Последствия оказались совершенно непостижимыми — против меня ополчились и богачи и бедняки, и мужчины и женщины, и родители и дети; а затем пошло-поехало: болезни и бедность, нищенст­во и бесчестье, развод, процессы, эмиграция, одиночество, и наконец — вы считаете меня сумасшедшим?

Дама. Нет, не считаю...

Неизвестный. В таком случае вы — единственная, но тем больше я это ценю.

Дама (встает). Я должна вас покинуть...

Неизвестный. И вы тоже!

Дама. Но вам не следует здесь оставаться.

Неизвестный. Куда же мне идти?

Дама. Домой, работать.

Неизвестный. Я не рабочий, я — поэт.

Дама. Я не хотела обидеть вас, и вы правы: поэзия — ниспосланный вам дар, но его могут отобрать. Берегите его!

Неизвестный. Куда вы идете?

Дама. По делу...

Неизвестный. Вы верующая?

Дама. Я никто.

Неизвестный. Тем лучше, значит, кем-то станете. О, как бы я хотел быть вашим старым слепым отцом, которого бы вы водили петь по ярмаркам, но беда в том, что я не могу состариться, — так вот и с детьми эль­фов — сами они не растут, только голова делается огромной, и они кричат... Хотел бы я быть чьей-нибудь собакой и повсюду следовать за хозяином, чтобы не оставаться одному, — он бы меня иногда кормил, изредка давал пинка, разок бы приласкал, пару раз огрел плетью...

Дама. Я должна идти! Прощайте!

Неизвестный (рассеянно). Прощайте! (Остается сидеть на скамей­ке; снимает шляпу, вытирает лоб. Потом начинает тро­стью чертить что-то на земле)

Входит Нищий весьма диковинной наружности и начинает

копаться в водосточной канаве.

Господин нищий, чего вы там ищете?

Нищий. Во-первых: какое ваше дело? А потом, я вовсе не нищий — разве я что-нибудь просил?

Неизвестный. В таком случае извините — по внешнему виду довольно трудно определить, кто есть кто.

Нищий. Да уж будьте уверены. Вы вот, например, можете догадаться, кто я?

Неизвестный. Нет, и не могу, и не хочу; одним словом, меня это не инте­ресует.

Нищий. Кто знает; интерес обычно появляется потом, когда бывает поздно. Virtus post nummos! *

Неизвестный. Как! Господин нищий знает язык римлян?

Нищий. Видите, интерес пробуждается. Omne tulit punctum qui miscuit utile dulci". Мне удавалось все, за что бы я ни брался, по той причине, что я никогда ничего не делал. Я назвал бы себя Поликратом, тем самым, с кольцом. Известно ли вам, что я имел в жизни все, чего желал? Но у ме­ня не было желаний, и, устав от успехов, я выбросил кольцо. Теперь, на склоне лет, я раскаялся в содеянном и ищу кольцо в водосточных кана­вах, но, поскольку поиски могут быть длительными, я не пренебрегаю, за неимением золотого кольца, сигарными окурками.

Неизвестный. Не пойму, господин нищий, вы иронизируете или же просто говорите не очень связно?

Нищий. А я и сам не знаю.

Неизвестный. А известно ли вам, кто я?

Нищий. Не имею ни малейшего представления; и меня это не интересует.

Неизвестный. Интерес обычно появляется потом... Нет, послушайте: вы заставляете меня говорить вашими же словами. Ведь это все равно что искать чужие окурки. Фу!

Нищий (приподнимает шляпу). А вам не по вкусу докуривать после меня?

Неизвестный. Что это у вас за шрам на лбу?

Нищий. От близкого родственника достался.

Неизвестный. Мне делается страшно. Разрешите потрогать вас, вы на са­мом деле существуете? (Касается руки Нищего.) Да, существует на самом деле! Не снизойдете ли вы принять небольшое денежное прино­шение в обмен на обещание продолжить поиски кольца Поликрата в более отдаленной части города? (Протягивает монету.) Post num­mos virtus... Да что же это я, опять заладил. Уходите! Уходите!

Сначала деньги, потом добродетель! {лат)

Все соберет голоса, кто смешает приятное с пользой {лат). (Перевод М. Л. Гаспарова.)Нищий. Я уйду, но вы дали мне слишком много. Вот, я вам возвращаю три четверти, и теперь мы ничего друг другу не должны, кроме дружеского подарка!

Неизвестный. Дружеского подарка! Разве я вам друг?

Нищий. Во всяком случае, я друг вам, а одинокому человеку негоже приве­редничать.

Неизвестный. Разрешите мне на прощание бросить вам вслед одно корот­кое словечко: стыдитесь.

Нищий. Охотно, охотно; но, когда мы встретимся вновь, я приготовлю вам приветственное словечко, не короче вашего. (Уходит.)

Неизвестный (садится и принимается чертить тростью). Воскресе­нье! Долгий, серый, тоскливый воскресный день; уже съедено жаркое с кислой капустой и картошкой. Старики погрузились в послеобеденный сон; молодежь, покуривая, играет в шахматы; прислуга отправилась на вечернюю молитву, магазины закрыты. О, этот долгий убийственный день, день отдыха, когда душа замирает в неподвижности, когда так же невозможно встретить знакомое лицо, как и попасть в трактир...

Вновь появляется Дама,- на сей раз на груди у нее приколот

цветок.

Смотрите-ка! Поразительно, стоит мне раскрыть рот и что-то сказать, как мои слова тут же опровергаются.

Дама . Вы все еще сидите?

Неизвестный. Да, и, по-видимому, совершенно не важно, где я сижу и пишу на песке — здесь или в каком-то другом месте, главное — я пишу на песке.

Дама. И что же вы пишете? Позвольте посмотреть!

Неизвестный. Кажется, здесь написано: «Ева, тысяча восемьсот шестьдесят четвертый год·... Нет, нет, не наступайте...

Дама. А что случится?

Неизвестный. Беда для вас и для меня.

Дама. И вам это известно?

Неизвестный. Да! А еще мне известно, что цветок черного морозника на вашей груди — мандрагора. Согласно символике означает злобность и клевету, но в медицине в старину применялся для лечения сумасшест­вия. Вы мне его не дадите?

Дама (колеблется). Как лекарство?

Неизвестный. Естественно! Вы читали мои сочинения?

Дама. Вы же знаете, что читала и что благодаря вам я выросла в любви к свободе и вере в права и ценность человека

!Неизвестный. Стало быть, вы не читали моих последних книг...

Дама. Не читала, и если они не похожи на ваши первые, не хочу даже слы­шать о них!

Неизвестный. Прекрасно! И обещайте мне, что вы никогда больше не от­кроете ни одной моей книги.

Дама. Дайте подумать! Хорошо, обещаю!

Неизвестный. Прекрасно! Смотрите сдержите обещание! Вспомните жену Синей Бороды, когда любопытство заставило ее открыть запретную комнату...

Дама. Вы не замечаете, что вы с вашими требованиями уже сами стали по­хожи на Синюю Бороду? И давно забыли, что я замужем, что мой муж врач, что он ваш почитатель и его дом всегда открыт для вас, как толь­ко вы этого пожелаете?

Неизвестный. Я сделал все, чтобы забыть, и столь тщательно стер все из памяти, что это перестало быть для меня реальностью.

Дама. Раз так, не хотите ли отправиться со мной сегодня вечером ко мне домой?

Неизвестный. Нет! А не хотите ли вы отправиться со мной?

Дама. Куда?

Неизвестный. В широкий мир, куда угодно. Дома у меня нет, только чемо­дан; деньги иногда водятся, но редко — это единственное, чем жизнь упрямо не желает меня одаривать, быть может, потому, что я не слиш­ком настойчиво прошу.

Дама. Гм!

Неизвестный. Ну, о чем вы думаете?

Дама. Удивляюсь, что ваша шутка меня не оскорбила.

Неизвестный. Шутка или нет, мне все едино... Так-так! Орган заиграл; зна­чит, скоро откроется трактир.

Дама. Это правда, что вы пьете?

Неизвестный. Еще как! Вино выпускает мою душу на волю, я улетаю в кос­мос, вижу то, о чем никто не подозревает, и слышу то, чего никто не слышал...

Дама. А на следующий день?

Неизвестный. Испытываю сладкие муки совести, раскрепощающее чувство вины и раскаяния; наслаждаюсь страданиями тела, в то время как душа дымкой витает над головой; я словно бы нахожусь между жизнью и смертью, когда дух чувствует, что крылья расправлены и он может уле­теть, если пожелает.

Дама. Зайдемте со мной в церковь, ненадолго; проповедь слушать не обяза­тельно, просто насладитесь чудной музыкой.Неизвестный. Нет, только не в церковь! Она вызывает у меня боль, дает понять, что мне там не место, что я проклят и возможность вернуться туда у меня столь же мала, как и возможность вновь стать ребенком. Дама. И все это вы уже успели узнать?

Неизвестный. Успел; и мне кажется, будто я, разрубленный на куски, ва­рюсь в котле Медеи: либо попаду на мыловарню, либо выйду омоло­женным из собственного бульона! Все зависит от умения Медеи.

Дама. Напоминает речи оракула. Ну-ка, посмотрим, а вдруг вы сумеете вновь стать ребенком?

Неизвестный. Тогда придется начать с начала, с колыбели, — и подменыш вернется на свое место!

Дама. Именно так! Но подождите меня здесь, пока я схожу в часовню Святой Елизаветы. Если бы кафе было открыто, я бы настойчиво вас попроси­ла — не пейте; но, к счастью, оно закрыто.