Глава VII Дороги Вавилона

Магистерство Андре де Монбара длилось недолго. Он yмep 17 января 1156 г. после тридцати лет служения ордену Храма, где был почитаем и любим. [154] Новому магистру, Бертрану де Бланфору, суждено было стать одним из крупнейших деятелей ордена. Бертран, вероятно, был родом из Тулузы, где за 20 лет до этого семья Бланфор уже жертвовала в пользу ордена Храма. [155]

Возвышение Бертрана де Бланфора началось с темниц Алеппо; прикрывая отступление иерусалимского короля, он со своими восьмьюдесятью восьмью рыцарями стал пленником на Броде св. Иакова 18 июня 1157 г. [156] и сохранил чувство глубокого недоверия к "премногоопасному" Нуреддину, как называет он сына Зенги. Действительно, мятежи и раздоры в Египте внушали опасения, — как бы Нуреддин не объединил весь исламский мир в ходе завоевания Каира, подобно тому, как недавно он завоевал Дамаск.

Король Иерусалимский Балдуин III умер в 1162 г. Ему было только 32 года, и его гибель стала трагедией для Святой Земли. Молодой, красивый, безупречный, он был оплакан даже своими врагами. "Почтим траур христиан, — говорил Нуреддин, — поскольку они потеряли несравненного короля". Наследовавший ему брат Амальрик (Амори) был уже зрелым мужем 28 лет, весьма одаренным, как и все представители Анжуйского Дома, хорошим организатором и ловким дипломатом, но гораздо менее привлекательным, чем Балдуин. Подобно Нуреддину, он обратил свой взор на Египет и жаждал завладеть богатыми городами Дельты.

Первую экспедицию против каирских Фатимидов Амальрик провел в 1163 г. Это был всего лишь набег, но он доказал королю, что Египет станет легкой добычей для завоевателя — будь им он сам или Нуреддин. На следующий год, когда одна из противостоящих сторон в Египте вела переговоры с султаном Дамаска, другая обратилась к иерусалимскому королю. Амальрик выдвинул свои условия: освобождение франкских пленников в Каире и ежегодный налог, поступающий в его казну. И в июле 1164 г. он во главе войска, с братьями обоих орденов [Храма и Госпиталя] отправился во вторую экспедицию к долине Нила, где его уже опередил Ширкуф, один из эмиров Нуреддина.

В письме, адресованном Людовику VII Французскому, Бертран де Бланфор четко описывает военную и политическую ситуацию:

Вы уже должны были услыхать, почему, когда и с какими намерениями начали мы войну в Египте под знаменем Креста и с нашим сеньором королем. Ибо сей преопасный Нуреддин при посредничестве Сиракона [Ширкуфа] захватил Вавилонское королевство [Египет], надеясь многочисленностью своих сил окружить нас по суше и по морю так, чтобы не смогли ускользнуть даже беглецы и трусы. В этом состояла его цель, и с этим намерением послал он Сиракона в Вавилонию — объединиться с бесчисленными вавилонянами, то ли путем завоевания, то ли путем притворного мира. Также надеялся он заключить союз между обоими очень могущественными королевствами, Вавилонией и Дамаском, который бы уничтожил само имя христиан. [157]

Амальрик и франки пересекли Синайскую пустыню и осадили Бильбейс [Пелузий], город в Дельте, где с гарнизоном в тридцать тысяч человек (по словам магистра ордена Храма) и на довольно неустойчивой военной позиции стоял Ширкуф. К несчастью, Нуреддин воспользовался отсутствием короля Иерусалимского и войск обоих духовно-рыцарских орденов, чтобы начать наступление на Сирию. После первой неудачи он взял Харим с крепостью Белинас и осадил Антиохию. Здесь мы передаем перо брату Жоффруа Фуше, командору Иерусалимского королевства, казначею ордена Храма и, в отсутствие магистра, великому командору ордена. [158] Он пишет Людовику VII, своему сеньору и дорогому другу, в довольно развязной манере, несмотря на формулы вежливости, которыми он украшает свою латынь. Брат Жоффруа принадлежал к Дому в течение двадцати лет и знал страны Запада. В 1144 г. мы встречаем его в Палестине, [159] в 1146 г. — в Испании. [160] Вероятно, он сопровождал Людовика VII в 1148 г. по "проклятой дороге" через Малую Азию с отрядами Эврара де Бара. Весной 1164 г. он посетил Францию и Англию, откуда возвратился в Акру, чтобы стать казначеем Дома. [161] Его письмо следует датировать началом августа — серединой сентября: между 11 августа и 17 октября 1164 г. (после потери Харима, но до падения Белинаса).

В июле месяце сего года случилось, что наш король Амальрик с нашим магистром и прочими великими баронами Святой Земли вторглись в пределы Вавилона и осадили в деревне Бербейс Сиракона, коннетабля Нуреддина, который вступил в эту страну, дабы повести отсюда завоевание. В конце этого месяца и в начале следующего наши разбили свои палатки пред городом. Вслед за этим разъяренный, с помутившимся от злобы разумом Нуреддин с помощью писем и гонцов собрал свои силы со всех краев, кои были наслышаны о его имени и трепетали перед ним. Преисполненный своей обычной гордыни и ярости, он осадил замок, который называется Харинк [Харим], между Антиохией и Алеппо. Он так набросился на осажденных с камнеметами и катапультами, что те не смогли больше сопротивляться, особенно потому, что почти полностью были лишены воды и продовольствия.

В течение этого времени князь Боэмунд Антиохийский, граф Триполи и герцог Мармистерны [король Армении] со множеством наших братьев, - присоединившихся к нам, готовились оказать помощь осажденным. Князь собрал такие силы рыцарей, легковооруженных туркополов и сержантов, что никогда в наше время не видывали более прекрасного христианского войска, отправляющегося против неверных. Но случилось, что после первого успеха наши были разбиты превосходящим числом сарацин, которые многих предали смерти и пленили герцога и графа. Затем, проскакав по нашей земле во всех направлениях, они взяли Харим и осадили Антиохию. У нас не было больше отрядов, чтобы оказать им сопротивление, ибо из шестисот рыцарей и двенадцати тысяч пехотинцев ускользнули только некоторые, кто и принес нам вести. Да пробудится ваша совесть, да тронут вас места Искупления нашего, Святая Земля, град Мученичества, изначальная Церковь, и да коснутся вас искренним милосердием. Не раз посылали мы подобные обращения, но сегодня с большей поспешностью и серьезностью, чем когда-либо. На нас Божественной благодатью возложены сии молитвы и мольбы, на вас же — действия и выполнение ваших обещаний.

Почти одновременно брат Жоффруа отправил королю второе письмо, сообщая некоторые дополнительные детали: Гуго Лузиньян находится среди узников в Алеппо; шестьдесят тысяч братьев ордена Храма мертвы, не считая собратьев ордена и туркополов — только семеро спаслись. Защита Антиохии — в руках патриарха Иерусалимского, укрепившего город, но у которого было запасов всего на три месяца. "Он продержится несмотря ни на что, он будет сопротивляться туркам, но он не сможет устоять перед императором Константинополя, который тоже угрожает Антиохии", — писал с ожесточенным отчаяньем старый командор. Письмо заканчивается суровыми отрывистыми фразами:

А нам, столь малочисленным в Иерусалиме, угрожает нашествие и осада. Узрите же нашу нужду: если вы по своему обыкновению укрываетесь или: колеблетесь — позволить ли себя убедить, если вы, не решитесь нам помочь прежде, чем будут истреблены последние остатки христианства, судите, насколько следует опасаться, чтобы не было слишком поздно, когда вы пожелаете прийти на помощь, Пусть все, кто пребывает в Боге и прозывается христианином, возьмут оружие и идут освобождать королевство своих предков и Землю нашего избавления из страха, чтобы сыновья не потеряли постыдно то, что отцы завоевали с честью. [162]

Письма старого тамплиера лучше, чем все хроники, показывают, насколько было непрочным Иерусалимское королевство даже в его лучшие дни. 17 октября Белинас был отдан туркам украдкой, руками предателей, и положение Антиохии стало критическим. Король Амальрик опасался четырех одновременных атак на Антиохию, Триполи, Иерусалим и франкскую армию в Египте, "ибо Нуреддин, при многочисленности своих собак, мог одновременно атаковать всех, если бы захотел". Но осажденный в Бильбейсе Ширкуф, ресурсы которого были на исходе, принял предложение короля об одновременном отступлении из Египта. В донесении французскому королю Бертран де Бланфор немного приукрашивает участие крестоносцев, когда пишет, что "Сиракон был изгнан с этой земли не без великих потерь: каковая земля оставалась беззащитной на три дня и перешла в наши руки без боя".

Амальрик возвратился в Палестину в начале ноября и двинулся на помощь Антиохии. Положение складывалось в пользу франков. Еще раз соперничество, смертельная ненависть исламских князей ослабили их пред горсткой христиан Восточного королевства. Нуреддин оставил осаду Антиохии, и египетский двор высказался за союз с французами.

Амальрик, готовясь защитить фатимидского халифа от нового наступления, развернутого в феврале 1167 г. Нуреддином, отправил в Каир двух послов принять клятву верности от своего союзника. [163] Доверенным лицом король избрал молодого Гуго, графа Цезарейского, и брата Жоффруа Фуше из ордена Храма. Архиепископ Тирский отводит главную роль графу Цезарейскому, бывшему пленником в Каире, где ему излечили рану на ноге; но дипломатический опыт Жоффруа Фуше, его ум, твердость и учтивость, о каковых свидетельствуют его письма, позволяют воздать ему должное в этом довольно деликатном деле. Возможно даже, что халиф потребовал участия одного из тамплиеров в принесении присяги, ибо ценил верность рыцарей Храма, — такое довольно часто случалось между христианами и сарацинами. [164]

Так как дворцы Каира и окружение халифа были мало знакомы иноземцам, архиепископ Тирский разузнал у обоих посланцев подробности их миссии, разворачивавшейся, в духе Тысячи и Одной Ночи, при покровительстве Санар султана, который договаривался о соглашениях.

Турецкие рабы, с оружием наголо, провели их сначала "по аллее, где совершенно ничего не было видно", а затем через три или четыре двери, охраняемые чернокожими. Затем они оказались во дворе, вымощенном мрамором, со стенами, покрытыми золоченой резьбой.

<...> Строения были там столь восхитительны, что не было никого, кто, войдя туда, не оставался бы там охотно <...> В этом дворе находились фонтаны, которые очень мелодично били из золотых и серебряных труб в бассейнах, выложенных мрамором. Здесь было столько птиц разного вида и окраски, со всех концов Востока, что никто не смотрел на них без изумления, говоря себе, что природа поистине создала их ради своей забавы <...>

<...> Здесь турецкие рабы передали посланцев адмиралу хартий [*13] и дворцовым евнухам, которые провели их на другой двор и в другой дворец, столь пышный и восхитительный, что тот, увиденный ими ранее, показался им ничем. Здесь они увидали животных стольких различных видов и так наряженных, что кто бы рассказал об их повадках, показался бы лгуном. Никакая рука художника, сморенного сном после заутрени, не смогла бы начертать столь странных вещей <...>

Наконец посланцы прибыли в большой дворец, где, как в сказке о феях, поистине захватывало дух, так как "богатство и отделка не подлежат исчислению, ибо их было там в избытке". Проходя вдоль строя охраны, они оказались в большом зале, разделенном посередине "занавесом из разноцветного шелка, расшитого золотой нитью. Весь он сверкал рубинами и изумрудами, и всякими другими ценными каменьями". Султан пал ниц трижды сряду, "затем веревками, которые были там очень ловко привязаны, отодвинул в сторону занавес, висевший подобно покрову, так что он весь присобрался на одной из перегородок. Появился халиф, который воссел на весьма драгоценный трон из золота и самоцветов <...>" Это был молодой человек, "у которого начинала пробиваться борода. Очень красивый смуглый юноша, который был крупнее любого человека". Его окружали некоторые из евнухов и приближенных советников.

Султан смиреннейше приблизился и поцеловал ему ногу, потом уселся на землю у его ног. Затем он принялся ему рассказывать, какому великому разрушению будет предан Египет, если он не пошлет туда помощь, ибо Сиракон уже прибыл с великим множеством воинов <...> Посему он заключил соглашения с королем Сирии, который явился им помочь, и был человеком очень верным <...>

Когда халиф услыхал все это, он благородно и с просветленным лицом принял сии соглашения и ответил, что ему угодно, так же, как и королю Амальрику, который является его другом, приказать непременно выплатить обещанное, и сверх того <...>

Но возмущенные евнухи пригрозили все расторгнуть, когда франкские посланцы попросили халифа обещаться, т. е. скрепить уговор, по европейскому обычаю, рукопожатием. "Однако халиф увидел, что дело иначе не устроится". Он протянул свою руку, закрытую куском шелка, но Гуго Цезарейский не принял ее.

Сир, — сказал он, — если вы не захотите снять; покров со своей руки, мы, простые люди <...>, будем сильно подозревать, как бы в этом деле не было какого-нибудь обмана. [Халиф] очень рассердился, но, скрывая гнев, заулыбался, как если бы почел за безумие то, что говорили послы. Тогда он протянул свою целиком обнаженную руку и поклялся, вложив ее в руку Гуго Цезарейского, в соглашении слово в слово, как тот продиктовал. [165]

Третья египетская кампания закрнчилась новым договором между Амальриком и Ширкуфом, отступившим еще раз, а каирский двор уплатил франкам первую часть дани — сто тысяч золотых монет, чтобы заручиться их дружбой и военной помощью. К несчастью, Амальрик не удовольствовался этим успехом. Побуждаемый византийским императором, с которым только что был заключен дружественный договор, он решил изменить вид протектората, осуществляемого им над Египтом; началась подготовка новой экспедиции, на этот раз направленной уже против недавнего союзника.

Но Бертран де Бланфор со своим орденом отказался последовать за королем. Он увидел, что сарацины собираются как один на окраинах своей страны, чтобы захватить, как и в предыдущую кампанию, Белинас, один из наиболее укрепленных городов Королевства. Он знал, что горстка из шестисот рыцарей и двенадцати тысяч пеших сержантов, побежденных Нуреддином в сражении при Хариме, еще не восстановила свои силы. Впрочем, магистр мог только осудить разрыв соглашений с халифом, заключенных командором Иерусалима.

Архиепископ Тирский согласился с тамплиерами, хотя и довольно неохотно. Он возлагает ответственность за экспедицию на магистра ордена иоаннитов Герберта д'Ассайи, "человека великодушного и обильной щедрости, но нетвердого и непоследовательного. Подготавливая кампанию, он обременил свой Дом долгами и под конец должен был сложить с себя свой магистерский сан <...>; говорят, он надеялся заполучить для своего Дома город Бильбейс, когда будет взят и подчинен Египет. Братья ордена Храма, то ли оттого, что предприятие, автором которого он был, казалось им противоречащим чести, то ли потому, что позавидовали магистру соперничающего Дома, отказались помочь и последовать за королем. Им казалось несправедливым вести войну против нашего договора о союзе и нашей клятвы <...> с халифом, который был нашим другом и доверялся нашим обещаниям". [166]

Результаты подтвердили опасения Бертрана. Египтяне, возмущенные неожиданным нападением, призвали Ширкуфа, который пришел как союзник и стал во главе их войска. Амальрик воспротивился возвращению в Палестину без сражения, чем вызвал стратегический крах Латинского королевства, ускоряя "союз двух премогущественных королевств, Вавилона и Дамаска, для уничтожения самого имени христианина". Этого-то союза и опасался магистр ордена Храма.

Ширкуф вошел в Каир завоевателем 8 января 1169 г. Шестью днями ранее, 2 января. Бог призвал Бертрана де Бланфора. [167] Жоффруа Фуше уже покинул Святую Землю, чтобы принять на себя обязанности командора Домов ордена Храма по эту сторону моря, титул, который он будет носить до 1179 года. Он вновь появится в Париже в 1168 г., в Каталонии — в 1169 г., во Фландрии — в 1171 г. Рядом с Папой он принимал участие в работе капитула в Нуайоне с 1171 по 1179 — последний год своей жизни. [168]

Там же, где, как станет вам известно, собрались рыцари, не пребывающие под отлучением (лат.).

Буквально этот оборот означает, скорее всего, не конкретный орден Храма (хотя именно таков общий смысл текста), а все палестинское рыцарство, сообщество благородных крестоносцев; "Заморье" определяется здесь с точки зрения европейцев. Возможно, однако, иное прочтение: "присоединиться к рыцарству [палестинскому] из заморской страны", т. е. из Европы.

Да не имеют дела братья Храма с отлученными (лат.).

Возможно, следовало пародировать жест драчуна; по крайней мере, в разговорном французском языке "завить себе вихор" (se creper le chignon) употребляется в значении "вцепиться друг другу в волосы".

Отсылка к поучению апостола Павла, призывавшего соблюдать общественные правила и приличия: "Не сама ли природа учит вас, что если муж растит волосы, то это - бесчестье для него <...> А если бы кто захотел спорить, то мы не имели такого обычая [1 Послание к Коринфянам, 11, 14-16].

Алиенора (Элеонора) (1122-1204) - дочь и наследница герцога Гийома VIII Аквитанского; в 1137-1152 гг. - супруга Людовика VII; затем - супруга и вдова Генриха II Плантагенета, короля Англии, которому, таким образом, достались ее огромные владения на континенте; мать Ричарда I Львиное Сердце и Иоанна Безземельного.

Следующее воскресенье после Пасхи. Октава здесь - день, следующий через неделю после праздника.

Император Византии (1143-1180).

История реальных и мнимых увлечений королевы Алиеноры представляется сегодня далеко не столь ясной.

От лат. puer (дитя), pullinus (породистый жеребец), старофр; apoulain (апулиец) или даже poulain (поляк). Христиане Сирии, Палестины. Обычно термин применялся к тем потомкам крестоносцев и прочих переселенцев из Европы, которые родились уже в Палестине (объяснение Жака де Витри, возводившего poulain к pullus, жеребенку, или к Апулии в Италии, откуда будто бы часто бывали родом матери пуленов), иногда - к потомству от смешанных браков европейцев и "местных". Порой пуленами называли всех латинян, основательно обосновавшихся в Святой Земле, в отличие от людей приезжих, чей подлинный дом оставался в Европе.

По аналогии с папской Латеранской резиденцией в Риме.

Особая одежда, на которой изображался собственный герб рыцаря.

Высокопоставленный чиновник с секретарскими обязанностями; называя его должность, Гийом смешивает арабские слова "эмир-аль..." с привычной европейской терминологией.