Глава 5 поиск идеала
Социально-психологической первоосновой формирования позиционных настроений в интеллектуально-аристократичес среде было усложнение внутреннего мира дворянина, стремле! к эмансипации и личностному самовыявлению. Пробуждение дивидуальности оказало принципиальное воздействие на уни сальный в сущности процесс смены традиционных ценностей выми альтернативными ориентациями. Не интересы владетель;
прав старых княжеских родов, не политические идеалы боярсп родовой аристократии, не энергия сословия, завоевавшего госй ствующее положение в обществе, а именно процесс становлщ личности стал фактором духовного развития российского дво) ства последней трети XVIII в., обусловив яркое своеобразие е1 рининского периода, о котором писал В.Г.Белинский: «Ее ца вование — это драма, драма многосложная и запуганная по за ке, живая и быстрая по ходу действия, пестрая и яркая по ра образию характеров, греческая трагедия по царственному вели и исполинской силе героев, создание Шекспира по оригиналь ти и самоцветности персонажей, по разнообразности картин и калейдоскопической подвижности»!.
Пробуждение индивида затронуло в первую очередь созна* элиты и предопределило путь выхода из кризисной девальвав традиционных и общепринятых ценностей. Угасание статуса ориентации, ослабление воздействия идеологических доктрин абсолютизма на сознание дворянина порождали психологию отст] нения, желание обрести новый смысл существования. Падея ценности чиновного успеха поставило перед дворянином «осп разума, преисполненного знаний и честности»2, «надменност тщеславия о себе»3, вопрос о новых путях самоосуществления.. степенное высвобождение личности из-под самодержавного да] ния направляло нереализованные возможности в иные социаль;
области, удаленные и относительно независимые от бюрокр< ческого аппарата, престола, светской массы. Процесс переори тации на сферы деятельности, наиболее пригодные для выявлен внутреннего потенциала, происходил, как правило, спонтанно, 1 осознания его оппозиционного характера и довольно часто ми1 обострение отношений с верховной властью и общественным м) нием. Определенная бытовая свобода российского господствуют го сословия позволяла совмещать несколько типов социальной .и ализации и произвольно выбирать приоритетные области дей1 вия.
Актуализация иных жизненных сфер в практике дворянина чиналась с дифференцированного подхода к реальности и выде
158
ния в ней сторон, не тождественных и даже противостоящих официальной. «...имею честь донести вам, что ...был гвардии капитаном, потом обер-прокурором в сенате ...Ныне же нахожусь в статских тайным советником. Вот моя гражданская жизнь», — сообщал И.ИДмитриев историку и архивисту Н.Н.Бантыш-Каменско-му свой «послужной список», а в конце письма добавлял — «Издал три томика кой-каких стихотворений»4. Н.И.Новиков, объясняя А-Ф-Лабзину непреодолимую сложность знакомства и общения с высокопоставленным знатным вельможей Ф.В.Ростопчиным, четко выделял две социальные сферы — государственную, официальную, и сугубо личную, приватную. «...Он веема высок, а я веема низок, и проч., так что между нами веема великое разстоя-ние пустоты... Его сфера знакомства знатная, великочиновная, а моя малая и веема бедная и короткая: то как же нам сойтись»5. «Чиновный свет»6 и приватная жизнь, «прихоти» и «хлопоты»7 соседствовали в судьбе Н.А.Львова. Действительный статский советник, член экспедиции государственного хозяйства, управляющий училищем земляного строения и «комиссии о разработке каменного угля», кавалер двух орденов, он хранил в душе идеал совершенно иной жизни — семейное счастье, леса тверского имения Никольское, живопись, музыка, поэзия. В послании его ближайшего друга Г.РДержавина Н.А.Львов изображен счастливым отцом, поэтом, творящим на лоне природы и обращающимся к современникам со словами:
Ужель тебе то неизвестно,
Что обольщенным жизнью дворской
Природа самая мертва? 8
Сам Н.А.Львов писал в своем поэтическом послан» к другу дипломату И.М.Муравьеву, вскоре ставшему Муравьемвх-Апосто-лом по фамилии матери:
Каково же мне титулярному?
Что нет времени и к друзьям своим
самому писнуть — не прогневайтесь...9
Обретение новой реальности снижало актуальность чиновно-статусных ценностей и направляло интересы личности в совершенно иную область. Этот процесс во всей своей сложности и неуловимой постепенности отразился в письмах М.Н.Муравьева отцу и сестре. Общий поток чиновной борьбы захватил и М.Н.Муравьева, приехавшего в столичный Петербург из Твери, где его отец был председателем Казенной палаты. Сержант Измайловского полка, он по инерции включается в выхаживание повышения для себя и новой должности для отца. Но глубокие духовные потребности, серьезный интерес к словесности, общение с литераторами уводят его все дальше от проблем служебной карьеры. Доискива-ние и «идолопоклонство» совмещаются с растущим стремлением к реализации в иной сфере. «Матушка сестрица... я всякий день в делах — и в каких? Туда, сюда. И веть ради. У Хераскова столь[ко] новых книг брошюр... Времени моего и не всегда расположить
159
умею. В школу я свою ни ногой. Сижу дома, читаю или перебираюсь в своих бумагах»!0. Отдаление от сферы государственной службы нарастало и наконец воплотилось в сформировавшемся внестатусном понимании смысла осуществления собственной личности. Двадцатилетие стало для М.Н.Муравьева днем подведения итогов. «Я схожу с первой степени жизни: двадцать лет мои минуются, двадцать лет бытия моего... Причина размышлять и о том, что прошло, и о том, что будет... Представятся дружества младенчества, отрочества, юношества: игрушки, резвости, глупости. Самолюбие автора, уничтожение критики; иногда, может быть, с удовольствием вспомню труд свой; иногда пожалею втуне проведенное время»!!, — пишет он отцу. Показательно, что не появляется даже тени мысли о так и не достигнутом офицерском чине. Столк- ] новение двух сфер реализации закончилось явным поражением государственной бюрократии. М.Н.Муравьев равнодушно упомина- ет, что доклады в полку не произвели его в капитаны, и с воодушевлением переводит повествование на другую тему: «...[видел] я мои... произведения, переплетенные в одну книгу с Сумароковыми 1 одами и некоторыми его собственными сочинениями. Вить это ис- пытание для самолюбия. И я не устоял перед соблазном взять ;
книгу в руки еще не раз»12. Этот внутренний перелом, прошедший ;
сквозь судьбу Муравьева, в действительности оказался поворот- I ным моментом в жизни целого поколения дворянской интеллектуальной элиты. I
Естественно, что отказ от самоутверждения на императорской службе был безболезненным ходом событий для дворянина, кого- ;
рый не только мог, но и стремился заявить о себе на ином попри- ще. Полководцу и дипломату подобное отстранение представлялось порой катастрофой. Государственный деятель, давно переросший рамки бюрократических структур и страдающий от унижений в придворной среде, в то же время не мог смириться с мыслью об уходе. Хотя и к думающим сановникам приходило понимание, что на отказ от чиновных привилегий идут личности глубокие и незаурядные. Это психологическое противоречие с особой силой отразилось в письмах А.В.Суворова, «...целость в вашем усердии к вы- соким должностям... почитается... излишественною, притворною и самолюбною. Зависть лишает вас сослужения, мрачит оное или портит... ревность ваша станет воздушным метеором, ежели за время не подкрепится особою или особами, от коих мы зависим. Большая часть сих... обыкновенно нас меняют на первовстречаю-1 щегося приятного, хотя не полезного, и часто сей выбор бывает обществу вреден, и оттого часто великие намерения... к желаемому концу совершенно не достигают. Сказанные одебеленные особы, от презрения предваряя свое уничтожение, помышляют часто без- времянно о их самоблюдении или лутче неосторожно впадают в самолюбие. Большая часть ищет праздности; любомудрейшие — уединения, и то называется "быть самим собою"»13.
Переориентация на иные социальные сферы составила пози- тивную сторону фронды российского дворянства. Эпистолярный материал, в котором отразились новые ценности, не был столь
160
критически заострен, как письма, где проявились негативные настроения, отличался выдержанной эмоциональной тональностью и имел значительно более широкий спектр функций, в частности — наставления, исповедь, дневник, простое и часто лиричное бытописание, интеллектуально-философский диалог, обсуждение проблем литературного творчества, решение деловых вопросов издательства, благотворительности и т. п. Если отрицание традиционных и господствующих стереотипов было самоцелью, выплески-ванием накопившегося раздражения на страницы переписки, то формирование альтернативных идеалов шло вторым планом, являясь неизбежным следствием актуализации иной социальной реальности для интеллектуальной аристократии. Перерастание оппозиционных настроений в оппозиционные, а вернее, позитивные действия в периферийных областях, удаленных от эпицентра самодержавно-чиновной сферы, изменяло цели и критерии самореализации личности, ее социальные роли, задавало новую референтную группу, формировало иной спектр значимых проблем. В этом высоком примирении с действительностью и отстранении от нее был наиболее безболезненный и плодотворный путь выхода из психологического тупика, когда энергия личности направлялась на созидание, а не разрушалась в воинственном отрицании. Примирение окажется неустойчивым и кратковременным, однако именно в этот момент возникнут идеалы, которые станут реальностью духовной жизни дворянства последней трети XVIII в. и заложат могучий нравственный потенциал формирующейся русской интеллигенции.
Анализ эпистолярного материала позволил выделить важнейшие черты тех жизненных сфер, которые стали для личности дворянина своеобразной психологической нишей, компенсацией разочарования в чиновно-бюрократических ценностях, новой областью реализации и самоосуществления. Авторы писем по-разному определяют этот мир внутренней гармонии и покоя, куда устремлены были их желания, чувства, помыслы. Образ духовного прибежища возникал в поэтических посланиях, проникнутых идеалами сентиментализма, в реальном описании своего «житья бытья»14, в мечтах, в искренних признаниях другу. НА-Львов в «Епистоле к А.М.Бакунину из Павловского июня 14, 1797» воссоздал «любителю сельской красоты», покинувшему службу ради спокойной жизни в Тверском Премухино, картину усадебной идиллии:
Меня всем Бог благословил:
Женил и дал мне все благое.
Я счастье прочное прямое
В себе иль дома находил,
И с ним расстаться не намерен!
Я истинно мой друг уверен,
Что ежели на нас фортуны фаворит
(В котором сердце бы не вовсе зачерствело)
В Никольском поглядит
Как песенкой свое дневное кончив дело,
7-944
161
Сберемся отдохнуть мы в летний вечерок Под липку на лужок, Домашним бытом окруженны, Здоровой кучкою детей, Веселой шайкою нас любящих людей, Он скажет: как они блаженны... 15
С грустью вспоминая о России, И.И.Шувалов видел себя родине «в свободе, вздравом воздухе и слюдьми, которых поведеэ ние непринужденно обстоятельствами делать притворство»10 В.В.Капнист признавался Г.РДержавину: «...душевно отстал я от всяких великосветских замыслов. Съискиваю свое истинное щас^ тье в уединении ... в воспитании детей, в созерцании прекрасней-»! шей девственной природы, лелеющей обитель мою, в погруженвд себя иногда в недро души моей и в воспарении оттуда иногда к источнику ее и всей твари. Вот мои упражнения душевные»17^ Н.М.Карамзин изображал И.ИДмитриеву свои «лучшие минутьи^Ц «...иногда забываюсь и отдыхаю; берусь за книгу, за перо или иду гулять»18, а в другом письме добавлял: «вид сельской природы ус<а покоит меня»19.
В реальной же действительности дворянин мог скрыться о* самодержавного правления, светского этикета, изматывающем борьбы за карьеру и обрести пусть временное, а порой и иллюзор-Ц ное успокоение в следующих социальных сферах: !"
— в замкнутом мире дворянской усадьбы, в семейном счастье^ близком человеке, дружеском кругу;
— в глубоких духовных исканиях, книгах, театре, литературе,! писательском труде;
— в социальной деятельности, относительно независимой о1 государственно-бюрократического аппарата, в частности, в благо-; творительности, независимом издательстве и т.п.
Внутренняя переориентация на данные области оказалась нвЦ только психологической защитой и противостоянием официозу^ но и средством обретения нового жизненного смысла. Д
Дворянская усадьба в этом плане была удивительно цельным, щ определенном смысле самодостаточным организмом. В культур-^ ном комплексе с богатыми библиотеками, коллекциями живописид и скульптуры, на фоне поэтичного ландшафта среднерусской при-, роды гармонично слились архитектурное, садово-парковое, музы^ кальное, театральное, художественное творчество. В усадьбах дво- рянской интеллектуальной элиты царил особый микроклимат дру- жеского эмоционального общения, расцвеченный любительским поэтизированием, музицированием, литературными играми. Именно такими островками духовности, теплоты, близости стали Никольское Львова в Тверской губернии, Обуховка Капниста в Малороссии, Премухино Бакунина возле Торжка, Знаменское Плещеева в Орловской губернии, Званка Державина на реке Во-] лхов, подмосковное Тихвинское Новикова, Надеждино Александра Куракина в Саратовской губернии20.
162
Жизнь в дворянской усадьбе предполагала концентрацию различных видов деятельности — это и организация быта, причем на просвещенном уровне, с тонким эстетическим вкусом, и устройство поместного хозяйства, предпринимательство, опыты агрономии, и создание художественной среды, и дружеское эмоционально напряженное общение, воспитание детей, интеллектуальные занятия. «Покойное в отставке житье»21, наслаждение «спокойствием и собственностью своею, никакой жизни не сравняшейся»22, вовсе не предполагало томительной праздности и опустошающего безделья. Творчески насыщенная, многоплановая деятельность в тишине усадьбы означала лишь покой, отдохновение от «светского вихря»23, чиновной борьбы, преодоление гнетущего контроля бюрократического аппарата. «Наклонность к уединению»24 становилась вызывающей альтернативой самодержавной доктрине. В 1794 г. Екатерина II увещевала стремящегося в отставку Н.В.Репнина:
«Князь Николай Васильевич, из письма Вашего... усмотрела я желание Ваше быть уволенным от дел и кончить дни в покое... Не отрекайтесь от дел, к которым Вышним зван, есть правило закона. Быв привычен к званию своему и привязан, может ли быть где покой, кроме исправления оного звания»25. Фрондирующее же дворянство, напротив, считало, что «праздность эдакую терять не надобно»26, и в своей добровольной изоляции находило и жизненный интерес, и возможность самореализации.
Основной социально-психологический смысл удаления интеллектуальной знати в родовые имения заключался не в тя*е помещика к своему хозяйству. Хотя и Н.И.Новиков «из книгопечаталя, учинился суконным фабрикантом... помогая своим нуждам и недостаткам, завел у себя суконную фабриченку»27, и Г.А.ПОЛСТИКО рачительно, умело, прибыльно вел свое хозяйство, и Александр Б.Куракин самолично управлял обширными поместьями. Тем не менее оппозиционно настроенная элита уходила не к земле, а от двора, света и самодержавия, ища независимости и духовного покоя 28. Так, Н.М.Карамзин в драматичный период внутренних исканий бежал из Москвы в имение своего близкого друга А.А.Плещеева. Словоохотливой публике был непонятен и потому подозрителен такой шаг. Поползли «разные слухи, разсеянные... злобою и глупостию» о ссылке и удалении29. Осенью 1795 г. Н.М.Карамзин писал И.ИДмитриеву: «Люди не хотят верить, чтобы человек, который вел в Москве довольно приятную жизнь, мог из доброй воли заключиться в деревне, и притом в чужой! и притом осенью! — Все такие слухи не заставят меня ни днем скорее выехать из Знаменского»30. Время, проведенное в Орловской губернии, вернуло Карамзину ощущение собственной личности, положительный настрой, утраченную гармонию, о чем он написал небольшой рассказ в жанре лирического монолога: «...я утверждаю, что можно быть счастливым в Знаменском, как и в Москве, лишь бы быть философом и уметь ценить жизнь. Без сожаления оставляю я городские удовольствия — я их нахожу много в моем сельском уголке... Сидя на берегу прозрачного пруда, я мирно созерцаю его спокойные волны — разительный образ спокойствия
7* 163
моей души. Пусть благодетельная пыль навсегда покроет мое па- < радное платье! Я предпочитаю мою куртку из простого полотна... I я могу делать все, что хочу... Здесь я вижу только тех, кого] люблю»31. С.И.Гамалея провел около тридцати лет в имении Нс викова Тихвинское, не только не вникая в проблемы поместног хозяйства, но и вообще отрешившись от мирских забот и целикг пофузившись в религиозно-мистическую переписку.
Сельское уединение противопоставлялось не столице и даже городской суете, а чиновно-дворянской массе и в определение степени престолу; мир дома, мир семьи становился аг~—" миру лакеев, искателей, вельмож.
А мы, любя дышать свободно, Себе построим тихий кров За мрачной сению лесов, Куда бы злые и невежды Вовек дороги не нашли И где б, без страха и надежды, Мы в мире жить с собой могли32.
«Ты пребываешь в уединении, в кругу своих детей; спаситель";! ный покой окружает тебя, — писал В.В.Капнист жене, — я же... н могу не быть свидетелем всей суетни, сумятицы, всех причуд переменчивой законности света... Стараюсь удержать душу в спо койном состоянии»33. «У дяди моего Протасова родился сын. \ него прекрасная жена, и он мог бы быть счастлив; но он ище счастия при дворе»34, — сообщал Ф.В.Ростопчин С.Р.Воронцову* «Я со своей стороны сносной жизни здесь не вкушаю, как только в деревне, — признавалась Е.РДашкова Александру Б.Куракину, -» и вы из села ко мне пишете, но то село не Троицкое, а Царское... друзьям вашим [следует] жалеть о вас, что вы при Дворе: сельская жизнь не может быть подражаема»35. В этом самоопределении ду-> мающего дворянства, которое потеряло «и силу, и охоту достигать лавры»36, в демонстративном уходе от традиционно-официозной сферы и обретении иных жизненных ориентации и заключалась оппозиционная сущность казалось бы безобидной пасторальной усадебной жизни. Именно Тихвинское, Обуховка и Знаменс»— стали поэтической прародиной пушкинских строк:
На свете счастья нет, но есть покой и воля. Давно завидная мечтается мне доля — Давно, усталый раб, замыслил я побег В обитель дальную трудов и чистых нег37.
Отразившийся в переписке уединенный мир дворянской усадьбы был очень близок к идеалу сентиментализма, который имел в виду Н.М.Карамзин в новогоднем пожелании И.ИДмитриеву^ «Желаю, чтобы ты... был здоров и щастлив, любил меня по преж- нему, играл на лире приятные песни и веселился с друзьями своими»38. В действительности дворянин существовал как бы в нескольких измерениях: являясь чиновником государственной служ-;
бы, мог душой отдыхать в своем родовом имении, мог замкнуться I
164
в кругу семьи, друзей, «самого приватного общества»39, мог целиком углубиться в книги, видя в них единственную «забаву и утешение»40. Но все эти жизненные вариации мотивировались стремлением личности к компенсации утраченного смысла, к реализации в относительно независимой от государственно-бюрократического аппарата деятельности. Данные психологические процессы лежали и в основе изменения статуса литературного творчества, его постепенного обособления от придворного одописания и превращения из прихоти и досуга в профессиональный труд.
В результате петровских реформ первой четверти XVIII в. официальная культурная жизнь, определяющая умственное движение господствующего сословия, сосредоточилась при дворе и служила практическим целям монархии. Самодержавие сознательно поднимало в привилегированный слой образованных людей и стягивало к трону все культурные силы. Сферы науки, искусства, литературы были включены в систему абсолютизма. Новая дворянская культура мыслилась как один из видов государственной службы. К середине XVIII в. круг профессионалов, появление которого было санкционировано политическими потребностями абсолютизма, разросся до особого слоя гуманитарно образованного дворянства. Верховная власть уже более не могла удерживать под своим регламентирующим контролем богатую интеллектуальную жизнь правящего сословия. Заданная социальная роль одописца монархини, послушно следующего нормативной схеме мысли, постепенно разрушалась. Неизбежно обнажалось противоречие между стремлением к духовному суверенитету художника и судьбой служащего дворянина, загнанной в каркас бюрократической иерархии и измельченной в светской суете. Слияние в одном лице поэта и чиновника было очень непрочно, подрывалось изнутри самой природой творческого интеллектуального труда, требующего большой степени индивидуализации, личностной свободы, менее всего поддающегося идеологическому давлению, неспособного длительное время находиться в услужении. В 1793 г. Г.РДержавин напишет об унизительной доле государева стихотворца:
Поймали птичку голосисту И ну сжимать ее рукой. Пищит бедняжка, вместо свисту;
А ей твердят: «Пой, птичка, пой!»4
В душе писателей, осознавших глубокую связь своей судьбы с русской словесностью, возникало внутреннее неприятие громоздких и пышных од «ко дню восшествия на престол», «на всерадост-ное бракосочетание», «на войну с турками». Одни из них начинали четко отличать функциональное выполнение заказа престола и пропаганду мероприятий верховной власти, войн, развлечений императрицы от собственного поэтического творчества. Так, НАЛьвов советовал Г.РДержавину, что «на Очаков — то что бы нибудь без имени и написать можно... Однако если дело есть, то на это безделье время не трать»42. В.В.Капнист писал жене: «Чтоб несколько польстить государыне и склонить ее на некоторое ко мне благово-
165
ление, написал я оду на обручение великого князя Александра...:! Посылаю тебе экземпляры: прочти и подивись, как нужда впервые-Ц заставила меня в два дня сочинить оду. Ежели мне надо было быгЛг чтоб [вырваться] отсюда, сочинить оных в 24 часа дюжину, думают что меня б на это достало. А что делать?»43 Другие презрительна отзывались о «негодных стихоткачах» и «великих притворщиках»44! которые свое «глупое рифмосплетение»45 превращают в среде продвижения по службе. «Недавно видел я стихи г. Рубана к < мену Гавриловичу Зоричу, за которые получил от государыни лотую табакерку с 500 червонных, — со «смехом и негодование» сообщал М.Н.Муравьев о посвящении фавориту императрицы, не можно вообразить подлее лести и глупее стихов его»46. В сре^ интеллектуальной аристократии зрело настороженное отношение поэтическому альянсу с самодержавием. Н.М.Карамзин со скрь той иронией сообщал И.ИДмитриеву о новом человеке в свт фаворита П.А.Зубова: «Копьев в превеликой моде при дворе, сама Государыня дает ему сюжеты для комедий»47, а в друго письме спрашивал друга о стремлении соответствовать светском вкусу: «Кому хочешь ты услужить? Хорошо, если своему карман:
но и в этом не ошибаешься ли?»48. Так постепенно дворянски поэт начинал отличать себя, свои взгляды и цели от интересе самодержавия и пристрастий публики.
Однако еще очень ранимое и зависимое самосознание россий^ ского писателя сталкивалось с мощной традицией, отождествляю щей государственную службу и служение Отечеству. В иерархи ценностей интеллектуальной элиты, как правило, сохранялся вы сокий престиж государственного деятеля, полководца, дипломат! Г.РДержавин и И.ИДмитриев были министрами юстиции, адмн рал А.С.Шишков в разное время занимал посты государственног секретаря, члена Государственного Совета, Д.И.Фонвизин служи у кабинет-министра И.П.Елагина, а затем в Коллегии иностран ных дел у Н.И.Панина. Они традиционно делили свою жизм между искусством и чиновной карьерой, между потребностью пй сать и необходимостью служить, между поэтическим призванием 1 лагерным бытом. Из Луганского пикинерского полка с грусть» писал А-М.Кутузов своему другу И.П.Тургеневу: «Бывали часы, где я чувствовал себя способным на чтение, с охотою прибегал к кни- гам моим, но в самое то время приходят ко мне в палатку, делают] великий шум и тем мешают мне в упражнении моем, и сие то от- части углубляет грусть мою... я вижу различие между жизнью ис- тине и наукам посвященную и между тою, которую проводят сим таясь по степям... чтобы лишить жизни нескольких людей»49. Сер4 жант Измайловского полка М.Н.Муравьев, отправляясь на службу^ сообщал сестре: «Спешу в унылую мою должность, где употреблю^ все время на иное писание»50. Литература, искусство и науки^ «коих однакоже Империя Российская... не требует»5!, стыдлива расценивались как праздное занятие, пустая прихоть, допустимая лишь в «назначенный роспуск»52. Во время губернаторства в Петрозаводске Г.РДержавин, оправдываясь за свое пристрастие к рифмам, писал В.В.Капнисту об архангельском и олонецком на-
166
местнике Т.И.Туголмине: «Он здесь всем внушал, что я изрядный стихотворец, а худой губернатор... Пусть я делаю стишки, а он схватывает вершки: одно вредно в важных делах, а другое немного ежели так смешно, а не грешно»53.
Назревающий конфликт самодержавной власти и формирующейся дворянской интеллигенции начинался в недрах души поэта-офицера и драматурга-чиновника, порождая иногда «сражение противных страстей»34. Это противоречие можно было разрешить, лишь преодолев традиционный взгляд на литературу и осознав значимость независимого поэтического творчества.
Разлад между творческими натурами и императорской властью, бюрократическим аппаратом, чиновной кастой, рост самосознания интеллигенции можно рассматривать как проявление общего процесса усложнения внутреннего мира дворянина, возникновения относительно независимой сферы его самореализации. Отказ части интеллектуальной элиты от культа самодержавной государственности повлияет на ход всей русской истории XIX в., поскольку именно в России литературе принадлежала особая проповедническая роль, именно в России так высок был нравственный авторитет писателя.
Контент-анализ эпистолярных источников позволил выделить несколько этапных явлений в развитии сознания формирующейся дворянской интеллигенции, свидетельствующих о разрушении союза трона и искусства:
— заявление о равенстве статуса и гражданской значимости императорской службы и творчества;
— уход поэзии в исключительно приватную область, недосягаемую для самодержавного контроля;
— представление о патриотизме литератора, оставившего государственную службу и не принадлежащего к чиновному аппарату.
Сложный длительный процесс развития самосознания дворянского поэта завершится лишь в первой четверти XIX века. Интеллектуальная элита конца XVIII столетия еще соединяла в своей творческой судьбе и дань придворному одописанию, к дилетантское поэтизирование, и профессиональное творчество.
Упорная борьба за государственный престиж поэзии отразилась в многочисленных письмах А-П.Сумарокова, директора и художественного руководителя «Русского для представлений трагедий и комедий театра», к властвующим меценатам, приближенным императрицы, к самой Екатерине II. Драматург заявлял, что своими трагедиями «к чести моего отечества и моего века российскому языку и российскому Парнасу сделал услугу»55. «...Впрочем не имею никакого места и должности, — писал он, — я ни при военных, ни при штатских, ни при придворных, ни при академических делах, ни в отставке»56. Настойчивой защите достоинства литератора соответствует и по-своему уникальный тон писем А.П.Сума-рокова на высочайшее имя. Писатель обращается к монархине полемичным, раскованным языком, требует, негодует и даже наставляет Екатерину. «Софокл, первый среди трагических поэтов, который был также военным предводителем у афинян и сотоварищем
167
Перикла, все же больше известен как поэт, нежели военачалы Рубенс был послом, но больше известен как художник. Быть ве кими полководцем и завоевателем — высокое звание, но быть фоклом — звание не меньшее»57.
Углубляя внутренний дискомфорт поэта, возникла и другая ] акция на меценатствующий деспотизм самодержавия. Вме< стремления утвердить государственный статус литературы появи ется взгляд на писательский труд как на сугубо личное дело, р влечение, игру в изящную словесность. Некоторые авторы пис усматривают в «вольной праздности» особую ценность для станс ления творческой личности, «...нельзя удержаться не рассказа тебе бездельное препровождение моего времени, — пис М.Н.Муравьев сестре и отцу, — вчерась был, например, для ме день весьма приятный, затем, что я был весь дома и одинехож И делал кое-что, и это услаждает, когда чувствуешь свое уеди» ние не бесполезным»58. В деревенской тишине, мирной жиж дворянской усадьбы возникал идеал «ленивца славного», «балов муз», «умного мечтателя»59, человека, который видел в литерат} средство от «злой ипохондрии»60, врачевал душу в художествен» слове. «Кто упражняется в поэзии, кто нашел в ней вкус, — убе дал И.ИДмитриева Н.М.Карамзин, — тот реже другаго будет жизни своей скучать; а скука есть злой червь, который точх цветы жизни нашей»61.
Превращение литературных занятий в услаждение собствен чувств, абсолютизация дилетантского поэтизирования и пош наделить писательский труд общественным смыслом в рамках сударственно-бюрократического аппарата составляли две проти речивые тенденции развития самосознания интеллектуальнС элиты, которые могла примирить профессионализация суверена го творчества. Письма дворянских писателей Н.А.Львова, В.В.Ка ниста, Г.РДержавина, И.ИДмитриева, И.И-Хемницера, поев щенные проблемам русской словесности, превратились в своео разную лабораторию поэтического слова, где автор стремил «самомалейшие нечистоты или слабости замечать и поправки с общать», чтобы «все, что ни течет из пера, было совершенно»62. процессе переписки, на совместных вечерах дружеских круж формулировались правила, регламентирующие профессиональн литературный труд, шли бурные споры вокруг течений, школ, 1 правлений, оттачивался слог. В письмах М.Н.Муравьева отцу и стре разбросаны интересные, точные отзывы о писателях. «Тепе мой отпуск зависит от Леонтьева, — сообщал он родным, — чел< век нерешимый и которого стихи скучны»63. В письме к сеств М.Н.Муравьев сообщал о новом произведении Львова: «На эт» днях сидел я целый вечер у Николая Александровича, которы читал мне свою оперу-комик. Я был прельщен, ее слушаючи. Ти сячу маленьких черт делают эту прелесть, которой нет в "Анюте . Это делает образ мыслить и чувствовать»64. Зарождающаяся ли ратурная критика вскоре перейдет на страницы многочислен» журналов.
168
Распространение подписки в среде интеллектуальной элиты, «Трудолюбивая пчела» П.А.Сумарокова, знаменитые «Трутень», «Живописец», «Кошелек» Н.И.Новикова, «Собеседник любителей российского слова, содержащий разные сочинения в стихах и в прозе некоторых российских писателей» Е.РДашковой и О.П.Ко-зодавлева, «С. Петербургский журнал» И.П.Пнина, «Московский журнал», а затем «Вестник Европы» Н.М.Карамзина, книжные лавки, типография Н.И.Новикова, объединившая вокруг издания художественной, научной, духовной литературы несколько десятков писателей, переводчиков, богословов, распространителей книг. Все эти события говорили о том, что дворянская литература перестала выполнять придворный заказ, служить лишь красноречивым переложением доктрин абсолютизма и воспевать успехи самодержавной власти, а обрела своего «умного читателя», «вкус имеющего»65, заявила о собственной независимой позиции. «Вы очень одолжите меня, если возьмете на себя труд доставлять мне и продолжение журнала, который по многим причинам для меня интересен. Коль скоро я узнаю проспект другого журнала, то не при-миную прислать к вам деньги и на него, с просьбой вас о доставлении, — писал И.ИДмитриев Д.И.Языкову, — как я рад, что словесность наша расшевелилась!»66.
Добиваясь интеллектуальной независимости от самодержавного правительства, дворянский поэт начинал претендовать на идейное руководство обществом. Вера в воздействие активного художественного слова, а также ясное осознание не только права пророка, но и долга образованной знати воспитывать «чувства добрые» превращало дворянскую литературу в самостоятельную общественную силу. Автор «Фелицы» оказался вовсе не «Рафаэлем»67 Екатерины II, а ее беспристрастным судьей. В «Послании Храповицкому» поэт писал:
Извини ж, мой друг, коль лестно Я кого где воспевал;
Днесь скрывать мне тех бесчестно, Раз кого я похвалял. За слова — меня пусть гложет, За дела — сатирик чтит68.
Н.Н.Бантыш-Каменский сообщал Александру Б.Куракину:
«Появилось еще здесь единое сочинение — Вельможа. Все целят на Державина»69. Писатели последней трети XVIII в. вступят в открытую полемику с императрицей на страницах «Трутня» Н.И.Новикова, «Рассуждения о непременных государственных законах» Д.И.Фонвизина, «Вадима Новгородского» Я.Б.Княжнина. В 1793 г. Е.Р Дашкова впервые опубликовала в журнале «Российский театр» крамольную трагедию Я.Б.Княжнина, которую драматург написал еще в 1789 г., но не решился поставить. Дерзкий для России конца XVIII в. дух пьесы возмутил Екатерину. «Эту книгу нужно сжечь рукою палача!» — заметила императрица при встрече с Дашковой, на что подучила ответ: «Не мне придется краснеть тогда!»70 Эта история активно обсуждалась в обществе. Так Д.П.Трощин-
169
ский писал А.Р.Воронцову: «На сих днях княгиня Катерина Романовна имела некоторую неприятность по причине напечатанной в Академии трагедии Вадим Новгородский, соч. умершаго Княжни- на... Действительно, тут есть такие ужасные монологи, которых! нигде бы не потерпели в самодержавном государстве» .
Взаимоотношения осознавшей свое предназначение россий- ской словесности и самодержавной власти особенно обострятся с усилением реакционности екатерининского царствования. «Време-д на нынешние не весьма благоприятны ДДИ Литературы» , —я писал в 1793 г. Н.М.Карамзин Г.Р.Державину. Дворянские писате-Д ли остро переживали гонения на типографию Н.И.Новикова, пре-д следования московского масонства, усиление цензуры, постоян* ную угрозу перлюстрации. Д.И.Фонвизин с горечью сообщали П.И.Панину: «Здешняя полиция воспретила печатание Староду-
ма"; итак, я не виноват, если он в публику невывдет» • ^СУЛ™**! университетской типографии еще не решена, М^ожет быть она до- станется какому-нибудь Водопьянову ... — вообрази же_ в какизд руках будет московская литература!»4, — восклицал Н.М.Карам»Д зин в письме к И.ИДмитриеву, имея в виду перспективу передачи* типографии в аренду переплетчику. Ослож^ющееся положение московских масонов повергло в мрачное состояние А.М.Кутузова.! «Известно мне, что, окрестив нас многих именем мартинистов,,! тем самым думают иметь право поступать с нами, как угодно, и^ считают за позволительное отнимать у нас подпору законов ... оте* чество наше становится нам чуждо, ибо соделывается жилищем нашего душевнаго мучения. Да и как семУ быть иначе.» , — писал он И.В-Лопухину. Самовластное нарушение тайны переписи ки подвело А.М.Кутузова даже к такой парадоксальной для ег? примиренческой позиции мысли: «Я не смею говорить откровенно, ибо письма подвержены любопытству подлецов, жаждущих чи- тать оные; нет еще у нас святого закона, установленного ныне вод Франции: министр, обличенный, что он повелел распечатывать! письма, наказывается сосланном на галеры» • ,;
Итак, во второй половине XVIII в. дворянская литератур^ имела свою художественную программу, свою критику, свою^аудитД торию, свои издания, наконец, свои собственные интересы . Ин-Д теллектуальная жизнь образованной знати начинает протекать внутри содружеств, кружков, масонских лож. Самоопределение! российской словесности сформировало суверенную область, гЖЯ реализовывалась личность дворянского поэта и где возникали объ*д единения, не санкционированные верховной властью. Профессией нальная литература оказалась несовместимой с чиновно-статусны» ми ориентирами. «Что ж значит теперь устав цензуры и самый дам партамент просвещения, если... критика будет стесняема, и чт<^ еще хуже, критика на дурных только сочинителей потому только^ что они пятого класса и в ленте; если эти пачкуны напротив тогв будут еще одобряемы, — писал И.ИДмитриев Д.И.Языкову, — право, немного чести университету, если он будет запрещать критиковать тех, которые не имеют не только таланта, но даже здравого рассудка... Всякий думает, что университет уважает не талан- \
170
ты, а графство... Я разгорячился, но право от того, что люблю пользу и славу земляков моих»78.
Писательский труд, интеллектуальные и духовные поиски могли рано или поздно свести на нет все чиновные устремления дворянина и поставить его перед необходимостью отставки, как это произошло в жизни Н.И.Новикова, А.М.Кутузова, С.И.Гамалеи. Неслучайно именно в сфере независимого интеллектуального творчества возникает новое понимание патриотизма, свободное от мысли о государственной службе. «Приближаясь к концу своей деятельности, я благодарю Бога за свою судьбу. Может быть, я заблуждаюсь, но совесть моя покойна. Любезное Отечество ни в чем не может меня упрекнуть. Я всегда был готов служить ему не унижая своей личности, за которую я в ответе перед той же Россией, — писал Н.М.Карамзин графу Каподистрия, — да, пусть я только и делал, что описывал историю варварских веков, пусть меня не видели ни на поле боя, ни в совете мужей государственных. Но поскольку я не трус и не ленивец, я говорю: «Значит так было угодно Небесам» и, без смешной гордости моим ремеслом писателя, я без стыда вижу себя среди наших генералов и министров»79. А.М.Кутузов убеждал И.В-Лопухина: «Пусть услышат нас, говорящих сим ныне таким чуждым для многих языком, да посмеются на наш счет, — что нам до того нужды? Мы будем покойны, уверены будучи в нашей совести, что мы гораздо лучшие граждане, нежели те, которые над нами смеются»00. Н.И.Новиков писал А.А. Ржевскому: «Благость Божия к отечеству нашему проложила ныне путь к свету сему, и мы можем быть уже не странниками скитающимися, следуя блудящим огням, но истинными воинами нашего высокославного вел. мастера»8!. Здесь к месту заметить, что московские мартинисты видели в масонстве не замкнутую корпорацию, сосредоточенную на проблемах ордена. Они никогда не утрачивали чувства ответственности перед Россией, радели о распространении образования, свои духовные силы и материальные средства отдавали на нужды благотворительности. Именно патриотическая широкая направленность деятельности Н.И.Новикова, который в одно понятие объединял «заслуги ордену и отечеству», «ревность и пламенное желание доставить благо нашему отечеству, чуждую всякого корыстолюбия братскую любовь»82, позволила М.Н.Муравьеву с восхищением говорить о «намерении трудов» этого «честного и постоянного человека»83.
С помощью контент-анализа эпистолярных источников была выделена еще одна относительно независимая сфера жизнедеятельности в среде элитарных кругов дворянства — область милосердия, подвижничества, меценатства, опекунства. Благотворительность не могла прямо санкционироваться самодержавной властью, а потому находилась вне ее непосредственного контроля. В то же время деятельное бескорыстие далеко не всегда гарантировало высочайшее благоволение и, следовательно, было относительно свободно от влияния чиновно-статусных ценностей. В переписке отразились даже случаи анонимных пожертвований. Генерал-губернатор Ярославля А-П.Мельгунов писал Екатерине II:
171
«Некоторые частные люди положили сделать благотворител! установление, в помощь неимущих людей, на которое дали ка тала 30 000 рублей и построили каменный дом в 18 000 рубле! всеподданнейше просят, всемилостивейшая государыня, о ут дении сего их намерения»84, «...всего интереснее поступок Николая Петровича Шереметева: он отдал строющуюся боль подле Сухаревой башни, публике; достроит ее на свои деньги.^ ней вечно содержать будет сто неимущих и увечных жилище! платьем, пищею и пр., — писал Булгаков сыну, — другой подо< ный пример... Павел Григорьевич Демидов (дядя того, что в Пар) же), предлагает для училищ: 1. Ежели заведется университет Ярославле, около 4000 душ и 100 000 р.... Вот какова Русь! Я советую копить деньгу, дабы в свое время чтб подобное сделат Благородное подвижничество привлекло не только обеспечен знать, но и относительно небогатую дворянскую интеллигега М.Н.Муравьев обращался к отцу: «...милостивый государь бат ка, просил меня Николай Иванович Новиков переслать к вам сколько объявлений об издании "Утреннего света"... Я думаю, будут иные охотники. Особливо намерение издателей для заве„. ния школ для бедных, кажется, может побудить многих»86. ГЦ движничество Новикова вселило вдохновение в некоторых его с временников. Типографическая компания поддерживалась нем лым числом кредиторов. А сын стремительно разбогатевше уральского ямщика Г.М.Походяшин пожертвовал значительн средства на помощь голодающим, которую Новиков организов независимо от верховных властей. Потеря всего состояния пс ареста Новикова не заставила Походяшина усомниться в богоу ном деле помощи бедствующим. Он умер в нищете, с признат ностью взирая на портрет Новикова.
Мотивы движимой милосердием и незамутненной корыс благостворительной деятельности изнутри подтачивали госпо ствующие структуры сознания и создавали основу для возникло! ния альтернативных ценностей. Новые социально-психологиче кие процессы, зарождающиеся в данной обособленной от чине ной иерархии области, детально отразились в письмах И.И.Бецк го, связанных с устройством московского Воспитательного до» для покинутых детей и сирот, который «учрежден и основан... единственно благотворительном... от доброхотствующих людей М даянии87, на правиле человеколюбия ...чтобы всем людям без изя ятия таковую же воздать справедливость, какой бы мы все себе подобном случае от других требовали, и чтобы собственна наша совесть строгим была над нами судиею.., а наипаче к утес нению бедных должно иметь омерзение»88. Основные идеи посл« ний в Опекунский совет, доктору Янишу, директору Г.Г.Гогслго^ надзирателям, почетным благотворителям, генерал-прокурору АА.Вя«" земскому были несколько утопичны, реализовались неполноценно! и искаженно. Однако содержание переписки И.И.Бецкого свиде-- тельствовало о явной приостановке действия традиционных бюро- кратических ориентиров и спонтанной активизации, без ведома и-1 усилий главного попечителя, иных настроений. Бецкой уловил
172
особый социальный смысл благотворительности, который «состоит: 1) не в придворной политике; 2) не в воинском командовании;
3) не в приказных шумах и обрядах, но в усердии всеобщем»89.
В его убеждающих настойчивых сентенциях звучат высокие слова о «чистой пред Богом совести», «благородной обязанности каждого добродетельного гражданина сего мира» перед «умирающими невинными младенцами»90, обществом, человечеством, однако об ответственности перед троном не упоминается. Идея верноподданнического долга как бы безболезненно оттесняется из системы внутренней мотивации и внешних стимулов. Имя монарха, главным образом как носителя власти, которая обеспечила условия для устройства Воспитательного дома, «в рассуждении упо-минаемаго в пожалованных от Ея Императорскаго Величества привилегиях»9!, встречается лишь в восьми из 164 смысловых единиц писем И.И.Бецкого в Опекунский совет. Он непроизвольно обращался не к бюрократическому патриотизму чиновника, а к «совестному ответу» дворянина «пред Богом» и «прея людьми»92. Подобная ориентация отразилась на характере отношений главного попечителя Воспитательного дома с Опекунский советом, «Полагаясь на благоразсуждение»93, И.И.Бецкой направлял в Опекунский совет не официальные распоряжения, а личные письма с убедительной аргументацией, терпеливыми разъяснениями, тактичными уважительными просьбами «войти в чистосердечное разбирательство»94. Эти послания иногда адресовались липа» одному из членов Опекунского совета, который частным образом передавал их остальным для прочтения. Главный попечитель надеялся на «соединенные силы»95 «сообщников»96, «домашние обстоятельства, никакою силою законов не подкрепленные, а основанные только на вере взаимной честности»97, купное продолжение «общеполезного дела»98. Он отрицал слепое уважение к рангу и протекции и стремился «сыскивать всегда человека, а не чины^а меньше того по рекомендациям, какого бы звания ни был»". Не случайно Д.И.Фонвизин писал о своем друге: «Не хотел он рекомендации графа Щикиты] Ивановича] к Бецкому для того» что Бецкий никого не слушает, и он пошел к нему в первый раз без всех фасонов, чтоб самою рекомевдациею не спортить дела. Теперь и он видит, что всякая рекомендация излишня»100. Нарушение трафаретной субординации определило и реакцию И,И.Бецкого на озлобленную конкуренцию, считающуюся совершенно естественной в среде чиновной иерархии. Он верил в «достойное споспешности соревнование, а посредством тому единодушное согласие»101 и пресекал всякие «дерзости клеветы»102, дрязги, склоки, междоусобицы103. «...Дом Воспитательный, — писал И.И.Бецкой, — есть место благотворения, миролюбия и покоя, а не ненависти, распри и злобы, когда мы обязаны служить роду человеческому, служить и всему обществу из любви к тому, а не из какого-либо пристрастия»104.
Итак, на духовной и интеллектуальной периферии российского абсолютизма, будь то дворянская усадьба в глуши Саратовской губернии, литературный дружеский кружок, интимный мир семей-
173
ной идиллии, личная воля благотворителя, художественный журнал, вступивший в полемику с троном, или мистическая обрядо- вость масонской ложи, уединенные душеспасительные искания, — в этих удаленных от бюрократического давления сферах было ослаблено действие статусных регламентации, официозных нормативов и общепринятых ценностей.
Однако внутреннее отдаление фронды от эпицентра действд традиционных ориентиров вовсе не означало борьбы с самодер) вием. Образованные дворяне лишь стремились, иногда интуит но, к общественной деятельности, идущей не за, не против, а мимо государственной машины империи. Они верили, или чув вовали, что позиция частного лица не лишена гражданственное что возможно служение Отечеству вне бюрократической иерарх что создание очагов культуры, независимая литература, нравств ное воспитание, постижение тайн творца и мироздания, бес рыстное подвижничество станут равносильной позитивной альт нативой. Но в условиях России последней трети XVIII в. при тальном господстве самодовлеющих структур «просвещенного де потизма», эта деятельность была отторгнута верховной властью чиновной олигархией как «прихоть»!03 «красоты себялюб» добродетель светского человека»106, «отечественное вольнодуме" праздность и ветреность»107 «необузданность в замышлениях и хотениях нынешних молодых людей»108 «отвергающих веру в чальство»109. Усилия интеллектуальной фронды останутся неоф» циальной культурой, нереализованной линией развития. Так в лотой век екатерининского царствования среди блестящих в< мож, государственных мужей, фаворитов, людей «в случае» пс лялось качественно иное явление — «лишний человек».
Социально-психологическая ситуация девальвации традицис ных ценностей и угасания общепринятых ориентиров пород подавленные пессимистические настроения у некоторых автс писем и, на мой взгляд, направила нереализуемые возможна личности в сферу индивидуального развития, обогатив и услож духовную, умственную, эмоциональную жизнь дворянина.
В привлеченной к работе переписке можно выделить смысле вые единицы текста, которые представляют из себя испов самоанализ, живые, заинтересованные реакции на душевное стояние адресата, рассуждения проповеднического харакп мысли, возникающие при чтении произведений философов и гословов, и изложение собственного понимания мировоззренчес ких проблем. Удельный вес данного эпистолярного материала переписке различных авторов колеблется от робкой откровение до практически абсолютного преобладания над другими тема Нравственные искания составляют содержание писем С.И.Га леи, А.М.Кутузова, Н.Н.Трубецкого. Им посвящены самые с1 ные, проникновенные строки в переписке И.ИДмитриева, В.В.Кап- ниста, Н.М.Карамзина, М.Н.Муравьева, Н.И.Новикова. Наконец»! глубинная человеческая духовность, нарушая традиционный эти- кет, внезапно прорывается в сдержанных полуофициальных, быто- вых, дружеских, родственных посланиях ПАДемидова, Г.А.Поде-
174
тико, Н.В.Репнина, И.И.Шувалова и др. Так, в бесстрастном тексте реляций Т.И.Тутолмина к Н.В.Репнину вдруг звучат горькие слова отца тяжело больного ребенка: «...теперь ... познаю я истину Ваших слов, повторяя, на что и к чему все то, чего ищем и желаем, и зачем гоняемся, как за мечтою»110. В письмах возникают и спокойные раздумья, и морализаторские наставления, и обнаженные, кровоточащие признания. Столкновение со смертью близкого человека отвлекло Г.А.Полетико от исканий в Сенате и, разрушив схематичную логику хозяйственных наставлений жене, привело к мыслям о вечном, душе, жизненном смысле: «...брат Андрей ... вряд ли будет жив и уже ... о своих делах раскаивается, и хочет во всем оные окончить по совести... Сия ведомость заставила меня целый день неутешно плакать и размышлять о безсовестии и суетах человеческих, и что не во время они исправлятся начинают»111. Рост духовности, обострение эмоционального восприятия жизни, открытие собственного внутреннего мира и стремление познать его оказались не индивидуальными особенностями склонного к рефлексии А.М.Кутузова или меланхоличного Н.М.Карамзина, а важнейшей чертой социально-психологического развития целого поколения дворянской интеллектуальной элиты.
Бесстрашный самоанализ, «великая наука самопознания»112, попытки избавиться от «клейма совершенныя забвенности самого себя и нечувствования ... пороков»113 были связаны с потребностью осуществления собственной личности. Авторы писем не прощают себе «терзания насильных страстей»114, раздражение, нетерпимость115, «смутные минуты», когда «давали волю своим страстям»116, а иногда мужественно признаются: «я от часу более себя презираю»117. В.В.Капнист писал брату: «...самолюбию моему пришлось выдержать испытание... я могу уверить вас, что нимало не почувствовал последствий несчастной сей страсти... Я с удовольствием пишу вам об этом, любезный брат, не с тем, чтобы похвалить себя, а затем, чтобы воспользоваться случаем восхвалить силу воспоминания, восторжествовавшего во мне над страстью, которая, казалось, уже пустила в моем сердце глубокий корень»"0 «... не бесполезно вспоминать прошедшие наши проступки, — размышлял АМ.Кутузов в письме к И.П.Тургеневу, — видеть одно токмо обнаженное деяние, и мы рассматривая оное, яко уэке не принадлежащее нам, видим оное безпристрастнее. Таковое рассмотрение, ежели только управляется надлежащим образом, ест», по мнению моему, одно из целительных средств для уврачсвания будущих наших недугов»119.
Дворянин «входил в самаго себя»!20, эмоционально окрашивал свой внутренний мир, осмыслял его в диалогах с реальными и идеальными собеседниками, жадно искал ответа в книгах. «Я нынче читаю философов. По двадцать первому году вить...»121, — сообщал М.Н.Муравьев сестре. Н.Н.Трубецкой писал А.А.Ржев-скому: «...для упражнения вашего посылаю книгу блаженного брата нашего Бема "О созерцании". Боже, дай познать вам оную книгу не буквально, но духовно»122. Естественно, в XVIII в. в православной России нравственные проблемы интеллектуального дво-
175
рянства неразрывно переплетались с богоискательством, принимали иррационально-мистическую форму масонства, «единого средства, чрез которое мы можем человеков возбуждать к воззрению:
на самих себя»123, познать «творца твоего, посредством натуры и > самого тебя»124. Впоследствии А.С.Пушкин напишет о масонах! XVIII в.: «Мы еще застали несколько стариков, принадлежащих! этому полуполитическому, полурелигиозному обществу. Странная смесь мистической набожности и философического вольнодумст-1 ва, бескорыстная любовь к просвещению, практическая филантро-1 пия ярко отличали их от поколения, которому они принадлежа-! ли... Нельзя отрицать, чтобы многие из них не принадлежали к числу недовольных; но их недоброжелательство ограничивалось! брюзгливым порицанием настоящего, невинными надеждами на будущее и двумысленными тостами на франмасонских ужинах»125.]
Переписка интеллектуальной аристократии донесла не только обращение к «святым истинам»126, но и щемящую потребность в понимающем собеседнике, близком человеке, которому можно «с полной искренностью излить свою душу»127. Сам факт исповеди,] наставления, совета, проповеди свидетельствовал о встречном дви-1 жении, нежелании оставаться один на один со своими пережива-1 ниями, заинтересованном участии во всех внутренних коллизиях адресата. «Вот моя история... Передаю ее единственно вам. Вы по-1 верили мне вашу, — писал Ф.В.Ростопчин С.Р.Воронцову, — про- чтите мое письмо и бросьте его в огонь. Судите меня строго»128. М.Н.Муравьев, рассмотрев в своей сестре «дарования, которыми) украшена душа» и поняв «цену чувствий, ею обладающих»129, про-1 сил: «...представь мне тихую добродетель, первую владычицу сер-1 дец, чтобы мое видело черты ее, написанные рукою, ему любез- ной, и тем легче последовало ее наставлениям»130.
Усложнение духовной жизни авторов писем происходило на фоне глубоких переживаний и их напряженного, порой болезнен-1 ного осмысления. Дворянин последней трети XVIII в. мировоз- зренческие раздумья, как правило, сопровождал искренним описа-1 нием своих эмоциональных состояний. Сравнительный анализ переписки образованной элиты показал, что исповедальность, от- крывающая адресату самые сокровенные тайны внутреннего мира, была присуща лишь эпистолярной традиции последней трети XVIII века. В первой половине XIX в. письма интеллектуальной! знати станут, при всей их живости и раскованности, скупее на душевные излияния. Чисто количественное сопоставление умозри- тельных философских построений и их эмоциональных пережива-1 ний свидетельствует о явном преобладании сердца над разумом,. своеобразном культе чувства, который проповедовала поэзия сен- тиментализма.
Нет, сердце моему уму
не так послушно.
Не мог я согласить двух недругов моих131.
176
«Чувствительность» превращалась в среде интеллектуальной элиты в неотъемлемое качество думающего, образованного человека этой социокультурной ориентации (см. Приложение, табл. 14). Д.И.Фонвизин был убежден, что «об исправлении ума столь много у нас помышляют, сколь мало об исправлении сердца, не зная того, что добродетельное сердце есть первое достоинство человека и что в нем одном только искать и находить можно блаженство жизни нашей»132. «Новыя, живыя, глубокия чувства»133, «дух и сила»134 требовали особого словесного выражения, над которым бился М.Н.Муравьев, когда писал сестре: «Сколько бы желал я поговорить с вами к удовольствию моего сердца! чтобы .чувствия его ничего не потеряли в изъяснении!.. изъяснение чувства очень трудно, и в самое то время, когда оно, кажется, преходит его пределы, еще его не досязает. Столько-то нежны его краски»135.
С помощью таблицы смысловых целей эмоциональных категорий (см. Приложение, табл. 15) был составлен спектр чувств, настроений, состояний, которые удалось зафиксировать в эпистолярном материале, порожденном нравственно-этическими исканиями образованного дворянства. При этом учитывались лишь сознательно пережитые и непосредственно выраженные реакции.. Для анализа такой неуловимой, постоянно ускользающей и трудно обратимой в словесную форму области чувств потребовалось составить таблицу эмоций, выраженных в лексической системе современного русского языка, и привести их описания, сделанные самим автором.
Обращает на себя внимание общая депрессйвность настроений, пессимизм и мучительность переживаний. Эти сходные у ряда авторов писем эмоции не были сиюминутным взрывом, непосредственной ситуативной реакцией, а являлись преобладающим, достаточно устойчивым состоянием чувств, результатом оценки общего контекста своей жизни. Анализ переписки и биографических данных авторов обнаружил, что болезненные настроения не имели конкретных видимых причин, а относились к разряду «пустой гипохондрии»136, которая «начинала уменьшаться, но ныне опять» брала «силу свою»137. Горестные «настроения»13" не просто посещали дворянина, а глубоко переживались им, о чем свидетельствуют тончайшие нюансы и оттенки пессимистических реакций, которые различаются в переписке.
Симптомом внутреннего разлада, а также ослабления влияния церкви на сознание личности стали обнаруженные в привлеченном эпистолярном комплексе свидетельства 6 самоубийствах. М.Н.Карамзин сообщал И.ИДмитриеву о трагическом конце писателя М.В.Сушкова и горе, обрушившемся на его мать» Марию Васильевну Сушкову, урожденную ХраповйгВЕХуЮ, образованную женщину своего времени, которая перевела -произведение Мар-монтеля «Инки, или Разрушение Перуанской «миерии»: «Для чего по сие время не получаешь ты Мифологию? Дяятого, что издатель возненавидел жизнь и удавился. Вообрази, какой удар для матери, переводчицы Инок! Естьли хочешь, то я пришлю к тебе письмо, писанное им к дяде за несколько часов перед смертью»139. Пись-
177
мо, адресованное уединенно проживавшему в деревне М.В.Храпо- \ вицкому, о котором упоминает Карамзин, после смерти Сушкова ходило в списках. В этом прощальном послании есть, в частности, такие слова: «Состояние мое давно меня тяготило, но тяготил® так, как философа... Ныне, оставшись один в Москве, я имел время довольно обдумать все сии обстоятельствы; окружающая:! меня пустота, единение, в котором ничто меня не разсеевало, — сто подкрепило меня в намерении умереть, которое несколько:! времяни уже приходило мне в голову»140. В письмах .Н.Н.Бантыш-д Каменского Александру Б.Куракину, этой своеобразной москов* ской хронике 90-х годов XVIII в., говорится о нескольких случая^ греховной расправы с собственной жизнью. Автор, тонко улавли^ вающий любые отклонения от традиционных стереотипов, и нЦ сей раз попытался найти социально-психологическую причину су1 ицида в среде образованного дворянства. «Писал ли я к вам, что еще один молодец, сын сенатора Вырубова, приставя себе в ро пистолет, лишил себя жизни? Сие происходило в начале сего ме сяца, кажется: вот плоды знакомства с Английским народом! писал Н.Н.Бантыш-Каменский. — опасно, чтоб сия Аглинская б лезнь не вошла в моду у нас»141.
Тревожные и грустные размышления, неизбежно сопровозк дающие самоанализ, можно считать проявлением усложнение индивидуальности дворянина142 в кризисный момент необратимо девальвации господствующих ценностей и начального этапа фо{ мирования альтернативных ориентации. Материалы переписк интеллектуальной аристократии обнаружили возникновение в эти кругах интровертного типа личности. Отрицание внешних автор» тетов в лице господствующего светского мнения, абсолютисте» доктрин и общепринятого понимания социального престижа о словили перемещение регулятивных механизмов во внутренк мир дворянина. Критерии и нормы, возникновение которых бь непосредственно связано с углублением оппозиционных наст) ений, осмысливались в системе альтернативных ценностей. Ус новка на самоконтроль выразилась в абсолютизации понятия «с весть» как главного и даже единственного ориентира при оцен событий и самооценке. С помощью контент-анализа в привлечет ной к работе перелиске были выделены все смысловые единш где встречается эта этическая категория. Обнаружилось, что ав магическое использование слова «совесть» наряду с такими тра ционными константами, как долг сына Отечества, преданно монарху, ревностное служение, не вызывало раздумий и сви тельствовало о явной зависимости от внешних господствуют нормативных механизмов. Поэтому особый интерес представлю те фрагменты писем, где категория «совесть» проблемно осмыс вается автором. Показательно, что в данном эпистолярном мг риале это понятие употребляется всегда в качестве антитезы щепринятым ориентирам.
Контент-анализ выявил следующие особенности воспри авторами категории «совесть», которое в конечном счете
178
представление о месте этого внутреннего критерия в регулятивном механизме сознания дворянина:
— Совесть становилась главной нормой, дисциплинирующим началом в самых различных сферах деятельности. Личная точка отсчета постепенно начинала определять поведение и в ходе чиновной службы, и в изматывающих земельных процессах, и в реакциях на литературную критику, и в сложных ситуациях человеческих отношений. «А ргоров ае Юнг ... По окончании всего перевода намерен его вычистить, снабдив некоторыми примечаниями, — писал А.М.Кутузов И.П.Тургеневу, — быв совершенно уверен о пользе, которую всякий добросердечный человек из книги его почерпнуть может, с охотою подвергаю себя критике и злословию... Я уверен в чистоте намерения моего, и совесть моя со стороны сей очень покойна»143. М.Н.Муравьев наставлял сестру:
«...жить можно весело и с людьми, но ежели прежде можешь жить с собою. Человеку, собой недовольному и имеющему к тому причину, не веселы лучшие беседы. ...Ты довольно счастлива, ежели счастлива в себе»144.
— За внутреннюю свободу, которая не может быть пожалована государем и гарантирована законом, дворянину необходимо было бороться с самим собой, преодолевая зависимость от общественного мнения, «...желая угодить людским мнениям, никогда не можно быть покойну, — писал А.М.Кутузов ИЛ.Тургеневу, — всего лучше советовать во всех случаях с совестью своею: она то есть судия наисправедливейший, естли только страсти не заглушили глас его»145.
— Собственное мнение и достойная независимость признавались неотъемлемой частью личностного развития, критерием индивидуальности. Д.И.Фонвизин односложно характеризовал сестре общего знакомого, говоря, что этот человек «не знает совсем, чтб это совесть»146.
— «Спокойная совесть» превращалась в идеал внутренней гармонии и условие счастья: «...в нашем отечестве, как ни плохо иногда в нем бывает, можно, однако, быть столь же счастливу, сколько и во всякой другой земле, если совесть спокойна»147, — признавался Д.И.Фонвизин П.И.Панину.
Обретение собственного внутреннего критерия, актуализация иных сфер самореализации, находящихся на периферии действия господствующих ценностных ориентации, когда личность оказывалась в неожиданных для нее ситуациях и вставала перед проблемой выбора, наконец, общее усложнение духовной жизни на фоне развития оппозиционных настроений в среде образованной элиты — все эти факторы стали социально-психологической основой переосмысления целого ряда морально-этических категорий. В 1790 г. А.М.Кутузов писал И.В-Лопухину: «Равным образом поздравляю тебя с новым годом, желаю тебе обновления внутри и всех благ вовне, и дабы с сим новым годом наши соотчичи получили новый смысл и новыя понятия; дабы они, отворя очи, познали свои за-блужцения и перестали гоняться за пустыми мечтами»148; а в дру-
179
гом письме он восклицал: «Сколь мало тех, которые глядят своими;
глазами и чувствуют собственными своими чувствами»149.
Контент-анализ позволил составить перечень тех нравственных, мировоззренческих понятий, которые авторы писем наделял новым, в известной степени альтернативным смыслом, и выяви-;
специфику отражения этого явления в эпистолярном материале. приводимых сводных таблицах за основу взяты морально-этич< кие категории, которые составили характеристику идеального та личности, существовавшего в среде интеллектуальной аристок{ тии. Осуждаемые в данных кругах черты упомянуты лишь для щ яснения содержания позитивных категорий. Собственно отри1 тельные характеристики дают менее информативные сведения процессу формирования новых нравственных понятий в сознан дворянина, поскольку являются в первую очередь критической { акцией на ценности светской среды и лишены целенаправлен» вырабатываемого самостоятельного позитивного начала. В привл« ченном эпистолярном материале выделялись все смысловые е^ ницы, в которых главным объектом оценочной реакции автора. лялась та или иная морально-этическая категория. Таким обр был получен следующий перечень: честь, гордость, смирение, ^ часть, просвещенность, чувствительность, чистосердечие. Для дого понятия составлялись сводные таблицы, обобщающие резул таты контент-анализа и фиксирующие характер их понимания р личными авторами. Для наглядности материала приводятся со ветственные фрагменты писем (см. Приложение, табл. 14, 16—^
По данным сводных таблиц было обнаружено, что наиба употребительной морально-этической категорией, которая прис ствует в большинстве оценочных высказываний, оказалась «чес (см. Приложение, табл. 16). Преобладание этого понятия повлш и на принцип работы с эпистолярным материалом. Для опреде ния смысловых гнезд категории «честь» удалось использов лишь те фрагменты переписки, где данное понятие фигурироа непосредственно, а не выражалось через более или менее пр странное описание. Также совершенно однозначно выделяло ключевое слово в синонимическом ряду и легко вычленялся р антонимических противопоставлений. При этом не учитывали^ такие устоявшиеся клише, как «честь имею донести, честь име сообщить, честь имел получить» и т. п. Напротив, для определен содержания всех остальных перечисленных категорий пришло включить в активный анализ и описательные контексты, в кстг рых отсутствовало буквальное упоминание исследуемого понят» Не отмечалось и принципиального зазора между смысловым зв чением ключевого слова и связанного с ним синонимически ряда, все элементы которого, в сущности, воспринимались к равнозначные.
Категория «честь» была лишена цельности содержания и упс реблялась авторами писем для характеристики порой конфликт] противоположных событий духовной жизни дворянина. Это пон тие как бы притягивало к себе самые разнообразные ориентац» чиновно-бюрократический престиж, задаваемые абсолютистско
180
идеологией достоинства верноподданного, общечеловеческие добродетели, сословно-родовые традиции и непререкаемые ценности развившейся усложненной индивидуальности. В большинстве случаев под «честью» понималась формальная порядочность, верность слову, честность поступков и обещаний (18 комплексов переписки). Данное прямолинейное и относительно несложное представление углубляется в направлениях, которые можно условно определить как:
— честь императорского служения,
— честь чиновной награды,
— честь патриота,
— честь российского дворянина, честь рода,
— честь имени,
— честь благородства, достоинства, чистой совести. Частота встречаемости понятия «честь» свидетельствует, что эта категория в наименьшей степени отождествлялась с сословной гордостью (два комплекса переписки) и служебным статусом (восемь комплексов). Здесь речь идет не о затухании или слабом развитии сословных и чиновно-бюрократических ценностей, а именно о степени их включенности в содержание понятия «честь», зафиксированного в переписке. Уже тот факт, что эта морально-этическая категория встречается лишь в 28 комплексах писем из 45, свидетельствует, что она не входила в устоявшиеся стереотипные обороты и не являлась центральной ценностью традиционного и господствующего сознания.
Когда мы говорим о родовой чести, чести российского дворянства относительно XVIII в., то явно привносим видение сегодняшнего дня, и современная знаковая система заслоняет реальную духовность прошлого. В действительности же вельможная знать екатерининского царствования для выражения своей сословной гордости использовала иные словесные формы. Парадокс состоит в том, что кодекс дворянской чести был в первую очередь кодексом чести личности, сформировавшейся в дворянской элитарной среде, и имел не столько сословный, сколько индивидуальный пафос, заостренный как раз против господствующих в данной среде ценностей и нравов. Достаточно проанализировать зафиксированные в переписке определения понятия «честь», альтернативные высказывания и антонимический ряд, а также специфику отражения этой категории в эпистолярном материале. Эпитеты «мечтательная, суетная, ложная, невозможная» явно свидетельствовали либо об отказе некоторых авторов признать господствующее светское представление о чести, либо вообще о дефиците с их точки зрения нравственной высоты и порядочности в дворянской массе. В своеобразных антитезах честь предпочитается не только корысти, но и карьере, т.е. важнейшей ценности традиционного чиновного сознания. Наконец, антонимический ряд данной нравственной категории для большинства авторов включает борьбу за бюрократические привилегии и ожесточенную конкуренцию, ставящую под угрозу личное достоинство.
181
При сопоставлении различных форм эпистолярного материала! (см. Приложение, табл. 17) обнаружилось, что уяснение авторам содержания понятия «честь» шло через отрицание нравов окр) жающей дворянской среды (21 комплекс из 28, где вообще зафи» сирована данная категория). Причем «честь» в значении формал] ной порядочности и чиновно-служебного престижа употребляете в письмах почти автоматически, во всяком случае без очевидно работы ума и чувства, «честь» же, понимаемая как чистая совеет;) благородство, независимость собственной позиции, встречается напряженных, полемичных и по смыслу, и по эмоциональной о раске фрагментах писем. Целенаправленное преодоление господ ствующих ценностей нередко драматически сталкивалось с зависи мостью от общественного мнения и репутации не только в кр близких по духу людей, имеющих сходные жизненные ориен ции, но и в той же светской массе. Социально-психологичес» смысл внешней конфликтное™ и внутренней дисгармонии, ко рые выпадали на долю «невольника чести», заключался в проти! речивости содержания этой морально-этической категории, аю лизирующей в себе идеалы нескольких ценностных систем.
Для большинства авторов все же ближе было личностное щ ставление о чести, которая никем не присваивалась и игнориров ла внешние отличия, неспособные удостоверить нравственное д стоинство. Эта честь имела самостоятельную абсолютную це ность, она составляла условие истинного счастья, за нее стой. жертвовать жизнью. Данное понимание включало в определен чести высокое чувство патриотизма, нередко расходящееся с ч новной службой престолу. Эта честь приобрела особое влияние :
мотивационную сферу личности дворянина, потом она преврати ся в главный внутренний императив и окажется в известных о стоятельствах сильней присяги. Нельзя сказать, что в период по ледней трети XVIII в. в среде интеллектуальной знати «честь» л степенно расходилась с культом служебной удачливости. Верн будет отметить ее изначальную несоединенность со всякими соо ражениями престижа, которые отступали как «суетная честь»1 Данное явление и отразилось в переписке, авторы которой нес знанно предпочитали говорить об императорской милости и новном успехе, обходя эту нравственную категорию.
Более размытую картину, значительно скупее обеспечен! эпистолярным материалом, представляет содержательный ана иных мировоззренческих понятий. Не во всех случаях удалось явить набор их определений или дать развернутый спектр сино» мических рядов. По всей видимости, именно в этой ситуации наружился назревающий слом нравственной традиции, когда ществующие морально-этические категории были не в состоя! отразить все многообразие духовной жизни дворянина. Одн они продолжали служить основным лексиконом и в результате
ПОДНЯЛИСЬ НОВЫМ, ПОрОЙ КОНФЛИКТНО ПРОТИВОПОЛОЖНЫМ СМ1
лом, обусловливая определенную аморфность и эклектично» идеалов. В переписке встречаются и положительные, и резко отр» цательные оценки таких качеств, как гордость, тщеславие,
182
ность, просвещенность. При анализе сводных таблиц поэтому важно было прежде всего уловить основной пафос, суть доминирующих предпочтений и их место в общем процессе формирования психологической фронды образованного дворянства.
Понятие «гордость» (см. Приложение, табл. 18), а вернее «благородная гордость», предполагало твердую независимую позицию, внутреннее самоуважение и достоинство, ничего общего не имеющее с надменным чванством. Употребление этой категории в переписке имело сильный критический акцент и связывалось с отрицанием самолюбивой презрительности «боярящегося» дворянства, спеси новой знати, которая оскорбляла и приводила в негодование интеллектуальную аристократию. Понятие «гордость» встречается, как правило, в контекстах, имеющих негативную направленность, и раскрывается через многочисленные противопоставления, зафиксированные в антонимическом ряду. Гордость независимой индивидуальности порой принимала вид чудачества и шутовства, истинная природа которого распознавалась, одна!»}, некоторыми современниками. Эта морально-этическая категория действительно тяжело входила в лексикон отчасти и потому, что со аналогия с главным грехом по христианскому вероучению, естественно, неприятно резала слух авторов писем (см. Приложение, табл. 19). Слияние различных представлений в одном понятии обусловило развернутые объяснения, сопоставления, определения, сопровождающие его употребление в переписке.
Категория «вольность» (см. Приложение, табл. 20) встречается в письмах лишь пяти авторов и имеет узкосословное значение. Ее смысловой диапазон захватывал такие проблемы, как французская революция, современные философские течения, суеверие, раболепство, свобода собственного мнения и т.д. Крестьянский вопрос оставался в период последней трети XVIII в. за пределами содержания этого понятия. Категория «просвещенность» (см. Приложение, табл. 21) используется в восьми комплексах переписки как качество, характеризующее внутренний потенциал и внешний лоск дворянина. Содержание данного понятия включало светские манеры, умение держаться в обществе, уровень воспитания, образования, а также в целом взгляды на жизнь, систему мировосприятия. Нужно заметить, что с точки зрения формирования оппозиционных настроений в среде дворянства предельно важен сам факт появления этих морально-этических категорий в переписке. Их содержание усложнялось, обогащалось, наполнялось новым смыслом, который становился ведущим, отсекая традиционные и господствующие взгляды.
Понятия «чистосердечие» и «чувствительность» (см. Приложение, табл. 14, 22) были в первую очередь связаны с областью межличностных отношений и определяли этику дружбы в кругах интеллектуальной элиты. Близкие, эмоционально напряженные, предельно искренние контакты играли совершенно особую роль в жизни дворянина последней трети XVIII века. Дружба представляла психологическую оппозицию прагматичным функциональным связям между представителями высшей чиновной касты. Духов-
183
ность, стесненная корыстными интересами, находила прибежище в этом оазисе человечности. Дружеские отношения ревностно оберегались от разъедающего влияния чиновных страстей, придворного этикета, подобострастных комплиментов, стереотипная условность которых была очевидна и автору, и адресату. «Любезные друзья мои, здравствуйте.Курьер к вам едет: как не писать? а пи-1 сать, право, нечего. Комплиментов не люблю. Они не достойны ни искренности, ни дружбы. А дела нет, нового нет»15!, — писал] Н.А.Львов Г.РДержавину. И.И.Хемницер обращался к Н.А.Льво* ву: «Об одном тебя прошу: Бога ради не теряй, если когда и в вы- шнем степене министра будешь, ту приветливость и развязаность] души которую ты имеешь»152. Дружескую переписку дворянин на-1 поднял «искренностью и любовью»153, стремился «жарче изобраи зить любови и дружества»154, «рассказать о состоянии души»155;! «...мысль за мыслью, чувства за чувствами следуют, — писал Г.РДержавин В.В.Капнисту, — душу к тебе с словами выпущу и напою тебя моим открытым сердцем»156. О значении дружбы, про- тивопоставленной жестокой конкуренции, которая лишь внешне прикрывалась «холодными высокопочитаниями»157, уже шла речь, когда рассматривалась сущность негативно-критической фронды в среде интеллектуальной элиты. Между тем отношения истинной духовной привязанности были наполнены глубоким позитивным! смыслом и являлись важнейшей сферой самоосуществления лич- ности, где вырабатывалась новая система ценностей.
Социально-психологический феномен дружбы неравномерно! отражен в эпистолярном материале. У 28 авторов зафиксированы! единичные упоминания. В переписке же В.В.Капниста, И.И.Хем- ницера, Н.И.Новикова, Д.И.Фонвизина, М.Н.Муравьева, НАЛьво- ва, Н.М.Карамзина есть и глубокие размышления, и страстные об- ращения, и проникновенные признания, воссоздающие сложную!) ткань этих действительно высоких человеческих отношений. А письма А-М.Кутузова к И.П.Тургеневу с данной точки зрения — вообще уникальный документ, запечатлевший переживание и ос- мысление личностью своей дружеской привязанности.
При анализе подобной статистики авторов и частоты встречае-1 мости указанной морально-этической категории следует иметь в виду два аспекта. Во-первых, искренние слова об интимных духов-1 ных отношениях могли появиться либо в дружеской переписке,! либо в полуофициальных деловых посланиях, автора которых связывали с адресатом не только «общество и совместная служба», но и «партикулярная привязанность»158. Доверительные признания,) внезапно прерывая сдержанный, тематически запрограммирован-! ный текст, звучат в письмах П.А.Румянцева, А-И.Бибикова» , А-В.Суворова, Н.В.Репнина порой с такой силой и экспрессией, I что не остается сомнений в высокой нравственной ценности дру-1 жеских отношений для этих в общем-то нещедрых на эмоциональные излияния авторов. «Дружбу ценю я превыше всего»159, — писал А-В.Суворов И.М.Рибасу. Во-вторых, специфика отражения ! интимных духовных контактов в эпистолярном материале была связана не только с разнообразием социальных функций перепис-
184
ки, но и собственно с состоянием сознания российского дворянства в период последней трети XVIII века. Содержательные, эмоционально напряженные дружеские отношения еще только начинали формироваться и, естественно, приобрели особую значимость не для всего сословия, а лишь для наиболее восприимчивой к гуманитарным идеям интеллектуальной элиты. Именно образованная верхушка, захваченная проблемами нравственного совер-шенстввания, религиозной морали, поэтического творчества, независимой словесности, оказалась готовой к высокоиндивидуализи-рованной дружбе. Первоосновой этих человеческих контактов, требующих внутренней сосредоточенности, психологической зрелости, постоянной самоотдачи, естественно, было обогащение и усложнение самой личности, накопление ее духовного потенциала. И. С. Кон пишет: «Человек не может ни осмыслить, ни даже прочувствовать свою внутреннюю жизнь иначе как через других, близких ему людей, общение с которыми или страх утраты которых открывают ему смысл и ценность собственного бытия»1*0. Не случайно находящийся в турецком городе Смирне И.И.Хемницер признавался Н.А.Львову и его супруге: «Надобно вообразить: что один одинехонек, не с кем слова молвить, а слов то очень очень много; все что думаешь, скрыть в себе самом. Один дома, один вне дома, один везде... Тут спрошу я: где я? и что я? а письмо твое мне и даст ответ. Слава Богу, теперь хоть с письмами посоветовать да побеседовать можно»161, — а далее восклицал: «Твоя продруга, говоришь ты... тихонько прерывает тебя в дружеских размышлениях, которые ты мне посвящаешь, искренно уверяет меня в своей привязанности ко мне... Как бы я желал описать вам чувства, которые теснились во мне при чтении этих строчек в вашем письме! О дружба!»162.
В переписке отразилась сильнейшая потребность в человеческих духовных контактах. Дружеские отношения становятся для авторов «праздником»163, «счастьем»164, «отрадой»*^5, «утешением»166 «душевным удовольствием»167, «великой частью благоденствия»168, «душевной утехой»169, порой единственной подлинно живой областью существования, психологическим тылом.
Верна дружба! ты едина Есть блаженство на земле;
Кто тобою усладился, Тот не даром в мире жил. Небеса благоволили Смертным дружбу даровать, Чтоб утешить их в нещастьи Сердца бедных усладить. Буди ты благословенна, Дружба, дар снятый небес! Буди жизни услажденьем Ты моей здесь на земле!170
Так писал Н.М.Карамзин в своем послании к И.И.Дмитриеву. А Н.И.Новиков признавался: «Верьте, что писмы ваши мне были
185
утешением и отрадою; что я читая их любовался, или лучше с» зать роскошествовал, вашею ко мне любовью. Как же мне не зна цены ея; и как по достоинству не ценить ее высоко и дорого?»17! Действительно, авторы открывали для себя высшее нравственно значение дружбы, «цену дружества», которое «стократно познается более в недрах скуки ... хотя сей небесный дар и завсегда лреио полнен удовольствием»172, «...я знаю что ты дружбою шутить я» жалуешь, — писал И.И.Хемницер Н.А.Львову, — да и ты ведаещ что я шутить ею также не люблю» 173. «Умею ценить твою дружбу и надеюсь всегда быть ее достойным, и в щастии, и в нещастии,:
в радости и в печалях»174, — твердо говорил Н.М.Карамз» И.ИДмитриеву. Способность к прощению, к неподдельной ис кренности, сопереживанию превращалась в важный показатель д) ховности дворянина и порой выступала интегральной характерно тикой его внутреннего потенциала- поскольку друзья — «суть фс номены в природе человеческой»175. Н.М.Карамзин писал о поэт А.А.Петрове: «Такого человека не льзя судить так, как судят обык новенных людей. Он дик и чувствителен — при незнакомых мол! чалив и холоден, а с другом — сокровище»176, «...я дружбою ев очень доволен»177, — кратко представлял И.И.Хемницер своег знакомого. Молодой дворянин хотел верить, что его друг буда принят в отеческом доме, как близкий человек: «...осмеливаюс ласкать себя, что и вы тех любите, которые меня считают в свои приятелях»178, — писал М.Н.Муравьев отцу.
В переписке очень тяжело и болезненно переживается разл с друзьями. В этом отношении письмо к далекой, но родной д> является ярким свидетельством духовной жажды человеческого щения. Тоской по утраченной близости с милым человеком полнены письма А.М.Кутузова, И.И.Хемницера, М.Н.Муравьев Д.И.Фонвизина, Н.М.Карамзина. В чужом турецком городе вепс минал И.И.Хемницер слова В.В.Капниста: «...да подумал ли ты хс рошенько что ты сделал? Да ты таки без друзей там с ума сой дешь»179. «Ой черной год! Увезли вы, мои друзья, с собою мног моих удовольствий»180, — писал Н.А.Львов Г.РДержавину. «...не инаго для человека утешения, как размышлять и разговарива! мысленно с теми, которых он любит»181, — признавался А.С.Шиш ков.
Высоко взятая нота человеческих связей требовала самоотдачиД ответственности, ясного понимания долга. Интимные доверитель*! ные отношения необходимо было пережить, прочувствовать, вы- страдать. В процессе эмоционально напряженных контактов шло взаимное обогащение, духовный рост личности. «Дружба имеет свои обязанности»182, — писал Н.М.Карамзин И.И.Дмитриеву. А.М.Кутузов убеждал И.П.Тургенева: «Все мы имеем слабости, один менее, другой более, и так что нам стыдиться ими. Мой друг, любезный друг, естлибы имел я достоинства, которые ты мне при- писываешь, на что бы мог употребить их лучше, как не на исправ- ление дражайшего моего друга!»183 Анализ эпистолярного материа- ла, в котором зафиксированы ведущие морально-этические катего- рии, а также переписки, порожденной интимными духовными от-1
186
ношениями, позволил воссоздать нормативный канон дружбы, сложившийся в среде интеллектуальной аристократии. Концепция дружбы включала три непреклонные требования:
— чистосердечие, искренность,
— чувствительность, сострадание,
— постоянство, верность184.
Большинство авторов главным символом сердечной близости сделали несовместимые с лицедейством светской массы «откровенность», «доверительность», «прямоту», «чистосердечие», «искренность», «нелицемернаго дружества сладости»!*5, «..друг мой, скажи мне, что пользы будет в дружбе нашей, естли мы один другому станем токмо ласкательствовать, превозносить себя взаимно похвалами и самые пороки наши называть добродетелями? Чем отличимся мы тогда от прочих льстецов, коими и без нас довольно уже свет сей наполнен? — писал А.М.Кутузов И.П.Тургеневу, — ты знаешь, что я великий неприятель политики, а еще более ненавижу ее, когда она и в самое уже дружество мешаться хочет. Говори со мною прямо, как ты думаешь, да и от меня другого языка не надейся»186. Н.В.Репнин убеждал Т.И.Тутолмина: «Позвольте мне сказать, что всегдашней моей к Вам искренности и по старому с Вами дружескому обращению, что если бы я Вас почитал корыстолюбивым, то бы я к Вам того откровеннаго письма не писал, понеже не имел бы к Вам той доверенности, с которою оно писано единственно по дружбе»187. С.Р.Воронцов писал брату о Ф.В.Ростопчине: «Понравится ему это или нет, а я исполнил долг дружбы; конечно, я его люблю и даже много им одолжен; но именно потому-то счел я себя обязанным высказать ему то, о чем среди его льстецов никто не посмел бы промолвить слова»188. Н.М.Карамзин уверял И.ИДмитриева: «Ты мог обмануться в стоиках и моралистах, в книжниках и фарисеях, но во мне, как друге своем никогда не обманешься; за это смело отвечаю ^ никогда не скажешь мне: «лжец! лицемер! обманщик.^9. В искренней, открытой, доверительной дружбе, естественно, ожидали постоянства и верности. «Ни отсутствие, ни расстояние не могу* разлучать с вами избранных друзей... что касается до меня, я охотно поддаюсь вашему очарованию и с удовольствием готова носить мои узы»190, — писала Е.РДашкова своей английской подруге Елизавете Беклей. А.М.Кутузов признавался И.П.Тургеневу: «Зная тебя дражайший, милый друг, знаю что твое нежное чувствительное сердце, и единый раз тобою дарованная (хотя может быть и ме по достоинствам) дружба не зависят от обстоятельств и не подвержены переменам и для того говорю я тебе прямо обыкновенным моим языком»191. Д.И.Фонвизин убеждал сестру: «Сверх того, я уверен, что он будет мне другом всегда, сделается ль дело иди нет»192.
Наконец, авторы писем с дружескими отношениями связывали «чувствительность», т.е. способность к «искреннему участию, разумению друг друга, участию в горестях и судьбе друзей моих»193, к той направленности на близкого человека, которая приносила «яс-нейшее познание дружества»194. В.В.Капнйст писал Г.РДержавину: «Ежели когда-нибудь, любезный друг, вы верили, что я вас
187
люблю, то поверьте теперь без моих изъявлений, сколько ваше < стояние меня раздирает. Многого я лишился: но ваши лишен чувствительны мне отлично»195. А.И.Бибиков признавался Д.И.Ф< визину: «Ты, мой друг, читая это, подумаешь: на что де он ко м« пишет? ведь я помочь не могу. — Но облегчительно и то, коп можно, как говорится, сдать с души другу то, что нас угнетает»^ «Благодарю, тебя, што ты по своим чувствам и о моих разсу ешь. В дружбе иначе оное и быть не может»197, — писал А.Г.О] М.С.Рожину.
«Чувствительность» оказалась не просто качеством личнс вызывающим симпатии авторов писем, а важнейшей этичес» нормой человеческих отношений, необходимым и достаточным :
ловием дружбы. Показательно, что в привлеченном эпистолярн комплексе не зафиксировано требование единства мыслей в кач стве непреложного нравственного императива дружеских связ< «Склонности и сходство нравов соединили нас так много, что щ изошло оттуда истинное дружество»198, — писал Д.И.Фонвизин < стре о своем друге В.А.Аргамакове, которому суждено будет ст$ зятем драматурга. Духовная близость неродственных душ»199 могли поколебать идеологические противоречия и даже неприм римость политических позиций. Волнующая и глубоко трогаюч история отношений А.М.Кутузова и А-Н.Радищева убеждает, единственно прочной основой было эмоционально-психологич кое единство, «чувствительное сердце», которое «чувствует то, я чувствую»200. А-М.Кутузов писал Е.И.Голенишевой-Кутузов «Вы, думаю, наслышались от меня о Радищеве, который был мною вместе пажем, в Лейпциге и в сенате, с которым я был лет в одной комнате. Нравы наши и характеры были доволы сходны, так что, взяв сие вкупе, составило между нами доволь тесную дружбу... Невзирая, что во время нашей разлуки обр наших мыслей сделался весьма различен, однакож, мы спорил но тем более друг друга любили, ибо оба видели ясно, что р( ность находилась в наших головах, а не в сердце»201. Пройдет н сколько лет, и А.Н.Радишев посвятит своему другу «Житие Федо Васильевича Ушакова» и «Путешествие из Петербурга в Москв] которое начнет словами: «Чтобы разум и сердце произвесть ни з хотели, тебе оно, о сочувственник мой! посвящено да будет; хо мнения мои о многих вещах различествуют с твоими, но сере твое бьет моему согласно, и ты мой друг»202. А.М.Кутузов сохра» гордую верность опальному другу, хотя так никогда и не смоя принять идеи покушения на власть императора.
Данная концепция дружбы была генетически связана с вдеа) ми сентиментализма и сенсуализма, провозглашающего при» чувства над разумом, рациональностью, логикой, о котор А.М.Кутузов писал: «...впечатления приносятся пред судилище ^ зума, сие прилежно свое мнение препровождает выше, к уму и < вести. Сии, учинив то же, отправляют в судилище сердца и ва Здесь уже полагается окончательное решение»203. Н.И.Новико просил Д.П.Рунича: «...войдите не разумом, но сердцем в го1 ное мое состояние, оно иное скажет нежели разум»204. На
188
нравственный канон дружбы, предполагающей эмоциональную близость, но вовсе не единство политических позиций, повлияли и общие процессы развития сознания дворянской интеллектуальной знати, в частности социально-психологическая сущность фрондерских настроений. Оппозиция в среде образованной элиты еще только зарождалась, была гетерогенна по своему социальному составу и отличалась повышенной эмоциональностью, негативно-критической направленностью, концептуальной размытостью и периферийностью позитивной сферы. Дворянскую фронду сближали общность психологической первопричины, заключающейся в усложнении и эмансипации человеческой индивидуальности, единый объект недовольства в лице придворного окружения самовластного правителя, сходные области нефункционального включения личности. На фоне идентичного эмоционального настроя при отсутствии идейного размежевания, которое проявится лишь в XIX в., различные оттенки мнений казались чем-то второстепенным и несущественным. Социально-психологическая фронда еще далеко не исчерпала свои возможности, она была в самом начале пути и не только не расколола дворянство, но даже и» вышла за пределы сознания отдельной личности и в целом не нарушила рамки дозволенной оппозиционности. Этот факт обменяет зафиксированное в переписке столь широкое, но не глубокое распространение тираноборческих настроений, которые обеспечивали резерв сближения в среде элиты. .„
Собственно, сам привлеченный к работе эпистолярный комплекс воссоздает достаточно интересную картину опсмцений между авторами писем. Выяснилось, что дружеские контакты связывали Безбородко и Львова, Бецкого и Княжнина, Воронцова и Радищева, Фонвизина и братьев Паниных и тд. Итенсивное духовное общение объединяло в дружеский круг Державина, Львова, Хемницера, Капниста, Карамзина, Дмитриева, Муравьева, Боровиковского. Общность эмоциональных состояния, кюраяьно-эти-ческих позиций сплачивала Новикова, Кутузова, Гамалею, Тургенева, Лопухина, Трубецкого, Ржевского. Подобная группировка авторов писем дает возможность сделать два вывода. Во-первых, о существовании духовно близких отношений между крупнейшими сановниками и формирующейся дворянской интеллигенцией, а во-вторых, о спонтанном возникновении в среде образованной элиты неформальных дружеских объединений.
Совершенно неожиданные для служебной иерархии и господствующего духа придворной конкуренции человеческие контакты вельможной олигархии и «неважных в чиновном свете людей»205 основывались на личностной привязанности и порой интуитивной оценке одаренной натуры незнатного дворянина. А-А-Безбородко лично рекомендовал императрице молодого архитектора Н.АЛьво-ва; И.И.Бецкой дал возможность заниматься российской словесностью гонимому Я.Б.Княжнину, а Е.Р-Дашкова, рискуя собственным благополучием, опубликовала его пьесу «Вадим Новгородский» уже после смерти автора; А. Р. Воронцов, которому «Радищев издавна не токмо был знаком», но и любим200 всеми силами под-
189
держивал ссыльного писателя. Ф.В.Ростопчин направил освобожденному из заключения Н.И.Новикову такие строки: «... весьма с давнего времени почитание мое к Особе Вашей твердо основано было на известных мне правилах Ваших и рвении образовать столь нужное просвещение и нравственность в отечестве нашем... Вы претерпели обыкновенные гонения, коим превосходные умы и души подвержены бывают, и лучшие намерения Ваши обращены были ядом зависти в дурные, но Провидение, оставя злым раская-1 ние и стыд, наградило Вас спокойствием души и памятию жизни, добродетельной»207. Подобные связи были не безопасны, по край* ^ ней мере не поощрялись императрицей. Не случайно Н.А.Львов писал Г.РДержавину об А.А.Безбородко: «... хорошие же отзыв произведены были моим одним приятелем, котораго имя не д) почты»208.
Полноценно личность дворянина раскрылась в несанкционированном духовном общении, происходящем на периферии деист- вия традиционных стереотипов, где существовала реальная соци"! ально-психологическая возможность для возникновения такого3 своеобразного явления, как дружеские группы. Жанровые зарисов-1 ки интимной переписки воссоздают смех, шутки, разговоры, быт, общую атмосферу этих сообществ молодых литераторов, которыхД сплачивала любовь к поэзии, искусству, театру, сходный психоло-Г гический настрой. Авторы писем определяют такие объединения, как «дружеский кружок»209, «люди, составляющие вашу беседу»210,^ «старые знакомые»21!, «особы, которых я почитаю»212, «нескучное, общество» «тех, кого люблю»213. Совместное «чтение, приближаю-1 шее души»214, домашний театр, «вечерние часы в доме, приятному для Муз и Граций, философов и светских людей»215, «разговоры»! занимательные для сердца и ума»216, обсуждение книг и собствен-»! ных литературных произведений составляли опоэтизированные быт и внутреннюю жизнь дружеских кружков. «Я нынешний вечер еду, по приглашению Ник[олая] Александровича] Львова, в до»» Бакунина, где собравшееся общество будут играть комедию и опера-комик. Комедия будет «Игрок» г. Реньяра, в которой Нико» лай Александрович будет играть отца»217, — сообщал М.Н.Мура*, вьев отцу и сестре. В.В.Капнист писал жене, что его друзья редкое изменяют «обыкновению до двух часов пополуночи побеседовать^ подурачиться, поболтать и провести время в дружеских излияни* ях»218 Российская словесность наполнила интеллектуальным со-^ держанием общение членов кружка Н.А.Львова. И.И.Хемницер не выпускал в свет ни одной басни без одобрения друзей. В рукопи- сях Г.РДержавина были обнаружены поправки Н.А.Львова И В.В.Капниста. Н.А.Львов готовил рисунки для иллюстрированвдд произведений Г.РДержавина и И.И.Хемницера219. Друзья активн® переписывались в стихах, сообщали о своих новых сочинениях^ Человеческая близость и доверительные отношения допускали прочтение писем всем кружком; копии, а иногда и оригиналы»] пересылались друзьям. «Вы радуетесь, что я начал пользоваться^ спокойною и приятною жизнию, то вместо моего на сие ответа,- потрудитесь прочесть несколько начальных строк письма моего к>
190
Александру Ивановичу»220, — писал Н.М.Карамзин И.ИДмитрие-ву о своем послании к сыну друга, известного масона И.П.Тургенева.
Смысл общения в подобных группах сводился не просто к совместным вечеринкам и празднествам, не к салонному общению порой совершенно чуждых друг другу людей, отягченных бременем элитарности, а заключался скорее в духовном братстве, чем в изысканном эстетстве или гусарской лихой браваде. О таком союзе избранных сердец писал современник авторов писем, реальный собеседник Н.М.Карамзина, немецкий философ Х.К.Виланд. Существует род людей, «которые без всякого договора между собой, без орденских отличий, не будучи связанными ни ложей, ни клятвами, составляют своеобразное братство, объединенное прочней, чем какой-нибудь орден в мире.... Их дружба не требует времени, чтобы укрепиться, она не нуждается в испытаниях. Она основывается на самом необходимом из всех законов природы — на необходимости любить себя в том человеке, который духовно ближе всего к нам самим»221. Дружеские группы возникали без определенной идеологической программы и какой бы то ни было организованности. Эти своеобразные клубы вольномыслящих интеллектуалов не культивировали свое нравственное превосходство, но, в сущности, отличались духовным избранничеством. Интеллектуальная элита, объединяющаяся в дружеские кружки, отличала себя и от «людей, сторонних сердцу»222, от «друзей моего благополучия», а не «собственно моих»223, и от дворянской массы, которая «лучше чувствует разницу между хорошо и дурно процеженной горилкой, чем между хорошими и дурными стихами»224.
Дружеские группы в среде мыслящего меньшинства вевсе не были заговорщицкими организациями и даже не имели сознательно поддерживаемого оппозиционного пафоса. Однако объективное содержание данного явления представляло реальную уфозу идейно-культурной монополии просвященного абсолютизма и а исторической перспективе — самой имперской тирании. В условиях, когда Екатерина II стремилась сосредоточить культурную и умственную жизнь при дворе, распространить на все ее сферы свое монаршее благоволение, формирование дружеских кружков, члены которых были объединены эмоционально-интеллектуальной близостью, а не единым порывом верноподданнической преданности, становилось вызовом политике императрицы. Независимое, несанкционированное и неконтролируемое общение вольно или невольно умножало влияние и силу оппозиционных настроений образованной элиты. Устойчивость так называемых нонкомфортных взглядов дворянина зависела от социальной поддержки, чувства, что в своих оценках он не одинок, что его позицию разделяют другие. С этой точки зрения появление дружеских групп, интимных общностей, кружков обеспечивало социально-психологическую основу для формирования новых альтернативных ценностей.
Таким образом, анализ традиционных норм, господствующих ориентиров, критической фронды и формирования новых идеалов в среде образованной элиты позволил выявить проблемные сферы
191
развития сознания российского дворянства, которое можно упрощенно представить следующими параллелями: дворянин и монарх, дворянин и государственная служба, дворянин и светское общество, дворянин и внутренний мир его собственной личности. Эти в известной степени осмысленные и детально отраженные в переписке связи деформировались, усложнялись и драматизировались еще одной глобальной проблемой жизни господствующего класса — проблемой крепостничества и отношения к зависимому крестьянству. Мышление дворянина-помещика, дворянина-душевладельца совершенно иначе обеспечено эпистолярным материалом и относится к слабо актуализированной на уровне обыденного сознания области менталитета авторов писем.
Примечания
1. Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу. М., 1983. С. 53.
2. См. письмо А-Р.Воронцова Н.И.Панину. [1768] // Архив князя Воронцова. М., 1882. Кн. 26. С. 167.
3. См. письмо Н.Н.Бантыш-Каменского Александру Б.Куракину. 1792 г. сентябрь // Русский архив. 1876. Кн. III. № 9-12. С. 274. Письмо И-ИДмитриева А.Ф.Мерзлякову. [1805] // Сочинения Ивана Ивановича Дмитриева. Т. II. СПб., 1893. С. 191. Письмо Н.И.Новикова А-ФЛабзину. [1801г., февраль — 1802) // Письма Н.И.Новикова. СПб., 1994. С. 58.
См. письмо Н.М.Карамзина А-И.Вяземскому. 1796 г., октябрь // Русский архив. 1872. Кн. II. № 7-12. С. 1324. См. письмо Н.А.Львова Г.РДержавину. 1788 г., июнь // Грот Я.К. Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я.Грота. Т. 5. С. 699.
Неизданные стихи Н.А-Львова. Публикация З-Артамоновой // Литературное наследство. 1933. № 9—10. С. 268.
9. Ивану Матвеевичу Муравьеву, едущему в Эгин министром, в ответ на письмо его из Москвы от 15 января 1797 г. // Там же. С. 274.
10. Письма М.Н.Муравьева сестре и отцу // Письма русских писателей С. 272, 280, 285.
11. Письмо М.Н.Муравьева отцу. 1777 г., май // Там же. С. 303.
12. Письмо М.Н.Муравьева сестре. 1778 г., январь // Там же. С. 337.
13. Письмо АВ.Суворова П.И.Турчанинову. 1781 г., февраль // Суворов А.В. Письма. С. 72.
14. См. письмо В.В.Капниста Г.РДержавину. 1786 г., июль // Капнист В.В. Собр. соч. Т. 2. С. 287.
15. Неизданные стихи Н.А-Пьвова. Публикация З-Артамоновой // Литературное наследство. 1933. № 9—12. С. 272.
16. Письмо И.И.Шувалова П.И.Голицыной. 1763 г., август // Москвитянин. 1845. Ч. V. № 10. Отд. 1. С. 140.
17. Письмо В.В.Капниста Г.РДержавину. 1786 г, июль // Капнист В.В. Собр. соч. Т. 2. С. 287.
18. Письмо Н.М.Карамзина И.ИДмитриеву. 1794 г., июнь // Грот Я.К., Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.ИДмитриеву. С. 47 (основной текст).
19. Письмо Н.М.Карамзина И.ИДмитриеву. 1793 г., май // Там же. С. 36.
192
20. В данном контексте внимание сосредоточено на феномене дворянской усадьбы как искусственно созданного микромира, культурного явления частной жизни и его взаимосвязи с социально-психологическими процессами усложнения индивидуальности дворянина, развития фрондерских настроений в среде интеллектуальной аристократии господствующего сословия. Пока не рассматривается иная сторона усадебного быта — мир крестьянства, прислуги, крепостной интеллигенции, зависимой от господского дома и в свою очередь влияющей на сознание и умонастроение его обитателей. С этой точки зрения усадьба помещика оказалась местом максимального сближения правящего и податного сословия, дворянина и его людей, реальным воплощением особенности российской действительности с ее социально разряженным, «прозрачным» воздухом, о котором писал Н.Я.Эйдсльман (Эйдель-ман Н.Я. М.С-Лунин и его сибирские сочинения // Лунин М.С. Письма из Сибири. М., 1987. С. 306)
21. См. письмо ГА-Полетико С.А.Полетико. 1769 г., август // Киевская старина. 1893. Т. 40. Январь—март. С. 503.
22. См. письмо Алексея Б.Куракина Александру Б.Куракину..1791 г., сентябрь // Восемнадцатый век. Исторический сборник. М., 1904. Т. 1.
у^. 1-гЭ.
23. См. письмо В.В.Капниста жене. 1788 г., апрель // Капнист В.В. Собр. соч. 1960. Т. 2. С. 327.
24. См. письмо барона Брока Н.В.Репнину. 1796 г., март // Сборник РИО. 1875. Т. 16. С. 418.
25. Письмо Екатерины II Н.В.Репнину. 1794 г., декабрь // Там л». С. 80.
26. См. письмо М.Н.Муравьева отцу. 1777 г., август // Письма русских писателей. С. 280.
27. Письмо Н.И-Новикова А-Ф-Лабзину. 1802 г., декабрь// Письма Н.ИЛо-викова. С. 69—70.
28. Традиция дворянской усадьбы с ее напряженной интеллектуальной жизнью, дружеской теплотой и целенаправленной изолированностью, при этом не отягощенной роскошью и трудами поместного хозяйства, возродится через полвека в экстремальных условиях сибирских поселений декабристов. Дети дворянских фрондеров ощутят я оценят ссылку как очистительное благо. Так мстительность Николая I принесет духовное успокоение российским дворянским революционерам. Письма Н.М.Карамзина И.ИДмитриеву // Грот Я.К., Пекарский П.П.
29. Письма Н.М.Карамзина к И.ИДмитриеву. С. 59, 62.
30. Письмо Н.М.Карамзина И.ИДмитриеву. 1795 г., октябрь // Там же.
С. 62.
31. Цит. по кн.: Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987. С. 246—
247.
32. Карамзин Н.М. Полное собрание стихотворений. М.; Л., 1966. С. 137—
138.
33. Письмо В.В.Капниста жене. 1788 г., апрель // Капнист В.В. Собр. соч. Т. 2. С. 327.
34. Письмо Ф.В.Ростопчина С.Р.Воронцову. 1796 г., май // Русский архив. 1876. Кн. I. № 1-4. С. 405.
35. Письмо Е.РДашковой Александру Б.Куракину. 1774 г., май // Архив князя А.Ф.Куракина. Кн. 7. Саратов, 1898. С. 304.
36. См. письмо П.В.Завадовского П-А-Румямцеву. 1779 г., январь // Майков П.М. Письма графа П.В.Завадовского фельдмаршалу графу
8-944 ^з
П.А.Румянцеву 1775—1791 годов с предисловием и примечаниями П.Майкова. СПб., 1901. С. 27.
37. Не случайно совпадение общего настроя письма гневного полководца о стремлении части дворянства покончить с «карьерой суетной чести» со словами лирического героя «Евгения Онегина». В 1781 г. А.В.Суворов писал П.И.Турчанинову: «Он не без достоинств. Истребите его от них надменность, сие у опального дворянина правило: щей горшок — сам большой» (Письмо А-В.Суворова П.И.Турчанинову. 1781 г., февраль // Суворов А.В. Письма. С. 74). В 1830 г. в Болдине Пушкин напишет:
Мои желания покой, Да щей горшок, да сам большой.
38. Письмо Н.М.Карамзина И.ИДмитриеву. 1793 г., январь // Грот Я.К., Лекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.ИДмитриеву. С. 32 (основной текст).
39. См. письмо А.А.Безбородко П.В.Завадовскому. 1792 г., январь // Архив князя Воронцова. Кн. 13. М., 1879. С. 251. -;
40. См. письмо С.Р.Воронцова отцу. 1766 г., июль // Архив князя Воронцова. Кн. 16. М., 1880. С. 96. 1
41. Державин Г.Р. Стихотворения. М., 1983. С. 96.
42. Письмо Н.А.Львова Г. Р.Державину. 1788 г., декабрь // Грот Я.К. чинения Державина. Т. 5. СПб., 1869. С. 727.
43. Письмо В.В.Капниста жене. 1793 г., май // Капнист В.В. Собр. сочА Т. 2. С. 377. *
44. См. письмо Г.РДержавина В.В.Капнисту. 1785 г., апрель // Грот Я.1 Сочинения Державина. Т. 5. С. 409.
45. См. письмо И.ИДмитриева Д.И.Языкову. 1806 г., январь // Сочиненн Ивана Ивановича Дмитриева. С. 198.
46. Письмо М.Н.Муравьева отцу. 1777 г., август // Письма русских писа-" телей. С. 269.
47. Письмо Н.М.Карамзина И.ИДмитриеву. 1794 г., сентябрь // Грот Я.К.» Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.ИДмитриеву. С. 50 (основной текст).
48. Письмо Н.М.Карамзина И.ИДмитриеву. 1792 г., сентябрь // Там же. С. 30 (основной текст).
49. Письма А.М.Кутузова И.П.Тургеневу // Лотман Ю.М., Фурсенко В.1 «Сочувственник» А.Н.Радишева А.М.Кутузов и его письма к И.П.Туг геневу // Учен. зап. Тартуского университета. 1963. Вып. 139. Труд по русской и славянской филологии. VI. С. 302, 308.
50. Письмо М.Н.Муравьева сестре. 1778 г., январь // Письма русских писателей. С. 343. .
51. См. письмо Н.В.Репнина Г.РДержавину. 1793 г., декабрь // Грот Я.К^ Сочинения Державина. Т. 5. С. 829. -л
52. См. письмо Н.В.Репнина Г.РДержавину. 1793 г., декабрь // Там же.
53. Письмо Г.РДержавина В.В.Капнисту. 1785 г., апрель // Там же. С. 409,
54. Письмо А-М.Кутузова И.П.Тургеневу. 1783 г., январь // Лотман Ю.М.» Фурсенко В.В. «Сочувственник» А.Н.Радишева А.М.Кутузов. С. 308. ^
55. Письмо А.П.Сумарокова С.М.Козьмину. 1767 г., январь // Письма рус-. ских писателей. С. 99—100. <1
56. Письмо А.П.Сумарокова Екатерине II. 1764 г., май // Там же. С. 96.
194
57. Письмо А.П.Сумарокова Екатерине II. 1770 г., март // Там же. С. 140— 141.
58. Письма М.Н.Муравьева сестре и отцу // Письма русских писателей. С. 349, 328.
59. См., например: письмо И.ИДмитриева ВАЖуковскому. 1805 г., июль // Сочинения Ивана Ивановича Дмитриева. С. 193; письмо А.А.Безбородко Р.И.Воронцову. 1780 г., май // Архив князя Воронцова. Кн. 13. М„ 1879. С. 16.
60. См. письмо Н.М.Карамзина И.ИДмитриеву. 1795 г., август // Грот Я.К., Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.ИДмитриеву. С. 57 (основной текст).
61. См. письмо Н.М.Карамзина И.ИДмитриеву. 1788 г., май // Там же. С. 7 (основной текст).
62. См. письмо В.В.Капниста Г.РДержавину. 1797 г., август// Капнист В.В. Собр. соч. Т. 2. С. 439.
63. Письмо М.Н.Муравьева отцу. 1778 г., январь // Письма русских писателей... С. 342.
64. Письмо М.Н.Муравьева сестре. 1778 г., январь // Там же. С. 348.
65. См. письма Н.М.Карамзина И.ИДмитриеву // Грот Я.К., Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.И.Дмитриеву. С. 18, 19 (основной текст).
66. Письмо И.ИДмитриева Д.И.Языкову. 1803 г., октябрь // Сочинения Ивана Ивановича Дмитриева. С. 184—185.
67. См. письмо Г.РДержавина О.П.Козодавлеву. 1783 г., май // Грот Я.К. Сочинения Державина. Т. 5. С. 369.
68. Державин Г.Р. Сочинения. С. 179—180.
69. Письмо Н.Н.Бантыш-Каменского Александру Б.Куракину. 1795 г., декабрь // Русский архив. 1876. Кн. III. № 9—12. С. 400.
70. См. об этом: Огаркова В.В. Е.РДашкова, ее жизнь и общественная деятельность. Биографический очерк // Современники. Е.РДашкова, Н.И.Новиков. М., 1991. С. 65.
71. Письмо Д.П.Трощинского А.Р.Воронцову. 1793 г., ноябрь // Архив князя Воронцова. Кн. 12. М., 1877. С. 381.
72. Письмо Н.М.Карамзина Г.РДержавину. 1793 г., сентябрь// Грот Я.К. Сочинения Державина. Т. 5. С. 821.
73. Письмо Д.И.Фонвизина П.И.Панину. 1788 г., апрель // Фонвизин Д.И. Драматургия, поэзия, проза. С.401; см. также письмо Н.М.Карамзина А.И.Вяземскому о «строгих ценсорах», которые «будут на границе рассматривать все иностранные, входящие в Россию книги» (Письмо Н.М.Карамзина А.И.Вяземскому. 1796 г., октябрь // Русский архив. 1872. Кн. П. № 7-12. Ото. 1326).
74. Письмо Н.М.Карамзина И.ИДмитриеву. 1793 Г., ИЮНЬ //Треп Я.К., Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.ИДмитриеву. С. 40 (основной текст).
75. Письмо А-М.Кутузова И.В-Лопухину. 1790 г., ноябрь// Барсков Я.Л. Переписка московских масонов XVIII века. 1780—1792 гг. Пг, 1915. С. 31-32.
76. Письмо А-М.Кугузова Н.Н.Трубецкому. 1791 г., апрель // Там же. С. 114.
77. См. об этом: Гуковский Г.А. Очерки по истории русской литературы XVIII века. Дворянская фронда в литературе 1750-х — 1760-х годов. М.; Л., 1935; Краснобаев Б.И. Русская культура второй половины XVIII — начала XIX в. М., 1983; Степанов В.П. К вопросу о репутации лите-
8< 195
ратуры в середине XVIII века // Русская литература XVIII — начала XIX века в общественно-культурном контексте. Л., 1983. XVIII век. Сборник 14; Фоменко И.Ю. Автобиографическая проза Г.РДержавина и проблема профессионализации русского писателя // Там же, и др.
78. Письма И.ИДмитриева Д.ИЛзыкову // Сочинения Ивана Ивановича Дмитриева. С. 198—200.
79. Цит. по: Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. С. 16.
80. Письмо А.М.Кутузова И-ВЛопухину. 1790 г., декабрь // Барсков ЯЛ. Переписка московских масонов XVIII века. С. 60.
81. Письмо Н.И.Новикова АА-Ржевскому. 1783 г., май // Там же. С. 248.
82. См. письмо Н.И.Новикова АА-Ржевскому. 1783 г., февраль // Там же. С. 310. ,
83. См. письмо М.Н.Муравьева отцу. 1777 г., октябрь // Письма русских писателей. С. 310.
84. Письмо А-П.Мельгунова Екатерине II. 1786 г., февраль // Русский архив. 1865. № 1-12. Стб. 886.
85. Письмо Я.И.Булгакова сыну. 1803 г., май // Русский архив. 1898. № 3. С. 369-371. ;
86. Письмо М.Н.Муравьева отцу. 1777 г., октябрь // Письма русских писателей. С. 308-309.
87. Письмо И.И.Бецкого ААВяземскому. 1778 г., июнь // Майков П.М. Иван Иванович Бецкой. Опыт его биографии. СПб., 1904. С. 95 (приложение).
88. Письмо И.И.Бецкого в Опекунский совет. 1774 г., февраль // Русская старина. 1873. № 11. Ноябрь. С. 710.
89. Письмо И.И.Бецкого в Опекунский совет. 1763 г., декабрь // Майков П.М. Иван Иванович Бецкой. С. 39 (приложение)
90. Письмо И.И-Бецкого доктору Янишу. 1778 г., [май] // Там же. С. 39, 43—44 (приложение).
91. См. письмо И.И.Бецкого ААВяземскому. 1774 г., ноябрь // Майков П.М. Иван Иванович Бецкой. С. 93 (приложение).
92. См. письмо И.И.Бецкого в Опекунский совет. 1766 г., декабрь // Русская старина. 1873. № 12. Декабрь. С. 889.
93. См. письмо И.И.Бецкого в Опекунский совет. 1775 г., май // Там же. С. 903.
94. См. письмо И.И.Бецкого в Опекунский совет. 1775 г., май // Там же. С. 900.
95. Письмо И.И.Бецкого доктору Янишу. 1778 г., май // Майков П.М. Иван Иванович Бецкой. С. 43 (приложение).
96. Письмо И.И.Бецкого доктору Янишу. 1778 г., май // Там же. С. 41 (приложение).
97. Письмо И.И.Бецкого А-В.Олсуфьеву. 1783 г., июнь // Там же. С. 112 (приложение).
98. Письмо И.И.Бецкого доктору Янишу. 1778 г., май // Там же. С. 41 (приложение).
99. См. письмо И.И.Бецкого в Опекунский совет // Русская старина. 1873. № 12. Декабрь. С. 900.
100. Письмо Фонвизина сестре. [1773] // Фонвизин Д.И. Драматургия, поэзия, проза. С. 343.
101. См. письмо И.И.Бецкого в Опекунский совет. 1766 г., декабрь // Русская старина. 1873. № 12. Декабрь. С. 904.
196
102. Письмо И.И.Бецкого АВ.Олсуфьеву. 1783 г., июнь // Майков П.М. Иван Иванович Бецкой. С. 112 (приложение).
103. См. письма И.И.Бецкого в Опекунский совет // Русская старина. 1873. № 12. Декабрь. С. 900, 904.
104. См. письмо И.И.Бецкого в Опекунский совет. 1775 г., май // Там же. С. 900.
105. См. письмо Т.И.Тутолмина Н.В.Репнину. 1795 г., ноябрь // Сборник РИО. 1875. Т. 16. С. 321.
106. См. письмо АВ.Суворова И.М.Рибасу. 1788 г., июнь // Суворов А.В. Письма. С. 153.
107. См. письмо Н.Н.Бантьпы-Каменского А-Б.Куракину. 1792 г., декабрь // Русский архив. 1876. Кн. III. № 9-12. С. 283.
108. См. письмо П.И.Панина Н.И.Панину. 1774 г., декабрь // Русский архив. 1876. Кн. II. № 5-8. С. 37.
109. См. письмо Н.Н.Бантыш-Каменского А.Б.Куракину // Русский архив. 1876. Кн. III. № 9-12. С. 274.
110. Письмо Т.И.Тутолмина Н.В.Репнину. 1795 г., август // Сборник РИО. 1875. Т. 16. С. 280.
111. Письмо Г.А.Полетико жене. 1777 г., май // Киевская старина. 1893. Т. 40. Январь—март. С. 518.
112. См. письмо Н.И.Новикова АФЛабзину. 1788 г., март // Письма Н.И.Новикова. С. 54.
113. См. письмо А.М.Кутузова И.П.Тургеневу. 1788 г., июнь//Лотман Ю.М., Фурсенко В.В. «Сочувственник» АН.Радищева АМКутузов. С. 313.
114. См. письмо М.Н.Муравьева сестре. 1777 г., август// Письма русских писателей. С. 279.
115. См. письмо В.В.Капниста жене // Капнист В.В. Собр. соч. Т. 2. С. 309.
116. См. письмо А.М.Кутуэова И.П.Тургеневу, 1788 г., ноябрь//Догнан Ю.М., Фурсенко В.В. «Сочувственник» А.Н.Радищева А.М.КутУйОв. С. 317.
117. Письмо А.М.Кутузова И.П.Тургеневу. 1782 г., декабрь //Там же. С. 305.
118. Письмо В.В.Капниста брату. 1786 г., сентябрь // Капнист В.В. Собр. соч. Т. 2. С. 293.
119. Письмо А.М.Кутузова И.П.Тургеневу. 1788 г., ноябрь //Латная Ю.М., Фурсенко В.В. «Сочувственник» А.Н.Радищева А.М.Кутузов. С. 317.
120. См. письмо АМ.Кугузова И.ВЛопухину. 1790 г., ноябрь // Барсков ЯЛ. Переписка московских масонов. С. 22.
121. Письмо М.Н.Муравьева сестре. 1777 г., ноябрь // Письма русских писателей. С. 313.
122. Письмо Н-Н.Трубецкого ААРжевскому. 1783 г., декабрь //.Барское ЯЛ. Переписка московских масонов. С. 263.
123. См. письмо Н.Н.Трубецкого А.А. Ржевскому. 1783 г., июнь // Там же.
124. См. письмо АМ.Кутузова И.П.Тургеневу. 1788 г., ноябрь//Лотман Ю.М., Фурсенко В.В. «Сочувственник» А.Н.Радищева АМ.Кутузов. С. 320.
12^ Питтои А (- ГГ.,-,. ~.е- —.. - ш——-— -- - " - —— - -"
124 Си пиг-1-чг> А М V-""""" м л т-————- «-пп - —^- " - — - -
_- _.--^-^»_—— •*.ж^. •^^•*•жъи^. я-гии л., жгиуыив// ^ИЛМОЛ ХУАМ.,
Фурсенко В.В. «Сочувственник» А.Н.Радищева А.М.Куту90В. С. 320.
125. Пушкин А.С. Поли. собр. соч. в 10 томах. Т. 7. М.; Л., 1949. С. 353— 354.
126. См. письмо АМ.Кутузова И.П.Тургеневу. 1782 г., декабрь //Лотман Ю.М., Фурсенко В.В. «Сочувственник» АН.Радищева А.М.Кутуэов. С. 305.
127. См. письмо Н.В.Репнина княгине И.Чарторыжской. 1795 г., ноябрь // Сборник РИО. 1875. Т. 16. С. 328.
197
128. Письмо Ф.В.Ростопчина С.Р.Воронцову. 1799 г., апрель // Русский архив. 1876. Кн. III. № 9-12. С. 67.
129. Письмо М.Н.Муравьева сестре. 1777 г., август // Письма русских пи- ( сателей. С. 279. 1
130. Письмо М.Н.Муравьева сестре. 1777 г., август // Там же. 1
131. Львов Н.А. Гав[риле] Романовичу ответ // Грот Я.К. Сочинения Дёр-1 жавина. Т. 1. С. 520.
132. Письмо Д.И.Фонвизина П.И.Панину. 1772 г., апрель // Фонвизин Д.И. Драматургия, поэзия, проза. С. 363.
133. См. письмо Н.М.Карамзина И-ИДмитриеву. 1793 г., январь // Грот Я.К., Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.ИДмитриеву. С. 33 (ос- новной текст).
134. Письмо Н.М.Карамзина И.И.Дмитриеву. 1792 г., июнь // Там С. 26 (основной текст).
135. Письмо М.Н.Муравьева сестре. 1777 г., август // Письма русских пи-» сателей. С. 276-277.
136. См. письмо А.М.Кугузова Н.Н.Трубецкому. 1791 г., июль // Барсков Я.] Переписка московских масонов. С. 133.
137. См. письмо А.М.Кугузова И.П.Тургеневу. 1772 г., октябрь // Лотман Ю.М. Фурсенко В.В. «Сочувственник» А.Н.Радищева А.М.Кутузов. С. 304. ]
138. См. письмо Н.М.Карамзина И.ИДмшриеву. 1793 г., январь // Грот Я.К., Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.ИДмитриеву. С. 33 (ос-^ новной текст); письмо А.М.Кугузова И.П.Тургеневу. 1782 г., декабрь /д Лотман Ю.М., Фурсенко В.В. «Сочувственник» А.Н.Радищеве А.М.Кугузов. С. 309.
139. Письмо Н.М.Карамзина И.ИДмитриеву. 1792 г., сентябрь // Грот Я.К. Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.ИДмитриеву. С. 30 (о< новной текст).
140. См.: Фраанье М.Г. Прощальные письма М.В.Сушкова (О проблем самоубийства в русской культуре конца XVIII века) // XVIII ве» Сборник 19. СПб., 1995. С. 153-154.
141. Письма Н.Н.Бантыш-Каменского Александру Б.Куракину // Русски!) архив. 1876. Кн. III. № 9-12. С. 276, 278. «В XVIII в. считалось, ч пасмурный климат Англии способствовал особенной склонности жителей к меланхолии и к самоубийству» (Фраанье М.Г. Указ. соч. 152).
142. По мнению И.С.Кона, само открытие таких психических состояний как отчаяние, меланхолия, тоска, скука, было важным показателе* роста индивидуальности. См.: Кон И.С. Открытия «Я». М., 1970 С. 214. Т
143. Письмо А.М.Кугузова И.П.Тургеневу. 1782 г., декабрь // Лотман Ю.М1 Фурсенко В.В. «Сочувственник» А.Н.Радищева А.М.Кутузов. С. 305.г
144. См. письма М.Н.Муравьева сестре // Письма русских писателей. С. 316 349. Е
145. Письмо АМКутузова И.П.Тургеневу. 1782 г., сентябрь // Лотман Ю.Щ Фурсенко В.В. «Сочувственник» А.Н.Радищева А.М.Кутузов. С. 301.
146. Письмо Д.И.Фонвизина сестре. 1764 г., февраль // Фонвизин Д.1 Драматургия, поэзия, проза. С. 321.
147. Письмо Д.И.Фонвизина П.И.Панину. 1778 г., март // Фонвизин Д.1 Драматургия, поэзия, проза. С. 175.
148. Письмо А.М.Кугузова И.В-Лопухину. 1790 г., декабрь // Барсков Я.Л Переписка московских масонов. С. 69.
198
149. Письмо А.М.Кугузова И.ВЛопухину. 1790 г., ноябрь // Там же. С. 39.
150. См. письмо М.И.Воронцова А.Р.Воронцову. 1765 г., апрель // Апхив князя Воронцова. Кн. 5. Ч. 1. М., 1872. С. 135.
151. Письмо Н.А.Львова Г.Р.Державину. 1786 г., ноябрь // Грот Я К Сочинения Державина. Т. 5. С. 625.
152. Письмо И-И.Хемницера Н.А.Львову. 1782 г., август // Грот Я К Сочинения и письма Хемницера по подлинным его рукописям ^биографическою статьей и примечаниями Я.Грота. СПб., 1873 С 57
153. Письмо С.И.Гамалеи // Письма С.И.Г. М., 1836. Кн. 1. С. 19
^^йи™01140 "-Р-йоачкова А.Ф.Лабзину. 1798 г., март // Письма П.И.Новикова. С. 53.
155. Письмо Фонвизина сестре. 1766 г., январь // Фонвизин Л И Лоама-тургия, поэзия, проза. С. 327. мгомо
156. Письмо ГРДержавина В.В.Капнисту. 1785 г., апрель // Грот Я К. Сочинения Державина. СПб., 1869. Т. 5. С. 408.
157. См. письмо И.ИДмитриева А.Н.Бекетову. [1788] // Сочинения Ивана Ивановича Дмитриева. Т. 2. С. 181. «"впш. пиана
158. р^о™!^0^-^^ Н.И.Панину. 1771 г.. сентябрь //Сборник
159. Письмо А-В.Суворова И.М.Рибасу. 1788 г., март // Суворов АВ. Пись-
Мй. 1^. 1^6.
160. Кон И.С. Дружба. М., 1989. С. 180.
161. Письма И.И^емницера Н.А.Львову // Грот Я.К. Сочинения и письма
лемницера. С. 67, 79.
162. Письмо И.И-Хемницера Н.А.Львову. 1783 г., январь // Там же. С. 79.
163. Письмо И-И.Хемницера Н.А.Львову. 1782 г., ноябрь//Там же. С 64
164- н^яДе^и^Тс3 Й^™"7- \т г- // гротя»к» сэтинс-165 •г^л11^?1"0 А•с•шишкова• 177^ г., август // Русская старина. 1897.
* * -V МЯЙ. ^. 417,
166. См_ письмо Н.И.Новикова А.Ф.Лабзину. 1797 г., ноябрь // Письма Н.И.Новикова. С. 51.
167. См. письмо П.В.Завадовского П.А.Румянцеву. 1794 г., май // Майков П.М. Письма графа П. В. Завадовского. С. 113.
168. См. письмо В.В.Капниста Г.РДержавину. 1789 г., май // Капнист В.В. Собр. соч. Т. 2. С. 347.
169 ^"с письм0 Т.И.Туголмина Н.В.Репнину. 1796 г., март // Сборник РИО. 1875. Т. 16. С. 400.
170. Письмо Н.М.Карамзина И.И.Дмитриеву. 1787 г // Грот Я.К., Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.И.Дмитриеву. С. 4—5 (основной текст).
171. Письмо Н.И.Новикова АФЛабзину. 1797 г., ноябрь // Письма НЯЛовикова.
V-. Э1*
172. Письмо АСШишкова. 1776 г., август // Русская старина. 1897. Т. 90. Май. С. 417.
173. Письмо И.И.Хемницера Н.А.Львову. 1784 г., февраль // Грот Я К. Сочинения и письма Хемницера. С. 91.
174. Письмо Н.М.Карамзина И.ИДмитриеву. 1795 г., октябрь // Грот Я.К Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И-ИДмигриеву. С 61 (основной текст).
199
175. См. письмо АМ.Кутузова И.П.Тургеневу. 1782 г., ав1уст // Лотман Ю.М., Фурсенко В.В. «Сочувственник» А.Н.Радищева А.М.Кутузов. С. 298.
176. Письмо Н.М.Карамзина И.И.Дмитриеву. 1792 г., июнь // Грот Я.К., „ Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.И.Дмитриеву. С. 26 (основной текст).
177. Письмо И.И-Хемницера Н.АЛьвову. 1782 г., август // Грот Я.К. Со- чинения и письма Хемницера. С. 60.
178. Письмо М.Н.Муравьева отцу. 1778 г., январь // Письма русских пи- сатедей. С. 343; см. также письмо Д.И.Фонвизина сестре. 1764 г., ян- варь // Фонвизин Д.И. Драматургия, поэзия, проза. С. 318.
179. Письмо И.И.Хемницера Н.А.Львову. 1784 г., февраль // Грот Я.К. Со- чинения и письма Хемницера. С. 91.
180. Письмо Н.А.Львова Г.РДержавину. 1786 г., июнь // Грот Я.К. Сочи-< нения Державина. Т. 5. С. 491.
181. Письмо А-С.Шишкова. 1776 г., ав1уст // Русская старина. 1897. Т. 90. Май. С. 400.
182. Письмо Н.М.Карамзина И.И.Дмитриеву. 1795 г., сентябрь // Грот Я.К., Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.И.Дмитриеву. С. 60 (ос-1 новной текст).
183. Письмо А.М.Кугузова И.П.Тургеневу. 1783 г., январь // Лотман Ю.М., Фурсенко В.В. «Сочувственник» А.Н.Радищева АМ-Кутузов. С. 310. ,
184. В данный перечень не включена такая социальная функция дружеских отношений, как помощь в продвижении по иерархической лестнице^ настойчивое ожидание которой лишь однажды встретилось в переписка ке А-П.Сумарокова. «...Мне он и от самого ребячества приятель, а ныне по отличности чина его, благодетель», — писал поэт о князеД М.Н.Волконском (Письмо А.П.Сумарокова Екатерине II. 1773 г., яи-д варь // Письма русских писателей. С. 162). Между тем авторы писем^ принимали самое деятельное участие в чиновной карьере своих дру-« зей, не ставя, однако, протекции и рекомендации в центр личностных] отношений.
185. См. письмо А-С.Шишкова. 1776 г., август // Русская старина. 1897. Т. Май. С. 417.
186. Письмо АМ.Ку1узова И.П.Тургеневу. 1782 г., сентябрь // Лотман Ю.М.< Фурсенко В.В. «Сочувственник» А.Н.Радищева А.М.Кутузов. С. 299.
187. Письмо Н.В.Репнина Т.И.Тутолмину. 1795 г., июль // Сборник РИО, 1875. Т. 16. С. 252.
188. Письмо С.Р.Воронцова А-Р.Воронцову // Русский архив. 1879. Кн. 1. № 1-4. С. 320. )(
189. Письмо Н.М.Карамзина И.И.Дмитриеву. 1795 г., сентябрь // Грот Я.К,» Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.ИДмитриеву. С. 59 (ос новной текст).
190. Письмо Е.РДашковой герцогине Беклей // Записки княгини Дашке вой Е.Р., писанные ею самой. Лондон, 1859. С. 345.
191. Письмо АМ-Кугузова И.П.Тургеневу. 1797 г., сентябрь // Лотман Ю.М., Фурсенко В.В. «Сочувственник» А.Н.Радищева АМ.Ку1уэов. С. 323.
192. Письмо Д.И.Фонвизина сестре. 1764 г., февраль // Фонвизин Д.И. ^ матургия, поэзия, проза. С. 321.
193. См. письмо В.В.Капниста П-Л.Боровиковскому. 1785 г., август // Кап- нист В.В. Т. 2. С. 283; письмо Н.М.Карамзина И.ИДмитриеву-Д 1790 г., июнь // Грот Я.К., Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина! к И.И.Дмитриеву. С. 14 (основной текст); письмо М.Н.Муравьева се-
200
стре. 1778 г., январь // Письма русских писателей. С. 341- письмо ^ш^^"^•"^УРгеневу. 1782 г.. сентябрь // Лотман ЮМ" Фур° сенко В.В. «Сочувственник» А.Н.Радищева А.М.Кугузов С 301
^^^"Е^&Т"""1^8" 1776 г" ав1уст // русская ст!фина- 1897-^^сЙр^^Й11^ ^-^Р™"^ 1789 «••> "ай // Капнист В.В.
196. Письмо А.И.Бибикова Д.И.Фонвизину. 1773 г., август // Бибиков А А С^Тй иложение? службе Алексянлря ильича Бибикова. М, 1865:
197. Письмо АТ.Орлова М.С.Рожину. 1797 г., июнь //Архив села Михайловского. Т. 1. СПб., 1898. С. 18. михаи
198. Письмо Д.И.Фонвизина сестре. 1764 г., январь // Фонвизин Д И Драматургия, поэзия, проза. С. 318. -ишиию* д.и. дра
199. См. письмо М.Н.Муравьева сестре // Письма русских пжжююй. С. 360
200. См., например^шсьмо АМ.Кутузова И.П.Тургеневу. 1782 г., октябрь // лотма" ЮМ., Фурсенко В.В. «Сочувственник» АН-Радищею АМКуту-
201. Письмо А.М.Кугузова Е.И.Голенищевой-Кугузовой. 1790 г декабрь // Барсков Я.Л. Переписка московских масонов. С. 65. ж"о^"» //
202. О повреждении нравов в России князя М.Щербагова и Путешествие А-Радищева (факсимильное издание). С. 107. у вшскгаис
203. Письмо АМ Кутузова И.П.Тургеневу. 1788 г., ноябрь // Ломан Ю.М Фурсенко В.В. «Сочувстаснник» АН.Радищева АМ.Ку1уэоьСЗЭД
204. Письмо Н.И Новикова Д.П.Руничу. 1813 г., декабрь // Письма Н.И.Но-виковя. С/. 173*
205. См ^письмо Н.М.Карамзина А.И.Вяземскому. 1796 т., октябрь// Русский архив. 1872. Кн. II. № 7-12. С. 1324. *"<"•// г^
206. См. письмо АР.Воронцова Г.М.Осипову. 1790 г., сентябрь // Архив князя Воронцова. Кн. 5. Ч. 1. М., 1872. С. 397. -~»~// "»я™« """я
207. Письмо ФЛ.Ростопчина Н.И.Новикову. 1804 г., март // Могаитсхий БД. ^^УсПб^^С ^^ его к лабзину ч«^«я»Р"У и др.
208. Письмо Н.А.Львова Г.РДержавину. 1789 г., январь // Грот Я.К. Сочинения Державина. Т. 5. С. 740. , ~у // у» ^ ^,
209 Соб """^"Л-^^"""10"1 "Р^У и ^"е. 1796 г., март // Капнист В.В.
21а В^Г^М."!^^^^^ 1784 •• май // Архив киязя
211. См. письмо М.Н_Муравьева отцу. 1777 г., сентябрь // Письма русских
писателей. О. 297,
212. См. письмо М.Н.Муравьева отцу. 1777 г., сентябрь // Там же. С. 298.
213. См. письмо Н.М.Карамзина И.ИДметриеву. 1795 г., аиуст // Грот Я.К., Пекарский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.ИДмитриеву. С.57 (оо
новной текст).
214. См. письмо М.Н.Муравьева сестре. 1777 г., декабрь// Письма русских писателей. С. 329.
215. См. письмо Н.М.Карамзина А.И.Вяземскому. 1796 г., октябрь // Русский архив. 1872. Кн. II. № 7-12. С. 1326-1327.
216. Письмо Н.М.Карамзина А.И.Вяземскому. 1796 г., октябрь // Там же.
\^. иА/.
201
217. Письмо М.Н-Муравьева отцу. 1777 г., декабрь // Письма русских пи- сателей. С. 328.
218. Письмо В.В.Капниста жене. 1788 г., февраль // Капнист В.В. Собр. соч. Т. 2. С. 311.
219. См. об этом: Неизданные стихи НА-Львова // Литературное наслед- ство. 1933. № 9-10. С. 267; Грот Я.К. Сочинения Державина с обь-1 яснительными примечаниями Я.Грота. Т. 1. Ч. 1. С. 513; Грот Я.К. Сочинения и письма Хемницера. С. 49.
220. Письмо Н.М.Карамзина И-ИДмитриеву. 1787 г. // Грот Я.К., Пекар- ский П.П. Письма Н.М.Карамзина к И.ИДмитриеву. С. 1.
221. Цит. по: Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. С. 62. 1
222. См. письмо В.В.Капниста жене. 1793 г., январь // Капнист В.В. Собр. соч. Т. 2. С. 362.
223. См. письмо И.И.Шувалова П-ИТолицыной. 1763 г., сентябрь // Москви- тянин. 1845. Ч. V. № 10. Октябрь. Отд. 1. С. 144.
224. См. письмо В.В.Капниста Н.М.Карамзину. 1797 г., июль // Капнист В.В. Собр. соч. 1960. Т. 2. С. 438.