Каждая поэтесса должна быть гейшей

Вот я всегда недоумевал: почему Пушкин — «солн­це русской поэзии». Не­ужели именно таков мас­штаб этого дарования в сравнении с остальными стихотворцами? Да мо­жет ли такое быть в прин­ципе, может ли вообще один человек отличаться от другого, как солнце от­личается от луны, напри­мер. Потом понял: да, мо­жет, и дело не столько в интеллектуальном и про­чем потенциале личности, сколько в том месте, кото­рое она занимает. Есть в нашей реальности такие высоты, заняв которые, человек начинает господ­ствовать над местностью.

Пушкин именно там и оказался, он занял ключе­вую позицию в русской литературе, и каждый последующий поэт, каким бы талантливым он ни был, всё равно становился хоть на ступеньку, но ниже основоположника. Все они оказывались выходцами из пушкинского цилиндра. Каждый последующий автоматически превращался в матрёшку, сидящую в чреве своего более крупного предше­ственника и порождаю­щую из себя более мел­кую куколку, и так — до окончательного измельча­ния древесины и законо­мерного превращения её в опилки, которыми и наби­ты теперь наши головы.

Конечно, многим по­этам это не нравилось, и они даже пытались сбро­сить Пушкина с корабля истории, но в процессе выбрасывания выясни­лось, что эфиоп с бакен­бардами является не толь­ко человеком, но и паро­ходом и вообще — «на­шим всем», и избавиться от него можно лишь ценой собственной жизни. Не­которых, кстати, такая цена устроила, они выбра­ли свободу. Слава героям! Теперь это тоже большие матрёшки.

Большая ошибка счи­тать творчество исключи­тельно созидательным процессом. Созидают, ког­да есть простор для дея­тельности. Когда культур­ное пространство завалено результатами действий предшественников — ак­туально разрушение, рас­чистка. Разрушение явля­ется творчеством ещё и потому, что оно увеличи­вает количество возмож­ных комбинаций, разделяя предмет на множество ку­сочков. Когда ребёнку по­купают яркую, красивую машинку, у него не так много вариантов для игры и творчества. Покатать ав­томобиль взад-вперёд, посадить в него другие иг­рушки — вот собственно и всё. Совсем другое дело — если машину разломать. Во-первых, это познава­тельно, а во-вторых, из од­ной примитивной и понят­ной вещи возникает мно­жество сложных.

Дети бывают разные. Одни катают свои люби­мые машины по заданно­му маршруту, укладыва­ют их на ночь в коробоч­ки и в хорошем состоянии передают следующему поколению. Другие, толь­ко получив подарок, ло­мают его, чтобы взглянуть на внутренности. Именно из них вырастают поэты.

Могу с уверенностью сказать, что участники прошедшего на днях в Лендворце второго рос­товского фестиваля по­эзии игрушек в детстве не ломали. Зато слушались родителей и читали Пуш­кина. Выросли хорошими достойными людьми. Что касается стихов, которые они читали... Да ничего в общем, складно написано, в рифму. Опять же патри­отическая тематика была затронута во многих про­изведениях. «Россия не сгинет, хоть тяжко стра­дает»,— как пропела одна из участниц фестиваля. Про любовь много было стихов: чем старше была чтица — тем больше у неё было любовной лирики. Мужчины тоже дарили слушателям частицу своей разбойничьей души. За­бубённая такая лирика у них — с солёным словцом и непременным упомина­нием хмельных чарок и весёлых подруг.

И мужчины и женщи­ны похоже макали свои кисти в одну палитру. Из стишка в стишок переко­чёвывали олимпийские боги, музы, черти и анге­лы. Особенное внимание уделялось запахам. Аро­мат роз, запах сандала, опять розы, дух яблоч­ный, духмяный ветерок... - розы, розы, розы.

Выходя на сцену, каж­дый ростовский поэт дол­жен был зажечь малень­кую «свечу бессмертия» от общей большой свечи и, уходя, расписаться на специальном холсте — опять же для бессмертия. Штанишки многих моло­дых поэтессок вызывали игривые мысли, в отличие от их стихов, которые ни­чего не вызывали. Но ког­да девушка пишет стихи — это трогательно и сек­суально. Недаром же гей­ши японские разбирают­ся в искусстве. Нужно с нашими сочинительница­ми поработать в этом на­правлении, обучить их разным полезным шту­кам. Ремесло гейши, не­сомненно, несёт в себе больше романтики, чем бумагомарание, а значит, приближает овладевших им к вершинам настоящей поэзии. Не захотят лите­ратурные девочки учится ремеслу? Тогда — за борт их вместе с Пушкиным.

«Седьмая столица»

Полоса «Культура»

Рубрика «Браво, маэстро!»