Глава II

В «Апологии» Тертуллиан представляет Логос, Сына, «распространяющимся», «исходящим» (prolatum) из бога и благодаря этому «нахождению» (prolatio) — рожденным. Он подобен лучу солнца; и хотя луч удаляется от солнца, однако солнце находится в луче, и сущность при этом не отделяется, но распространяется. Также и то, что произо­шло от бога, есть бог и сын божий, и оба —· одно (Apol. 21).

Это Слово Божие вошло в деву Марию и родилось от нее во плоти обычного человека Иисуса. В деву Иву, рас­суждает Тертуллиан, вошло слово (змея) и произвело смерть. Следовательно также, в деву должно войти Слово Божие, чтобы возродить жизнь. То, что было утрачено через жен­ский пол, должно быть восстановлено через этот же пол. Ева поверила змею, Мария— Гавриилу (De earn. Chr. 17). В результате в Иисусе соединилась плоть человече­ская с духом божиим. И плоть была настоящей человече­ской. Ибо за чем иным стал бы сходить дух божий во чрево (vulva) Марии, если не за человеческой плотью? Духовную плоть, конечно, он мог бы гораздо проще образовать вне чрева. Христос родился обычным образом, вышел из (ех) чрева, как и все дети, в результате чего у Марии появи­лось молоко в сосцах, которым она и кормила божествен­ного младенца (ibid., 19—20).

Арнобий в полемике против языческих богов и культов больше внимания уделял (приближаясь этим к Минуцию Фе­ликсу) духовной, трансцендентной сущности бога.

Бог предстает у пего в виде единой, высочайшей, безна­чальной и бесконечной сущности, источника всякой боже­ственности, творца мира, веков и времен, неизменяемого, не имеющего телесной формы, чуждого качества и количе­ства, не имеющего места, движения и вида, всеведующего, премудрого и вездесущего, непостижимого и неизобрази-мого существа. «Ибо Ты,— пишет Арнобий,— первопри­чина, место и пространство вещей (locus rerum ас spatium), основание всего существующего, бесконечный, нерожден­ный, бессмертный, вечный, единый, которого никакая те­лесная форма не очерчивает, никакие пределы не ограни­чивают, чуждый качества, чуждый количества, не имею­щий места, движения и вида, о Тебе ничего нельзя сказать и выразить преходящими словесными знаками. Для Твоего познания необходимо смолкнуть, и, чтобы догадка по тени, колеблясь, могла Тебя уловить, не должно быть произне-

КУЛЬТУРОЛОГИЯ РАННЕЙ ПАТРИСТИКИ

127

сено ни звука» (Adv. nat. I, 31). Божество «едино и просто и не является соединением каких-либо частей, не может разложиться и погибнуть» (Adv. nat. I, 62).

В Христе Арнобий подчеркивает в основном его боже­ственную сторону, ибо античных богов он критикует, как мы видели, в основном за антропоморфизм и человеческие страсти и пороки. Естественно, что в Христе ему трудно допустить слишком много человеческого. Чем он тогда будет отличаться от античных предшественников? И Арнобий «нажимает» на духовность Христа. Он — истинный бог (Adv. nat. I, 36; 42; 47; 53; II, 60), и Божественность свою он доказал чудесами (I, 42—50; 63; II, И; 12), угадыва­нием тайных помыслов людей (I, 46), страхом демонов пе­ред ним (I, 45—46) и т. п. Он дал людям знания о боге, мире и человеке (I, 38; II, 14), открыл средство спасения, пути на небо (I, 65; II, 2), предоставил людям возможность общения с богом в молитве (I, 38) и т. п.

Лактанций уделяет несколько больше внимания Иису­су-человеку, однако и у него преобладает тенденция к вы­движению вперед божественной природы Христа (много пишет о чудесах, исцелениях и т. п.) (см. Div. inst. IV, 6— 29). Отец и Сын, повторяет он уже традиционную фразу, едины, как солнце и луч (ibid., IV, 29).

Таким образом, наиболее глубокие и максимально при­ближающиеся к ортодоксальному христианскому пониманию мысли о боге в латинской среде высказал Тертуллиан ⁹³. Он наиболее подробно разработал тринитарную и христо-логическую проблемы, хорошо почувствовав, что описание их возможно только на путях антиномического мышления. Остальные латинские апологеты в понимании первопричины практически не только не добавили ничего нового, но даже вроде бы и не знали, а вернее, не постигали слишком уж парадоксальных даже для позднеримского мышления тер-туллиановых определений. Проблема триединства не стояла ни у Киприана, ни у Арнобия, ни у Лактанция. На латин­ской почве к ней вернется только Августин. В целом это понятно, ибо задачи апологетики II—III вв. еще не требо­вали решения этого вопроса. Тертуллиан скорее исключе­ние, чем норма, для своего времени. Общее понимание бога апологетами стоит ближе к позднеантичному философско­му определению первопричины, чем к библейскому пони­манию личностного бога, хотя тенденция к такому пони-

128