7.10.2011. Бойцов м.А.

Продолжение раннехристианской историографии: Лактанций, Павел Орозий, Августин.

«Я не хочу показаться вам навязчивым», но у меня только пять книжек вашей историографии, а не десять.

Второй день конференции, 20-е число, будет уже не в Кремле, а в DHI. Доклады все на немецком, в первый день тоже. С синхронным переводом. Некоторые таки по-английски. «Я буду говорить по-русски из патриотических соображений». Вольфрам Древс – «я, конечно, не против», но он приезжает в группе и уезжает в группе. «Если вы сможете подкрасться к нему и найти ключ к его сердцу, это будет, конечно, прекрасно». И Грюнбарт «молод и прекрасен».

Павел Орозий – хороший он ученик Августина или нет? 

А Лактанций – он ведь совсем другой. А Константин у Лактанция правит и после смерти, потому что он такой хороший человек. Все же остальные императоры начиная от Нерона – один другого хуже, сплошные нечестивцы и ужасные люди. Из классиков-историографов кто как относится к раннехристианской историографии? Коллингвуд – понятно как, он антимарксист, а раннее христианство для него аки марксизм. А марскисты открещиваются от раннехристианской историографии, заявляя, что там Господь Бог и прочее.

А у Косминского Августин – наиболее яркий выразитель рабовладельческой историч. мысли.

Снова та же мысль Бойцова, только прилагаемая к другому времени – а существовала ли раннехристианская историография? Есть Августин, который выделяет группу благочестивых людей, у которых какой-то особенный огонек в глазах, а есть Евсевий, у которого церковь – единственное настоящее сообщество. И это различие сообществ, с которыми ассоциирует себя автор, для Бойцова – причина не выделять единой раннехристианской историографии.

Роль сообществ. Мы – христиане, мы – язычники и мы – евреи. И еще как бы мы – ариане.

Общее в раннехрист. историографии. Идея всеобщей истории, новое место во времени – библейские события приобретают актуальность.

Историческая закономерность, величие Рима до 410 были всем ясны. До этого – Евсевий и Лактанций – им было всё ясно. А Августину и Павлу Орозию приходится резко всё переосмысливать, теперь история Рима до 410 – это сплошные преступления и ужасы, как у Орозия. Идея империи претерпевает радикальные изменения и, вообще говоря, уходит на второй план. Теперь надо доказать, как плох был Рим раньше – и поэтому неудивительно, что пришло возмездие и конец мира – взятие Рима готами. В раннехристианской историографии и элементы античной (описание народов, скажем), и новое. Время от Христа – да, но и от олимпиад, консульств, падения Трои, календ и пр. Композиционность, структура произведений раннехрист. авторов. Она похожа, поразительно даже. Пользовались, видимо, однотипными или даже одинаковыми источниками.

Следующий раз – собственно средневековая историография. Хотя Бойцов, конечно, заявил, что имеет большие сомнения относительно её существования, кто бы сомневался. Конструирование прошлого, как мы должны с этим прошлом обращаться. А все историки таки ищут истину, оказывается.

Одного историка, занимавшегося Вацлавом 4 Люксембургом, отлучили от научного сообщества потому, что он публично заявил, что вступил в мистический контакт с самим Вацлавом 4. Ясно, корпоративные нормы у нас, так нельзя. «Серебряные орлы» Теодора Парнидского, роман.

Рост критичности - ? Критична ли раннехрист. историография? А то у нас Фукидид вот как бы более критичен, чем Геродот и пр.

При таком подходе – что истина известна, Бог един и вечен, все мы движемся к концу света – историография и вообще история должны были бы угаснуть. Но она таки не угасла. Почему? Потому что мы должны это прочитать и вникнуть, осознать глубинный смысл. Это надо записать для потомков, что они направлялись в правильном духе. Исторические тексты НЗ – четыре текста об одном и том же. Все евангелия, все боговдохновенны. Четыре абсолютно правильных и при этом сильно различных текста о важнейшем событии мировой истории! И там про всё сказано, про нас сегодня и про нас в будущем. Это характерная черта всей последующей историографии – апелляция к четырем одинаково правильным боговдохновенным текстам. Никакой компаративистики, нельзя сказать, что Марк чем-то хуже Луки, а Матфей, скажем – чем-то лучше Иоанна. Вот, мы должны переходить к средневековой историографии. Вайнтшейна читать – у него огромный список имен, их надо знать. И конкретных авторов – через раз, кого мы ещё не читали (хм, их много). И не выхватывать их по одному, как это Косминский проделывает с Оттоном Фрайзингским.