Т.Д. Марцинковская

доктор психологических наук, зав. лабораторией Психологического института РАО

 

1. Психология так активно развивается в последние годы, вернее, в течение всего последнего столетия, что предсказать точно, что с ней будет, достаточно трудно. Тем не менее какие-то явления, уже достаточно ясные на сегодняшний день, могут помочь нам увидеть те тенденции, которые будут, по-видимому, определять развитие психологии в ближайшие десятилетия, хотя, может быть, к середине следующего века их вектор переменится.

Представляется, что одним из важнейших факторов является то, что психология осознает, наконец, свою тесную и нераздельную связь и с естествознанием, и с философией. И споры о том, гуманитарная она наука или точная, бессмысленны и даже вредны, так как они внушают психологам, что их ориентация

 

34

 

на оба научных подхода невозможна, что она делает психологию маргинальной, лишает своего лица. В то же время эта взаимосвязанность, соединенность и точного, и гуманитарного, и прогрессивного, поступательного, и качественного развития является как раз даром, уникальностью психологии, которая делает ее одной из важнейших наук о человеке и мире вокруг него. Именно психология соединяет в себе объективность знания человека о себе и окружающем с субъективностью и нематериальностью отношения и осмысления этого знания.

2,3,8. Значимой и достаточно отчетливой является, на мой взгляд, и тенденция к новому объединению, интеграции различных психологических направлений в единое целое. В начале века тот кризис, который переживала наша наука, был во многом кризисом роста. В середине прошлого века психология, объединившись с естествознанием, получила новые стимулы к своему развитию. Появление новых точных экспериментальных способов исследования душевной жизни, новых методов анализа — все, казалось, сулило новый взлет психологического знания, новый уровень понимания психики, в том числе и сокровенных стремлений и гениальных идей человека. От новой психологии многого ожидали, многое она и дала, многие проблемы решила. Новый век действительно стал веком разума и значимых открытий, в том числе и в психологии человека, в способах управления его поведением, его познанием, общением. Но оказалось, что, может быть, главные ожидания все-таки не сбылись, на многие вопросы ответов все еще нет. И первые сомнения в возможности решить все проблемы, так же как разница в их приоритетности появились уже в начале века. Психология это осознала, осознав и то новое, что накопилось в ее опыте. Этот опыт, осознанный как значимый, но не реализуемый в той старой традиции, которая все еще доминировала в психологии и которая определяла ее предмет, и привел к кризису, к размежеванию. В результате появилось несколько психологий, каждая со своим предметом и методом исследования.

Жизнь показала, однако, что это разделение поверхностно. Реально и за поведением, и за гештальтом, и за влечениями стояла единая система категорий, выстроенная, правда, в разные иерархические структуры. Это единство категориального строя и методологических принципов психологической науки и привело к тому, что в настоящее время происходит консолидация научных направлений, старые оппозиции (внешнее — внутреннее, поведение — сознание и т.д.) уходят в прошлое, формируется единый предмет психологии как науки. Эта тенденция особенно ясно прослеживается в зарубежной психологии, в последние годы она начинает осознаваться и отечественными учеными.

На интеграцию влияет и тот факт, что психология активно взаимодействует, проникает в другие дисциплины, не растворяясь в них, но привнося в них антропологизм, часто — свои принципы, иногда и свои методы. Особенно важным является то, что такая связь появляется не только с другими науками (с лингвистикой, этнографией и т.д.), но и с искусством, и с политикой, и с реальной практикой. Это взаимодействие имеет обратную связь, изменяя и психологию. Однако при всех изменениях она все же останется наукой, основанной на поиске новых знаний, а не на формальной технологии, чистой эмоции или абсолютной вере.

6. Для отечественной психологии важным является и тот факт, что настоящий период — это период открытия новых (точнее, забытых) имен, новых школ. Мы вновь активно осваиваем опыт зарубежной психологии (как современной, так и первой половины XX в.), возвращаемся к своим истокам, в том числе к работам и дореволюционных, и репрессированных ученых. Часто это узнавание, воспоминание бывает само по себе настолько значимо, настолько эмоционально наполнено,

 

35

 

что в какой-то степени затемняет суть того, что было сделано в то время, как, например, это часто происходит и с психоанализом, и с нашей гуманистической психологией.

Здесь важно не создать новых мифов взамен старых; непродуктивно просто перекрасить черное в белое и наоборот, что очень часто встречается в нашей культуре, в нашей ментальности. И с возвращением забытых имен и идей надо тоже быть очень корректным. В частности, это касается и психотехники, и педологии, в которой было сделано много открытий, было много позитивного, — это и комплексный подход, и учет индивидуальности детей, и практическая направленность. Опыт педологии может помочь, например, в преодолении того барьера, который существует сейчас между возрастной и практической психологией в образовательных учреждениях. Не менее важен и анализ тех ошибок, которые были допущены и педологией, и психотехникой: низкая квалификации многих практических педологов, слишком широкое и быстрое распространение тестов и тренингов без соответствующего уровня образования, упрощенное понимание психики.

Это относится и к российской философской психологии начала века. Важно вернуть в научный обиход имена и идеи — и С.Л. Франка, и Н.Я. Грота, и Г.И. Челпанова, и Г.Г. Шпета, и других ученых. Мне, например, представляется крайне актуальным анализ деятельности научной школе ГАХН, в которой работали многие известные ученые, проводились исследования проблем психологии искусства, творчества, внутренней формы слова и художественного произведения и т.д. Но в то же время нельзя и абсолютизировать возвращенное наследие, говоря о «психологии, которую мы потеряли». Те открытия значимы в контексте своего времени, их нельзя прямо переносить в современность и возрождать ни в прежнем (что и просто невозможно), ни даже в модифицированном виде.

ПСИХОЛОГИЯ XXI ВЕКА:

ПРОРОЧЕСТВА И ПРОГНОЗЫ

 

(“КРУГЛЫЙ СТОЛ”)

 

 

 

 

 

Уважаемые читатели!

В этом номере журнала мы завершаем публикацию текстов выступлений участников “круглого стола”. Им был предложен следующий список вопросов

для обсуждения:

 

1. Станет ли XXI век веком психологии?

2. Сбылось ли пророчество В.И. Вернадского о вступлении человечества в психозойскую эру?

3. За какими психологическими направлениями и научными школами будущее?

4. На чьи работы отечественных и зарубежных психологов будут продолжать ссылаться в XXI веке?

5. Сблизятся ли в XXI веке психология, религия и искусство?

6. Нужна ли психологу клятва Гиппократа? Этика психологии и психология этики в XXI веке.

7. Какова судьба репрессированных наук и идей в психологии? Есть ли шанс

у педологии и психотехники возродиться?

8. В чем исторический смысл психологического кризиса на рубеже XX

и XXI веков? (К. Бюлер, Л.С. Выготский — кто следующий?)

 

 

 

 

Н.Н. Нечаев

доктор психологических наук, академик РАО, профессор Московского государственного лингвистического университета

 

1. Прежде всего я хотел бы отметить, что рубеж между двумя тысячелетиями — дата не мистическая, а вполне обыденная. В этом отношении ожидать коренного изменения в мировосприятии и миропонимании людьми ключевых проблем человечества не приходится. В то же время, если говорить о тенденциях развития в сфере гуманитарного знания и особенно в сфере образования, свидетелями и участниками которых мы являемся, то можно утверждать, что XXI век может стать веком психологии, если, конечно, мы, психологи, свои усилия умножим.

 

4

 

Дело в том, что на самом деле в истории имеют место не только некие надындивидуальные процессы, которые способствуют развитию той или иной области научного знания, но и прежде всего конкретные усилия ученых и, что, на мой взгляд, важнее, — потребителей этого знания. В конце XX в. в мире, а особенно в России мощно развивается психологическое образование. Оно расширяется (сейчас психологов не готовят только ленивые), становится массовым, безусловно, “разжижается” по своему уровню и тем самым резко ухудшается, но... крот истории роет верно, и психология начинает принадлежать народу. Профессиональные психологи вынуждены говорить не на “птичьем” языке посвященных в некую Тайну, а на обычном, нормальном языке человеческого общения, обнаруживая порой бедность содержания тех понятий, которые освободились от прежней терминологической упаковки.

Стремление “наполнить старые мехи новым вином” невольно заставляет искать в реальном жизненном материале хотя бы иллюстрации хрестоматийным утверждениям профессионалов-психологов, а это и есть начало собственно психологии как науки, ибо точка зрения жизни, как бы примитивно она ни понималась, есть основная точка зрения научной психологии.

И как бы мы ни сокрушались, что многие потребители психологического знания “погрязли” в эмпиризме и прагматизме, без священного трепета, а то порой и вовсе не воспринимают наших “общих” идей о Деятельности, Личности, Архетипах и прочих психологических мифологемах, требуют конкретных рецептов поведения на все случаи жизни, мы должны осознать, что рождается новая психология. Пусть не эти люди, так их дети станут психологами божьей милостью, так как для них будет очевидно, что какой бы областью или сферой деятельности они ни занимались, они будут работать психологами не “книжными”, а психологами “жизни”. Но это действительно произойдет не скоро даже в третьем тысячелетии. У меня глубокое внутреннее убеждение, что все области научного знания являются по сути дела своеобразными подотраслями психологии, так как данные любой науки — суть результат, средство и условия для осмысления Мира. Концепции современной математики или биологии — это прежде всего концепты современного математического или биологического мышления. Психологу должно стать ясно, что вся математика есть не что иное как сложившиеся и складывающиеся способы математического мышления, не востребованные большинством человечества, что вся инженерия есть не что иное как громадный арсенал способов инженерного мышления, и т.д. и т.п. История живописи предстает с этой точки зрения прежде всего историей психологических изменений способов восприятия и представления и т.д. и т.п. Психолингвистика, пусть весьма поверхностно, это уже понимает, “психоматематики” или “психофизики” в указанном понимании еще не существует.

Традиционный подход к так называемым психическим функциям, или процессам (мышление, память, воображение и пр.) исчерпывает себя все больше и больше именно потому, что многие психологи, обращаясь к решению практических задач, связанных с познавательной деятельностью, чувствуют, что “чисто психологического” знания об этих процессах им явно недостаточно. Они порой вынужденно входят в содержание и особенности структуры тех видов деятельности, в которых они хотят разобраться с целью оказания помощи в качестве психологов. В результате, например, психология “мышления” из книжной абстракции “анализа через синтез” превращается в конкретное описание реальной деятельности оператора РЛС или системного программиста со своим конкретным предметным содержанием, овладение которым превращает

 

5

 

психологически потенциальное в психологически реальное.

2. В этом отношении я достаточно скептически отношусь ко всякого рода пророчествам, в том числе и к пророчествам такого уважаемого человека, как В.И. Вернадский. Психозойская эра появилась, на мой взгляд, тогда, когда человек стал впервые хоронить своих близких, т.е. понимать, что он не один в этом мире, что он тоже уйдет, когда он начал заботиться о своих ближних, а не только о своем животе, и т.п. Эта эра наступила тогда, когда появились первые проблески сознания, может быть, даже чуть раньше. Недавно смотрел замечательную передачу про слонов. Оказывается, у них матриархат. Стадо возглавляет самая опытная слониха, не самая сильная, а самая опытная. Для меня последние данные психологических исследований социальной организации животных показывают, что мы слишком увлекались фиксацией различий между нами и, так сказать, братьями по разуму вместо того, чтобы увидеть, насколько мы похожи. Говоря словами героя Р. Киплинга, “Мы с вами одной крови”. Трагическая общность судьбы всех землян, независимо от цвета кожи, формы носов и наличия хвостов, при современных тенденциях развития надвигающейся экологической катастрофы меня волнует значительно больше.

3. Я являюсь учеником Московской школы психологов. Моими учителями были и А.Н. Леонтьев, и А.Р. Лурия, и П.Я. Гальперин. Имя П.Я. Гальперина для меня почти святое при всем том, что это был очень земной человек. Но именно ему удалось раскрыть и предмет, и метод научной психологии. Содержательное раскрытие ориентировки конкретного человека в условиях предстоящего действия, понимание богатства структуры этой ориентировки, осуществляемой в разных формах, переструктурирование всей системы ориентировочной деятельности субъекта в зависимости от решаемой им жизненной задачи — все это уже сейчас становится подлинным предметом психологии. Планомерное поэтапное формирование умственных действий и понятий также уже де-факто становится общим методом исследования для многих психологических работ, идущих в самых разных областях психологии: общей, педагогической, возрастной, социальной. Порой исследователи даже не догадываются о том, что они используют этот метод. Объективная логика серьезного исследования, направленного на решение реальных задач ориентировки человека, заставляет воспроизводить позиции этого метода независимо от “канонических текстов” и даже порой вопреки им. В принципе экспериментально-генетический метод, который получил наиболее точное воплощение в методе планомерного поэтапного формирования, стал общим местом не только в отечественных исследованиях. Я думаю, что у психологии в этом направлении очень хорошее будущее, так как многие уже сейчас начинают понимать, что только в той мере, в какой мы действительно помогаем людям решать жизненно важные для них задачи, мы можем действительно научно осваивать глубины и высоты человеческой психологии.

4. В XXI в. будут продолжать ссылаться на те работы, которые не были конъюнктурными в XX в., которые не пытались предугадать изменения линии партии, не поддавались господствующим идеологическим штампам и т.п. Оригинальные авторы будут интересны всегда, так как сама психология — это тоже весьма конкретный арсенал психологического мышления и воображения. Компилятивные сборники будут интересны для соответствующих исследований как наглядные образчики политической или экономической конъюнктуры, особенно характерной для последнего десятилетия. Рынок буквально накрыла волна учебников, выпускаемых стотысячными тиражами, все достоинство которых при всей

 

6

 

их монографичности — это отсутствие какой бы то ни было авторской позиции. Знакомясь с этими томами, невольно вспоминаешь о повторении истории сначала в виде трагедии, а затем в виде фарса: вначале это С.Л. Рубинштейн, а теперь — это... Р.С. Немов.

У С.Л. Рубинштейна — при всех его пристрастиях, блужданиях и ошибках — за каждой строчкой ты видишь глубокую личную ответственность за судьбы отечественной психологии и отечественных психологов. У неофита присутствует “все на свете и... топор”, как любил говорить Д.Б. Эльконин. Там есть все, кроме ответственности психолога. Я немного побаиваюсь, что новое психологическое поколение сформируется на базе этого учебника, потому что серьезных учебников сейчас, к сожалению, нет. Успокаивает только то, что студенты в массе своей — народ разумный и все, что учат для сдачи экзамена, полностью сдают на экзамене.

Если же говорить серьезно, то к учебной книге необходимо относиться очень бережно. Я считаю, что она имеет большее значение, чем книга неучебная. Считаю классическим учебник по психологии, изданный под редакцией А.В. Петровского в 1970 г. (последующие издания, по-моему, становились хуже). Я бы не хотел называть много фамилий, потому что это вообще конъюнктура. Есть вещи, которые несправедливо остались на периферии психологии или вообще забыты. Например, такой мыслитель, как Я.А. Пономарев, “попал” не в свое время. Многие его работы остались неким эксклюзивным материалом. Эти и подобные им работы будут интересны, потому что они оригинальны, в них представлена точка зрения автора, есть позиция, а не конъюнктура. Именно потому, что с ней спорят, она будет востребована. То же самое и с Л.С. Выготским. Ведь он очень популярен, в частности, потому, что он очень спорен, что с ним хочется спорить практически на каждой его странице. По мнению некоторых авторов, то, что пишет Л.С. Выготский, находится вообще за гранью нормы, это некоторое патологическое движение мысли, но именно оно очень привлекает. Это мое субъективное впечатление.

5. Психология, религия и искусство не сблизятся. Во-первых, потому, что это — “про разное”. Верую потому, что нелепо. Нельзя смешивать науку и религию. Вся история схоластики показала, что можно отточить аргументы, но нельзя изменить позицию. Во-вторых, я думаю, что некоторое оживление религиозных форм сознания для большинства вновь обращенных конъюнктурно, это пройдет. У меня ощущение, что это ненадолго. Искусство — другое дело. Вопрос хитрый. Есть некоторые исследователи искусства (например, К.М. Кантор), которые наглядно показывают, что искусство в его классическом виде умирает. Возникают новые формы искусства (например, инсталляции). Люди ходят, смотрят, им интересно — это что-то новенькое. Но в этих инсталляциях — один шаг до художественной, эстетически значимой организации реальной жизни. Люди будут понимать, что реальное искусство — это организация их собственной жизни. Не в эстетическом идеале, а в реальности. Жить надо красиво — это движение в искусстве, и это развитие искусства.

6. Клятва Гиппократа психологам, безусловно, нужна. Я думаю, что прием абитуриентов на факультеты психологии должен сопровождаться подписанием некоторого договора о том, что этот человек обязуется не вредить, не манипулировать, не использовать свои знания для морально неприемлемых целей. Должен быть не просто кодекс. Должна существовать некая защита профессионального сообщества от дурака и негодяя. В этом отношении, мне кажется, наши общественные объединения (общества психологов) не выполняют эти функции. Может быть, потому, что нет соответствующей законодательной базы. Я думаю, этим надо заниматься, я считаю это

 

7

 

принципиально важным. В этом плане этика психологии должна получить правовой базис, стать правовой нормой, которую нельзя нарушать, не опасаясь получить оценки своих действий как правонарушения и соответствующей формы лишения лицензии на психологическое деяние.

7. У педологии и психотехники нет никакого шанса возродиться. Я благодарен многим современным психологам, прежде всего А.В. Петровскому, который систематически показывает и причины, и следствия соответствующих репрессий. Но история, как известно, сослагательного наклонения не терпит, поэтому шансов никаких. Де-факто комплексный подход к психологическим проблемам стал общей нормой.

8. Как ученик П.Я. Гальперина могу сказать, что психологический кризис не преодолен. Я вспоминаю слова А.Н. Леонтьева о том, что современная психология развивается не в ствол, а в куст. Если проанализировать то, что имеет место сейчас, то окажется, что он был совершенно прав. Прав был и П.Я. Гальперин, говоря, что открытый психологический кризис стал перманентным и закрытым, и все потому, что предмет психологии все время смешивается с объектом психологического исследования. Нельзя прямо пальцем показывать, что изучает психолог. П.Я. Гальперин неоднократно выступал против этого указующего подхода. Благое дело сделали Д.И. Фельдштейн и издательство “Феникс”, переиздав независимо друг от друга его книгу “Введение в психологию” и ряд других ключевых для понимания его творчества публикаций. П.Я. Гальперин был, увы, мало пишущим, но много думающим психологом, у него, к сожалению, мало опубликованных работ, так что они еще будут издаваться и переиздаваться, — “к сожалению” потому, что ничего лучше еще нет.