Герой и эстетическая оценка

1) Фрай Н.Анатомия критики. Очерк первый / Пер. А.С. Козлова и В.Т. Олейника // Зарубежная эстетика и теория литературы ХIХ-ХХ вв.: Трактаты, статьи, эссе / Сост., общ. ред. Г.К. Косикова.

“Сюжет литературного произведения — это всегда рассказ о том, как некто совершает нечто. «Некто», если это человек, является героем, а«нечто», что ему удается или не удается совершить, определяется тем, что он может или мог бы сделать, в зависимости от замысла автора и вытекающих отсюда ожиданий аудитории. <...>

1. Если герой превосходит людей и их окружение по качеству, то он — божество и рассказ о нем представляет собоймифв обычном смысле слова, т. е. повествование о боге <...>

2. Если герой превосходит людей и свое окружение по степени, то это — типичный герой сказания. Поступки его чудесны, однако сам он изображается человеком. Герой этих сказаний переносится в мир, где действие обычных законов природы отчасти приостановлено <...> Здесь мы отходим от мифа в собственном смысле слова и вступаем в область легенды, сказки, Märchen и их литературных производных.

3. Если герой превосходит других людей по степени, но зависим от условий земного существования, то это — вождь. Он наделен властью, страстностью и силой выражения, однако его поступки все же подлежат критике общества и подчиняются законам природы. Это герой высокого миметического модуса, прежде всего — герой эпоса и трагедии <...>

4. Если герой не превосходит ни других людей, ни собственное окружение, то он является одним из нас: мы относимся к нему, как к обычному человеку, и требуем от поэта соблюдать те законы правдоподобия, которые отвечают нашему собственному опыту. И это — герой низкого миметического модуса, прежде всего — комедии и реалистической литературы. <...> На этом уровне автору нередко трудно бывает сохранить понятие«герой», употребляющееся в указанных выше модусах в своем строгом значении. <...>

5. Если герой ниже нас по силе и уму, так что у нас возникает чувство, что мы свысока наблюдаем зрелище его несвободы, поражений и абсурдности существования, то тогда герой принадлежит ироническомумодусу. Это верно и в том случае, когда читатель понимает, что он сам находится или мог бы находиться в таком же положении, о котором, однако, он способен судить с более независимой точки зрения” (с. 232-233).

2) Тюпа В.И.Модусы художественности (конспект цикла лекций) // Дискурс. Новосибирск. 1998. № 5/6. С. 163-173.

“Способ такого развертывания (художественной целостности. — Н. Т.) — например, героизация, сатиризация, драматизация — и выступает модусом художественности, эстетическим аналогом экзистенциального модуса личностного существования (способа присутствия«я»в мире)” (c. 163). “Героическое <...> представляет собой некий эстетический принцип смыслопорождения, состоящий в совмещении внутренней данности бытия («я») и его внешней заданности (ролеваяграница, сопрягающая и размежевывающая личность с миропорядком). В основе своей героический персонаж«не отделен от своей судьбы, они едины, судьба выражает внеличную сторону индивида, и его поступки только раскрывают содержание судьбы»(А.Я. Гуревич)” (с. 164). “Сатираявляется эстетическим освоением неполноты личностного присутствия«я»в миропорядке, т. е. такого несовпадения личности со своей ролью, при котором внутренняя данность индивидуальной жизни оказываетсяýже внешней заданности и неспособна заполнить собою ту или иную ролевую границу” (с. 165). “Трагизм— диаметрально противоположная сатире трансформация героической художественности <...> Трагическая ситуация есть ситуация избыточной«свободы “я” внутри себя»(гегелевское определение личности) относительно своей роли в миропорядке (судьбы): излишне«широк человек»<...> Трагическая вина, контрастирующая с сатирической виной самозванства, состоит не в самом деянии, субъективно оправданном, а в его личностности, в неутолимой жажде остаться самим собой” (с. 167).

“Рассмотренные модусы художественности <...> едины в своей патетичности серьезного отношения к миропорядку. Принципиально иной эстетической природы непатетический комизм, чье проникновение в высокую литературу (с эпохи сентиментализма) принесло«новый модус взаимоотношений человека с человеком»(Бахтин), сформировавшийся на почве карнавального смеха”. “Смеховое мироотношение несет человеку субъективную свободу от уз объективности <...> и, выводя живую индивидуальность за пределы миропорядка, устанавливает«вольный фамильярный контакт между всеми людьми»(Бахтин) <...>”. “Комический разрыв между внутренней и внешней сторонами я-в-мире, между лицом и маской <...> может вести к обнаружению подлинной индивидуальности <...> В таких случаях обычно говорят оюморе, делающем чудачество (личностную уникальность самопроявлений) смыслопорождающей моделью присуствия«я»в мире. <...> Однако комические эффекты могут обнаруживать и отсутствие лица под маской, где могут оказаться«органчик»,«фаршированные мозги»<...> Такого рода комизм уместно именоватьсарказмом<...> Здесь маскарадность жизни оказывается ложью не мнимой роли в миропорядке, а мнимой личностности” (с. 168-169).