Испанские колонии в америке

Испании удалось завладеть обширными территориями в Америке еще в XVI веке. Тогда же американские владения были превращены в закрытый испанский рынок. Этому спо­собствовали многочисленные запретительные указы.

До 1717 года вся испанская торговля с колониями велась через Севилыо, а позже, вплоть до 1765 года — через Кадис. Все суда, отправлявшиеся в Америку и прибывавшие от­туда, подвергались тщательной проверке в этом порту аген­тами Индийской торговой палаты.

Торговля с Америкой фактически составляла монопо­лию богатейшех испанских купцов. Цены на европейские товары в Америке никем и ничем не регулировались, что давало возможность купцам срывать с колониальной торговли значительный куш.

Основная масса доходов, которую испанское правитель­ство получало из Америки, представляла собой отчисления от добываемых в колониях драгоценных металлов, а также многочисленных налогов и пошлин.

Испания поначалу не в состоянии была в одиночку экс­плуатировать «колоссальный», по выражению Ван Клаверна, рынок Нового Света. Даже мобилизовав все свои силы, всех своих людей, вина и масло Андалусии, сукна своих про­мышленных городов, ей — державе еще архаической — не удалось его уравновесить.

Впрочем, в XVIII веке для этого не хватило бы в оди­ночку никакой европейской нации.

В результате Испании пришлось прибегнуть к помощи Европы, тем более, что испанская промышленность при­шла в упадок еще до конца XVI века. Европа поспешила ухватиться за эту возможность. Она участвовала в эксплуа­тации иберийских колоний еще больше, чем Испания, о ко­торой Эрнст Людвиг Карл говорил в 1725 году, что она- де есть «всего лишь почти что перевалочный пункт для иноземцев».

Испанские законы против перевозки серебра, главного ресурса Америки, были, конечно, строгими и «однако же, сей фрукт (испанскую монету) видишь по всей Европе», — заметил в ноябре 1676 года английский король Карл II.

Двадцатью годами ранее португальский иезуит отец Ан- тониу Виейра воскликнул во время проповеди в Билене (Бра­зилия): «Испанцы добывают серебро из рудников, они его перевозят, а выгоду от сего имеют чужеземцы».

И на что же шел этот благородный металл? На облег­чение участи бедняков — никогда, «единственно на то, что­бы еще больше раздувались и обжирались те, кто этими народами распоряжается» (по крайней мере, так рассу­ждал Л.Ханке в своей книге «Португальская и Испанская Америка»).

Если категоричное испанское законодательство было столь бессильно, то вполне очевидно, что происходило это из-за контрабанды: незаконный ввоз, коррупция, мошен­ничество, изворотливость, конечно же, не были характерными особенностями американской торговли и экономики, но они выросли до масштабов этой широкой картины: полем их деятельности был весь Атлантический океан плюс Южные моря. И сам Филипп II говорил об этих так называемых «невинных» кораблях, которые в 1583 году вышли в пла­вание, «утверждая, будто везут вина на Канарские острова, а на самом деле отправились в Индию и, как говорят, с доб­рой удачей».

Случалось, что целый большой корабль в Севилье гру­зился «для Индии, притом, что офицеры о сем даже не были осведомлены»! И вскоре на официально отправлявшиеся в Индию флоты нелегально и без затруднений грузили свои товары голландцы, французы, англичане, итальянцы разного происхождения, особенно генуэзцы.

В 1704 году «севильское Консуладо признавалось, что испанцы имели отношение лишь к одной шестой части груза флотов и галеонов», тогда как в принципе участвовать в :>том разрешено было им одним. На другой стороне океана, в «кастильских Индиях», контрабанда была такой же не­утомимой. Около 1692 года один испанский путешественник указывал, что «королевская казна, каковая отправляется из Лимы, стоит по меньшей мере 24 миллиона монет, но, прежде чем она дойдет из Лимы в Панаму, в Портобельо, в Гавану... коррехидоры (городские судьи-администраторы), приказчики, таможенники и прочие люди с добрым аппетитом отгрызают от нее каждый свою долю...»

И сами-то галеоны, суда одноврменно военные и тор­говые, предоставляли возможность для постоянной внут­ренней контрабанды. Что же касается внешней контрабанды, то она возросла в XVII и XVIII веках. Рядом с существо­вавшими колониальными системами были созданы проворные и действенные контрсистемы. К ним относились, например, плавания кораблей из Сен-Мало к берегам Южных морей, начавшиеся, вне сомнения, до войны за испанское наследство и продолжавшиеся после ее завершения в 1713 году.

В принципе испанский флот якобы прогнал их в 1718 году, но они возвратились в 1720 и 1722 годах. Сюда же относились и плавания из неиспанских портов Америки, к слишком протяженным и никогда не охранявшимся берегам континента. Этой торговлей, называвшейся «на длину ко­пья», голландцы занимались, отправляясь в Синт-Эстатиус из Кюрасао (который им принадлежал с 1632 года), анг­личане — с Ямайки, а французы -- с Сан-Доминго и с дру­гих, находившихся в их владении, Антильских островов.

И как раз против этой торговли были направлены дей­ствия группы отчаянных шотландцев, которые в 1699 го­ду насильственно и не без шума обосновались на краю Дарь­енского перешейка в надежде, устроившись «на самом побережье материка», выбить почву из-под ног англичан и голландцев, позиции которых были более удаленными.

Североамериканские мореплаватели не отставали. К 80- м годам XVIII века их китобои, под предлогом стоянки на рейде у берегов Перу, беспардонно доставляли туда кон­трабандные товары, которые местные коммерсанты, как и полагается, принимали благосклонно, ибо покупали они их по дешевке, а перепродавали по цене «официальной», ко­торая не снизилась.

Но крупномасштабной контрабандой была долгое время, вне сомнения, та, что отклоняла в сторону португальской Америки, Бразилии, серебро испанских рудников в Ио- тоси. Главным путем туда была, начиная с 1580 года, Рио- де-ла-Плата.

После разделения корон в 1640 году португальцы проявят упорство и долго будут удерживать идеальный пост с не­большим анклавом — Колония-дель-Сакраменто в нынешнем

Уругвае. Испанцам пришлось ее осадить и брать штурмом и 1762 году. Но вполне очевидно, что контрабанда не смогла бы процветать без пособничества местных купцов и про­дажных властей, осуществляющих надзор за делами. Ес­ли она и развелась в чрезмерных масштабах, то, как пи­сал Аккариас де Серионн, «потому что громадная выгода сей коммерции позволяет ей выдерживать одновременно и большой риск и издержки на подкуп».

Так что, говоря о должностях губернаторов в Амери­ке, продававшихся в 1685 году, некий анонимный автор за­являет без обиняков, «что всегда бывает молчаливое послаб­ление для ввоза иностранных товаров».

И действительно, разве не появляется уже в 1629 — 1630 гг. в Лиме весьма почтенный аудитор, назначенный па пост судьи по делам контрабанды, и устроивший у себя дома склад запрещенных товаров? Судья был взят с по­личным и, тем не менее, продолжал свою жизнь весьма уважаемого аудитора.

Впрочем, если послушать заступников контрабанды, то она будто бы работала лишь на благо общества.

«Испанцы Америки, — объяснял один француз в 1699 году, — коим галеоны не доставляют и половины необхо­димых товаров, были весьма рады, что иностранцы (главным образом, французы) им их привозят».

Всеми способами они облегчали незаконную торговлю в такой мере, что «больше двухсот кораблей на глазах у всей Европы и испанцев занимаются торговлей, каковая за­прещена под страхом самых суровых наказаний».

Французский отчет, относящийся к 1707 году, отмечает даже, что «грузы французских кораблей «Триомфан», «Гас­пар» и «Дюк де л а Форс» были до их отплытия запроданы негоциантам Веракруса»! Правда, тогда существовало со­трудничество между Францией Людовика XIV и не слишком уверенной в своем будущем Испанией Филиппа V.

Контрабанда, присутствовавшая везде, имела, однако, в разные периоды разное значение. Из правдоподобных под­счетов создается впечатление, что по объему она с 1619 года, а может, и раньше, превосходила нормальную официальную торговлю Испанской империи.

Такое положение как будто сохранялось вплоть до 60-х годов XVIII века, то есть более столетия. Но речь идет :*десь только о гипотезе, которую следует еще проверить. И на сей раз именно европейские, а не одни только испан­ские, архивы смогут сказать последнее слово, если исто- рическис исследователи, конечно,, возьмут на себя труд оз­накомиться с ними.

В конце концов испанское правительство стало реаги­ровать на эти беспорядки. Наступило медленное, трудное оздоровление. Но в последние годы XVIII века оно про­водится энергично и «революционно».

Следует сказать с самого начала: не всегда админист­ративным мерам, принятым в этом отношении метрополией, придают их истинное значение. Так, институт интендантов не был простой пересадкой в Америку французских учре­ждений, своего рода переносом культурного фактора.

Интенданты также отвечали заранее продуманному на­мерению мадридского правительства сломить креольскую аристократию, удерживавшую старинные командные вы­соты. Точно так же запрещение Общества Иисуса (1767 год) оказалось началом «военного» режима, режима власти и силы, сменившего своего рода моральный порядок, — и на­следниками такого военного режима станут, к несчастью, независимые впоследствии государства.

И здесь тоже речь шла о преобразовании, почти что о революции. Следует ли приписывать всю заслугу его ди­настии Бурбонов, которая в своем багаже принесла из Фран­ции принципы централизованной монархии и арсенал мер­кантилистских мер? Или же то было сильное желание перемен, будоражившее Испанию, как она вскоре в век Про­свещения будет будоражить всю Европу?

Клаудио Санчес Альборнос доходит до утверждения, что у истоков преобразования Испании стояла не Бурбонская монархия, но испанское желание перемен, которое открыло французской династии дорогу на полуостров.

С 1713 года внимание реформаторов обратилось, есте­ственно, к тому, что было самой крупной ставкой, последним шансом: к Новому Свету. Могла ли Испания сохранить то, что создала по ту сторону Атлантики? Франция, чьи ко­рабли во время войны посещали американские берега, не отказалась от своих амбиций ни на побережьях Южных мо­рей, ни на границах Новой Испании.

Разве не подумывало французское правительство во вре­мена Лоу отхватить, опираясь на Луизиану, близлежащие испанские владения?

Во всяком случае, именно так думал один мрачный ис­панец в ноябре 1720 года. «Мы будем иметь несчастье увидеть королевство Новой Испании разделенным и перешедшим под власть французов, если Бог нам не поможет», — писал он.

Английская угроза, не столь заметная, была опасна по- другому, хотя бы в силу уступки в Утрехте в 1713 году ась- епто. Асьенто - это монопольное право на поставку в ис­панские колонии в Америке черных невольников. Оно практиковалось с XVI века. В начале войны за испанское наследство (1701 год) оно перешло к Франции.

В 1713 году оно приняло форму международного до­говора, когда Филипп V предоставил его Англии: согла­шение, подписанное с компанией Южных Морей, преду­сматривало сроком на 30 лет ежегодный ввоз 48 тысяч рабов.

Хотя одна из статей Аахенского договора 1748 года во­зобновила это право на 4 года, английская компания от него отказалась в 1750 году.

Но ничто не было утрачено безвозвратно. Правитель­ство принялось за дело и в 1714 году создало по француз­скому образцу Министерство флота и Индий. В том же году образовалась Гондурасская компания; в 1728 году — Ка­ракасская компания, которой суждено было процветать; позд­нее, в 1740 году — Гаванская компания. В 1717 — 1718 гг. Торговая палата, орган севильской монополии, была пере­ведена в Кадис, так же, как и Совет по делам Индий.

Кадис был городом на протяжении многих лет конфлик­товавшим с Севильей. Так он становился единственным пор­том Индий («Индиями» назывались колониальные владения Испании).

Правда, привилегированные компании успеха не имели. В 1756 году пришлось даже положить конец их монопольным правам.

Но неудача эта, несомненно, помогла свободной торговле развиваться за пределами «тяжеловесной системы флотов» и способной в том, что ее касалось, постоянно вдохновлять экономики Нового Света.

Реформа 1735 года, учредившая плавания регистровых кораблей, не стала сразу же действенной, ибо регистры не­легко избавлялись от обыкновения плавать сообща. Но «к 1764 году отношения между Испанией и Новым Светом на­чали становиться регулярными».

Введены были ежемесячные рейсы пассажирских судов между Кадисом, Гаваной и Пуэрто-Рико, и каждые два ме­сяца — между Кадисом и Рио-де-ла-Платой. Наконец указ от 12 октября 1778 года объявил свободной торговлю между Америкой и тринадцатью портами Испании.

Следствием этого был очень сильный рост торговли ме­жду Испанией и Новым Светом и, само собой разумеется, возросшее влияние Испании на свои заморские владения.

Еще одной важной мерой стало образование в 1776 году вице-королевства Буэнос-Айрес. Оно сократило контрабанду но Рио-де-ла-Плате. По отношению ко всей Испанской Аме­рике контрабанда, вне сомнений, продолжала расти в аб­солютных цифрах, но она уменьшилась относительно, при­нимая во внимание общий подъем торговли (в 90-е годы

18. века контрабанда снизилась примерно до одной трети официальной торговли).

Утвердился активный надзор не без живописных, да­же комических происшествий. Так, например, в 1707 го­ду обнаружится, что остров Орна попросту, явочным путем оккупирован голландцами и что губернатор, которого они там поставили, сделался присяжным покровителем «всех злодеев, преступников и контрабандистов испанских и прочих наций, кои находят убежище в сем месте»!

И все же контрабанда за счет организма, пребывающего в добром здравии, более не подрывала столь серьезно, как в предшествовавшем столетии, прочность Испанской им­перии. Обновленная система смогла даже выдержать два серьезных испытания: восстания Тупака Амру в Перу в 1780 году и Комунерос в Венесуэле в 1781 году — то и другое были массовыми восстаниями.

Восстание Тупака Амару, столь сильно потрясшее пе­руанское общество, затронуло все движения, которые имели место среди массы индейцев, метисов и даже креолов. Но это широкое движение, великолепный индикатор их глу­бины, продлилось едва лишь пять месяцев.

Разрушение церквей, мастерских, асьенд было всего толь­ко моментом и возмущение в конечном счете было слом­лено, столкнувшись с индейскими вспомогательными вой­сками, собранными и вооруженными испанцами.

Как и все виды прогресса, прогресс в Америке повлек за собой разрушение старых порядков. Бурбоны сознательно не соблюдали издавна существовавшие привилегии и на­ряду со старыми Конс.уладо существовали «торговые па­латы, организовывавшие и контролировавшие внешнюю тор­говлю и пользовавшиеся большими привилегиями».

В Мехико и Лиме были созданы другие, соперничав­шие со своими предшественниками и соседями: так, Кон- су ладо в Веракрусе выступил против старинного могущества Консуладо в Мехико.

Одновременно с этим европейские мануфактурные из­делия (особенно — английские и испанские) затопили ме- ггные рынки и повлекли за собой нараставшее расстрой­ство местной промышленности.

Наконец, изменялись торговые кругообороты, то бла­гоприятно для местной торговли, то неблагоприятно для нее. Например, Перу, лишившись горнопромышленного Верхнего Перу (присоединенного к вице-королевству Буэнос- Айрес в 1776 году), утратило придаток, который своим спро­сом на продовольствие и на текстильные изделия уравно­вешивал его экономику.

И еще пример: Новая Испания знавала ужасающие по­трясения при страшных голодовках 1785 и 1786 годов; и чтобы вновь обрести спокойствие, хотя бы ложное, отно­сительное спокойствие, потребовалось бы, чтобы господ­ствующие классы перестали с непонятным пылом бороться друг с другом.