3. Герменевтическое понимание и «описание» языковых игр

Прежде всего, в виде попытки, последуем первому импульсу, исходящему от собственно витгенштейновского метода. Этот импульс соответствует еще и широко распространенной тенденции современной культурологии, этнологии, культурной антропологии, лингвистики и социологии, которая заменяет основанную на непосредственном вчувствовании интерпретацию документов и прочих проявлений жизни чужих культур объективным описанием (и категориальным анализом) жизненной взаимосвязи в целом, в особенности - «институций», чтобы благодаря такому сознательному отчуждению получить такие объективные критерии, которые можно использовать против предубеждений и недочетов фантазии вчувствования."

Эта методологическая тенденция, между тем, сама по себе является двойственной: она либо уже заранее предполагает понимание, которое она желает заменить, и - окольным путем объективного отчуждения - стремится, в конечном счете, лишь углубить его; либо она должна сознаться в радикальном бихевиоризме, фактически стремящемся заменить понимание описанием объективно данного процесса.

Философские исследования Витгенштейна (а еще больше - родственные исследования Г. Райла) возбуждают, в первую очередь, подозрение в том, что Витгенштейн фактически хочет поставить на место последующего осуществления интенций «внешний вид» и «описание»

" Методологическую соль этой тенденции отчетливее всего выразил А. Гелен в острой полемике против «понимания» в дильтеевском духе. См. об этомие/· Mensch, а также особенно Urmensch und Spatkultur, 1956, S. 9 и passim. (Ср. мою статью ««Философия институтов» Арнольда Гелена и метаинститут язы-ка» (Статья из сборника «Трансформация философии», не вошедшая в настоящее издание)).

91

некоего объективного поведения. В таком случае к Витгенштейну при-ложимы все аргументы, до сих пор способствовавшие дисквалификации радикального «физикалистского» бихевиоризма как основы так наз. «наук о духе»" (например, тот, что, сколь бы точным ни было описание поведения, его статистически релевантных признаков, - решить, идет ли речь о языке, т.е. - выражаясь словами Витгенштейна - следует ли поведение правилам, исходя из самого себя, невозможно.™ И, прежде всего, невозможно уразуметь, каким образом Витгенштейн переходит к критике смысла (напр., к разоблачению холостого хода языка в случае метафизических языковых игр) на основании всего-навсего описания объективных данностей. И следует ли допускать, что Витгенштейн понимает дифференциацию и релятивизацию трансцендентальной «логики языка» в языковых играх так, что отныне то, что «лишь πσ казывает себя» в качестве условия возможности объективного описания, само становится доступным этому объективному описанию?

Между тем, Витгенштейн многократно выражал отрицательное отношение к бихевиоризму.⁴¹' На его взгляд, бихевиоризм, подобно всякому «-изму», в любом случае является не более чем философской болезнью. И, несомненно, мы воздадим больше справедливости его речам о «внешнем виде» и «описании» языковых игр (как и вообще о неоспоримой плодотворности так наз. «исследования поведения» в науках о культуре), если как раз понимание смысловых интенций, функция каковых должна обнаруживаться посредством описания, перенесем в функцию самого описания. Описание конкретной языковой игры, в которой подразумеваемое и выражается, и понимается - будь то словами или же в виде поведенческих реакций - в действительности представляет собой не что иное, как относительное отчуждение собственного подразумевания и понимания. Всякое дистанцирование от поведенческих критериев и институциональных взаимосвязей, всякая объективация таких критериев и взаимосвязей в современных науках о культуре, по существу, не могут скрыть того, что приступать к описанию (ставить вопрос, направлять познавательный интерес) можно лишь благодаря чему-то вроде дорефлексивного самопонимания,⁴¹ и тому, что обретение познаний при квазидескриптивном описании заключается в углублении самопонимания. Вся эта объективистская и

³¹ См., напр., Н. Skjervheim, loc. cit. (см. прим. 17). " См. также § 4 Герменевтическое понимание и участие в языковых играх. ·"' Ср. Философские исследования, §§ 197, 307, 308. ⁴¹ То, что самопонимание как «понимание себя в ситуации» не тождественно саморефлексии, лучше других показал Х.-Г. Гадамер, отправляясь от М. Хайдеггера.

92

квазибихевиористическая тенденция современной науки и аналитической философии языка, в конечном счете, свидетельствует лишь о признававшемся Гегелем окольном пути человеческого самопонимания, об опосредованное™ такого понимания отчуждением.⁴² И как раз Дильтей хорошо осознавал такую структуру, когда, со своей стороны, направлял против ницшевского интроспективного психологизма тезис о том, что человек познает самого себя лишь из своей собственной истории.⁴¹

Но если теперь понимать Витгенштейнов метод описания языковых игр не бихевиористически, а как отчуждение человеческого самопонимания,⁴⁴ то появляется проблема, которую Витгенштейн в «Философских исследованиях» не поставил в чистом виде и на которую не ответил, а именно — вопрос о структуре языковых игр, по способу описания связанных с другими языковыми играми, напр., о представленной самим Витгенштейном в «Философских исследованиях» языковой игре, ориентированной на критику языка. Если описание языковых игр как единств языкового употребления, жизненной формы и освоения мира должно позаимствовать функцию герменевтического понимания смысловых интенций, то именно типу языковой игры, соотнесенной с другими языковыми играми, предстоит стать ключевой проблемой для герменевтики, исходящей от Витгенштейна. Такие языковые игры следует конструировать и, в особенности - ставить вопрос

" О том, что за пределами естественных наук любое объективное описание и любой структурный анализ возникает из самопонимания, и о том, что, обогащенные отчуждением, они возвращаются к самопониманию, свидетельствует витгенштейновский анализ языковых игр посредством имплицированной . критики языка (критики метафизики). Философия институтов А. Гелена говорит о том же посредством имплицированной «критики культуры»; и даже получившие ярлык «физиологии поведения» исследования К. Лоренца, благодаря своему существенному прояснению человеческого понимания ситуаций (к примеру, путем сравнения с «моралеподобным поведением животных»), выдают то, что — в противовес, например, физике — они имеют герменевтические корни; что и сюда инвестировано человеческое самопонимание, которое

— после далекого окольного пути и с соответствующим эффектом отчуждения

- возвращается к самому себе. " См. Ges. Schr. V, 1924. S. 180; VII 1927. S. 250. " Представляется, что Витгенштейн дает нам право на это в силу своего предпочтения экзотических или сконструированных в мысленных экспериментах примерах, которые — будучи контрастным фоном к нормальному поведению — должны высветить «глубинную грамматику» наших языковых игр. (Этому методу отчуждения он следует, в особенности, в Замечаниях по основаниям математики, Bemerkungen uber die Grundlagen der Mathematik, Oxford, 1956. [Витгенштейн Л. Замечания по основаниям математики // Философские работы. Часть П. М„ 1994]).

93

о том, отличаются ли такие герменевтические языковые игры от обычных дескриптивных языковых игр, которые имеют дело с описанием природы, не имеющей отношения к человеку (и если отличаются, то как). Этот вопрос приобретает интерес, прежде всего, благодаря тому обстоятельству, что исторические науки о духе должны иметь дело с ситуационными контекстами, которые в наше время не переплетены с языковой игрой в собственном смысле (в отличие, например, от ситуационного контекста описания ландшафтов), но соотносятся с языковыми играми прошлого, которые лишь предстоит реконструировать.

О герменевтических языковых играх в духе Витгенштейна можно говорить, например, в случае рассказа о пережитой или передаваемой традицией истории, перевода в рамках единого диалога, истолкования древнего текста (экзегезы, интерпретации); и, памятуя об указании о том, что языковые игры представляют собой составные части какой-либо жизненной формы и переплетены с различными видами деятельности, следует разыскивать по источникам, а также критически оценивать все исследования технических деталей, производимые историком; всё, чему учат вспомогательные исторические дисциплины, в том числе и всё, что осуществляется в археологических экспедициях и при раскопках, следует причислять к историко-герменевтической языковой игре. С другой стороны, к ней следует причислять следующие виды деятельности, где находит свое применение герменевтическое понимание: проповедь, лекция, школьное занятие, судебная речь, театральная или концертная постановка, выставка произведений изобразительного искусства, - а, кроме того, подчиненное институциональным правилам поведение публики, когда та является реципиентом высказанного или представленного на сцене либо на выставке понимания и лишь тем самым завершает применение понимания герменевтического.⁴⁵

Пока мы вот так пытались представить себе языковые игры в духе Витгенштейна, герменевтически соотнесенные с другими языковыми играми, мы заметили, что наши примеры весьма отдалены от модели описания одной языковой игры через другую. Представляется, что эта модель, скорее, реализована в философской языковой игре, в какую мы сами⁴⁶ только что сыграли и еще продолжаем играть в по-

⁴⁵ Здесь возникает возможность связи «теории» языковых игр, во-первых, с триадическим анализом интерпретации у Дж. Ройса (см. выше с. 80 и след.), а, во-вторых, с «философской герменевтикой» Х.-Г. Гадамера, которая стремится интегрировать традиционную проблему «аппликации» понимания к понятию понимания как опосредованности традицией. '"' Докладчик и его слушатели (читатели).

94

пытке аналогии к собственному методу Витгенштейна. Напротив того, представленные герменевтические языковые игры вместе с той языковой игрой, которая их интерпретирует, образуют, на наш взгляд, благодаря интерпретации новое единство языковой игры, становящееся видимым лишь на уровне нашего философского анализа.⁴⁷ В действительности, есть разница между тем, описывается ли структура конкретной языковой игры философски (тип возможных для нее смысла либо бессмыслицы), или же конкретное смысловое содержание языковой игры истолковывается в герменевтической языковой игре. В последнем случае между двумя языковыми играми — даже если последние разыгрывались в далеко отстоящие друг от друга эпохи с совершенно несходными ситуационными контекстами - должно установиться единство диалога.⁴" Опосредованность человеческого миропонимания и относящегося к нему наброска вот-бытия в континууме диалога, опосредованность при переходе от одной «жизненной формы» к другой (говоря отчасти словами Витгенштейна), в соответствии с этим могут считаться наиболее своеобразными функциями герменевтической языковой игры.