kazyutinskii_v_v_mamchur_e_a_sachkov_yu_v_i_dr_spontannost_i

Таким образом, тезис "будущее не может действовать на настоящее" не является аналитически необходимым, но вместе с тем он есть необходимое суждение, полностью исключающее противоположное суждение. В отличие от суждения "целое больше части" или "все тела протяженны" тезис "будущие события не действуют на настоящие" нуждается во внешнем обосновании, в раскрытии смысла понятия "порождение" как определенного фундаментальными чертами человеческой деятельности. Только

вэтом праксеологическом плане мы можем оправдать его как суждение необходимое.

В"Критике чистого разума" Кант провел различие между видами необходимых суждений: аналитическими суждениями и синтетическими суждениями априори. Если аналитические суждения проистекают из принятого смысла понятий, являются простой расшифровкой определений и не нуждаются по этой причине в каком-либо обосновании, то синтетические суждения априори должны быть дедуцированы из некоторых общих, "трансцендентальных" соображений. Несомненно, что именно

кпоследней группе суждений относится и положение, утверждающее асимметрию причинной связи. Мы не имеем здесь возможности обсуждать достоинства и недостатки кантовской классификации необходимых суждений с современной точки зрения. Необходимо лишь отметить, что Кант, безусловно прав

всвоем различении указанных типов суждений как имеющих различную логику оправдания. Тезис "будущее не может действовать на настоящее" существенно отличается от суждений "все тела протяженны" или "целое больше части" и отличается прежде всего по основанию своей достоверности. Отнесение принципа причинности к тавтологиям или к бессодержательным суждениям, которое было обычным для представителей позитивистской философии, является шагом назад по сравнению с Кантом: оно затушевывает принципиально важные различия логического и гносеологического порядка. Основной недостаток кантовского подхода состоит в том, что в его системе обоснования категорий вообще нет понятия деятельности. В силу этого, обоснование свойств причинности исходит у него из предположений, которые, как мы сейчас понимаем, совершенно недостаточны для этой цели.

Асимметрия причинной связи не есть только свойство обыденных представлений. Это свойство причинности полностью сохраняется и для представлений, которые мы называем теоретическими, которые составляют в качестве некоторого рода мысленных моделей необходимый компонент любого теоретического рассуждения. Так как при теоретическом рассмотрении явле-

нии, когда имеет смысл одновременность причины и следствия, принцип асимметрии причинности может быть сформулирован в форме: "настоящее не определяется будущим, а только прошлым и настоящим". В этом смысле требование асимметрии причинности господствует необходимо над любым научным рассуждением. Оно представляется принципом, которому подчиняется построение всех физических моделей.

В обыденной жизни, а в определенном смысле и в науке, существуют объяснения от будущего ("телеологические" объяснения). Так, мы говорим, что человек делает нечто ради определенной цели, или мы можем объяснить излучение раскаленного тела стремлением составляющих его частиц к наиболее вероятному состоянию. Однако во всех таких случаях имеет место лишь рациональная связь между будущим и настоящим, возможность логического перехода от известного или гипотетически предполагаемого будущего к настоящему (или прошлому), но не детерминация будущим. Логическое объяснение может идти от будущего к прошлому, но когда возникает вопрос, как проходит процесс, то мы строим представления о движущих факторах (модель процесса) в полном соответствии с принципом причинности, т.е. от прошлого к будущему.

Современная физика формулирует требование асимметрии причинности также и на номологическом уровне. Принято считать, что законы физических теорий должны согласовываться с уравнением или неравенствами, содержательный смысл которых состоит в том, что настоящее состояние системы может зависеть только от прошлых ее состояний, но не от будущих. В теории относительности это выражается так называемым требованием микропричинности. Соответствующие требования учитываются также и в квантовой теории поляЧ Разумеется, здесь мы имеем дело уже с другим уровнем рассмотрения причинности. Речь идет здесь о специальных, хотя и очень общих, утверждениях физической теории, которые в принципе могут быть опровергнуты и которые не связаны жестко с асимметрией причинности на уровне опыта. Исследование номологической причинности - особая тема, которую мы не будем здесь затрагивать. Наша задача состояла здесь в том, чтобы выявить истоки представления об асимметрии причинной связи на уровне обыденного опыта, так как не теоретические конструкции, а именно наша чувственная предметная деятельность лежит в основе нашего убеждения в необратимости времени.

1 См.: Широков Д.В. Условия причинности в теории полей // Современный детерминизм и наука. Новосибирск, 1975. Т. 2. С. 265-278.

130

2. СМЫСЛ ТЕЗИСА О НЕОБРАТИМОСТИ ВРЕМЕНИ

Утверждение о необратимости времени, представляющееся на первый взгляд чем-то предельно ясным, в действительности неопределенно и неоднозначно. Можно выделить несколько существенно различных его истолкований. Оно возникло первоначально в поэзии и философии как утверждение о неповторимости прошлого, о невозвратимости утраченного, о невозможности переделать историю и т.д. В этом смысле, которое можно назвать экзистенциальным, утверждение о необратимости времени относится непосредственно к психическим и социальным аспектам человеческой жизни, и лишь затем преобразовывается в более абстрактные представления о необратимости мирового процесса в целом, в представления о мире как о бесконечной последовательности все новых и новых состояний.

Необратимость времени понимается в настоящее время, особенно в работах, связанных с обсуждением физической картины мира, как невозможность обратного течения процессов, инверсии причинно-следственных связей, такого хода событий, идеальную возможность которого мы можем наблюдать на экране при обратном прокручивании пленки в кинопроекторе. Такое понимание необратимости в отличие от первого случая утверждает невозможность не просто возвращения к уже пройденным состояниям, а возвращения по определенному пути, через последовательное повторение в обратном порядке пройденных состояний. При таком понимании необратимости на первом месте стоит не сам факт возвращения к прошлому, а его механизм; он представляет собой не что иное, как некоторую конкретизацию общей идеи необратимости под влиянием представлений физики о связи состояний в материальных системах. Здесь уместно говорить о физическом или натуралистическом понимании необратимости времени.

Понятие необратимости времени во многих случаях фиксирует просто некоторое свойство времени как математической величины, а именно отсутствие обратного отсчета времени во всех наших рассуждениях о реальных процессах. Действительно, время как величина только возрастает независимо от характера процессов, которые мы исследуем. Допустим даже, что все процессы в мире стали периодически повторяться или течь назад, т.е. время стало обратимым в первом или во втором смысле. Несомненно, что и в этом случае мы стали бы все события располагать последовательно, на возрастающей шкале времени, приписывая каждому циклу свое время, как мы это делаем, наблюдая последовательные колебания маятника или другие периодические про-

цессы. Наряду с античностью под номером 1 появилась бы античность под номером 2 и наряду с Платоном, мы зафиксировали бы Платона2, но даты жизни Платона2 несомненно были бы другими, занимающими свое место на шкале времени. Содержание требования о необратимости времени сводится в этом случае к некоторому запрету, состоящему в том, что не существует реальной ситуации, которая могла бы нас принудить к обратному отсчету времени, которая принудила бы нас возвратиться ко времени, уже однажды зафиксированному. В этом смысле мы можем говорить о математической необратимости или об однонаправленности времени.

В абстрактных онтологических рассуждениях тезис о необратимости времени понимается как утверждение о невозможности действия будущего на настоящее и прошлое, т.е. представляет по существу другое наименование для свойства асимметрии причинной связи. Необратимость времени выступает здесь как фиксация одного из существенных свойств причинного отношения. Именно в этом случае мы имеем дело с категориальным или с собственно философским пониманием необратимости времени.

Необратимость времени может быть понята, наконец, как определенное требование к теоретическому объяснению, запрещающее выводить свойства событий и свойств событий, которые случились после него. Если указанное свойство причинной связи выступает в форме теоретического принципа, как это имеет место в теории поля, то мы можем говорить о номологической необратимости времени.

Разделение этих смыслов принципиально важно, ибо рассуждения о необратимости времени вообще, без разделения онтологического и гносеологического аспектов, уровня моделей и уровня теории, психологического (экзистенциального) и теоретического понимания тезиса совершенно бессодержательны и не могут привести к какому-либо определенному результату. Дело в том, что обоснование тезиса в одном смысле не является его обоснованием в другом и, таким образом, необходим особый анализ каждого случая.

3. А Н А Л И З ПУТЕЙ ОБОСНОВАНИЯ

Необратимость времени в первом (экзистенциальном) смысле не допускает какого-либо рационального обоснования. И обыденный опыт и данные естествознания постоянно укрепляют нас в убеждении неповторимости и бренности бытия, но строгое обоснование этого положения затруднительно вследствие не-

определенности критериев, по которым мы могли бы судить о возвращении прошлого. Многие процессы в мире, окружающие человека, в действительности повторяются. Это относится не только к механическим движениям и временам года, но и к огромному числу событий, вплоть до явлений психической жизни человека. Мы, однако, убеждены в уникальности, в бесконечной конкретности каждого события, мы склонны думать, что любое повторение, каким бы близким к оригиналу оно ни было, все-та- ки не является полным. Обоснование необратимости времени в этом смысле - гносеологическая проблема, а именно: оно сводится к оправданию правомерности нашей веры в бесконечную конкретность и уникальность каждого события.

Необратимость времени во втором (физическом, натуралистическом) смысле может быть понята как фиксация некоторого существенного свойства физических моделей. Она обосновывается обычно ссылкой на определенные физические процессы как рост энтропии в замкнутых системах, радиоактивный распад и т.д. Такого рода натуралистический подход к обоснованию свойств времени, несмотря на свою привлекательность и большую популярность, в действительности несостоятелен, ибо ни один реальный процесс не может выступать в качестве адекватной экземплификации (образа) времени. Второе начало термодинамики, как известно, утверждает тенденцию любой системы к возрастанию внутреннего беспорядка (энтропии) и многие философы склонны связывать с этим представление об однонаправленности и необратимости времени. Однако такая интерпретация времени связана с целым рядом сомнительных допущений. Второе начало термодинамики есть не что иное, как эмпирическое обобщение, оно не имеет статуса категориальной необходимости, и привязывать необратимость времени к этому физическому закону значило бы заведомо делать это свойство временным, относительным, зависимым от дальнейшего развития физической теории. Еще более важно то, что принцип возрастания энтропии является статистическим законом, он утверждает лишь тенденцию процессов и не исключает заведомо, хотя бы на какой-то момент, обратного течения процесса. Эта интерпретация времени таким образом доказывает как раз обратное тому, что намечалось доказать. Авторы, оперирующие определенными физическими представлениями для обоснования необратимости времени, не учитывают также того обстоятельства, что философское представление о необратимости времени существовало задолго до появления собственно теоретического знания и, следовательно, оно имеет некоторые другие корни, чем те или иные чисто теоретические модели, появившиеся в течение двух последних столетий.

Из сказанного не следует, что представление о необратимости времени не может иметь специфического смысла в рамках физики или что исследование структуры физической теории с точки зрения подобных общефизических принципов бесперспективно. Рассматривая принципиальные проблемы своей науки, ученые неизбежно наталкиваются на такого рода общие, метатеоретические закономерности, стремятся выразить их в общенаучных и философских понятиях и неизбежно используют их как эвристическое средство, позволяющее выходить в более широкую область исследования. Представление о невозможности обращения механизмов природы, выраженное в законах термодинамики,

вэтом отношении выступает важным методологическим принципом, руководством при построении новых теорий. Однако такого рода принципам, несмотря на их общность и методологическую значимость, не следует придавать значения принципов философских, подменять ими категориальные суждения или выдвигать их

вкачестве обоснования последних.

Необратимость времени в третьем смысле относится к свойствам времени как математической величины. Поскольку эталон времени представляет собой всегда некоторый природный цикл, поскольку точка отсчета задана и поскольку также предполагается, что мы умеем нумеровать циклы, то возрастание величины времени обеспечено, как обеспечено возрастание натурального ряда при гарантированном прибавлении всё новых и новых единиц. Ясно также, что "течение" времени в этом случае не зависит от характера каких-либо других процессов, и мы никогда не будем иметь оснований для поворачивания его, ибо каждая такая временная шкала независимо от эталона и точки отсчета может мыслиться бесконечной и включающей все мировые события. Каждому событию в прошлом соответствует на этой шкале определенная точка и каждому событию в будущем, даже если оно совершено аналогично уже совершившемуся когда-то, должно соответствовать новое, количественно большее время. По самому своему способу задания любая шкала времени включает в себя и однозначно упорядочивает все события, и поэтому в принципе не может возникнуть повода для обратного отсчета времени, для возвращения к уже пройденным точкам на принятой шкале. Субстанциональная трактовка времени в истории науки и философии, в частности ньютоновское абсолютное время, представляет собой не что иное, как гипостазирование абстракций, связанных с пониманием времени как математической величины. Сам Ньютон, как известно, называет абсолютное время математическим. И это полностью соответствует сути дела. Абсолютное время вносится в научную картину мира как определенная

идеализация, связанная с идеей его измерения. Положение о необратимости времени в рассматриваемом смысле является вполне определенным тезисом и полностью обосновывается из состава идеализаций, в рамках которых оно сформулировано. Если мы допускаем некоторую эталонную длительность в виде определенного цикла, если мы допускаем вечное существование и неизменное повторение этого цикла, то принадлежность каждого события к определенному циклу гарантирована самим устройством шкалы. Никакие, даже идеальные, повторения событий и ситуаций не могут привести здесь к идее повторения или обратимости времени.

Собственно категориальный или онтологический смысл необратимости времени выражается четвертым его пониманием, при котором утверждение о необратимости фиксирует факт асимметрии причинной связи. Необратимость времени в этом последнем смысле мы оправдываем как отражение определенного свойства причинной связи, которое в свою очередь обосновывается на основе деятельностного истолкования категории причинности. Для понимания сути дела в этом последнем случае, для понимания того, что здесь действительно имеет место обоснование свойства времени через свойство причинности, важно уяснить, что понятия "асимметрия причинной связи" и "необратимость времени", несмотря на их тождественность в смысле фиксируемого содержания, имеют различную смысловую нагрузку, а именно: они выражают различное логическое соподчинение категорий причинности и времени. В том случае, когда время предполагается как исходное понятие, когда мы считаем уже данным представление о соотнесенности всех событий со шкалой времени, мы говорим об асимметрии причинной связи как о свойстве причинности по отношению к данному направлению времени. В генетическом же плане время предстает производным, выражающим лишь определенный аспект причинного отношения.

Основные понятия, раскрывающие категориальное понимание времени, - "прошлое" и "будущее", - могут быть определены через понятия действия или порождения, а именно прошлое мы можем понять как совокупность всех тех событий, на которые мы не можем воздействовать, и будущее - как совокупность событий, которые в принципе возможно предотвратить или вызвать. Вряд ли возможно полностью восстановить сложный исторический контекст формирования понятия времени, но несомненно, что именно различие событий по отношению к деятельной активности субъекта является подлинным основанием интуитивного разделения прошлого и будущего. Эти определения вскрывают, таким образом, логику становления понятия времени

на основе представлений о деятельности; причем время здесь раскрывается не в его количественной характеристике, не как величина, но как некоторый качественный (топологический) аспект универсальной причинно-следственной связи событий. С точки зрения этих определений высказывание "будущее не воздействует на прошлое" раскрывает основные компоненты понятия времени через понятие причинной связи. В этом контексте естественно говорить о необратимости как существенном свойстве временного отношения и об обосновании этого свойства времени на основе асимметрии причинной связи. Как мы выяснили выше, асимметрия причинной связи, предшествование причины действию, необходимое свойство причинности, продиктованное ее уникальным местом в структуре практики.

Логика обоснования необратимости времени выглядит следующим образом. Мы имеем представление об причинном соподчинении и утверждаем его в качестве универсального, значимого для всех событий, исходя из его статуса в структуре деятельности. Это представление конституирует как общезначимое разделение всех событий на прошлые, настоящие и будущие, т.е. задает исходные категории времени. На основе этих категорий в их причинной интерпретации мы подходим к обоснованию всех универсальных свойств времени и прежде всего к обоснованию его необратимости.

Номологическая необратимость, несмотря на свою смысловую близость к только что рассмотренному случаю, не может быть обоснована в качестве необходимой. Мы должны иметь здесь в виду то обстоятельство, что нормативные принципы теории, сколь убедительными они бы не казались, могут быть отвергнуты в структуре будущих теорий. Из онтологического положения о необратимости времени никак не следует невозможности допущения обратимых процессов в тех или иных теоретических построениях. Наша вера в универсальную причинную обусловленность событий, будучи вполне обоснованной, не может запретить физических моделей реальности, в которых это требование заведомо не выполняется.

4.МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Вметодологическом плане здесь следует обратить внимание на несколько моментов. Первый и, может быть, наиболее важный из них состоит в том, что проведенное обоснование необратимости времени покоится на философском (категориальном) понимании причинной связи, которая существенно отличается от

ее теоретического (физического) понимания. Различие между философскими и естественнонаучными определениями причинности не всегда учитывается в должной мере. Г. Рейхенбах, выдвигая в качестве исходного тезис "временной порядок можно свести к причинному", вместе с тем настаивает на том, что "обоснование причинной теории времени сделалось возможным только после создания Эйнштейном теории относительности"2. Логика обоснования необратимости времени получает у Рейхенбаха следующий вид: необратимость времени доказывается на основе асимметрии причинной связи, асимметрия же причинной связи обосновывается в рамках физики. Совершенно ту же логику мы видим у Уитроу, Грюнбаума, Фейнмана, Скляра и многих других физиков и философов. Несмотря на внешнюю убедительность такой аргументации, она ошибочна и, по сути, закрывает возможность удовлетворительного решения проблемы необратимости времени. Основная ошибка состоит здесь в неадекватной интерпретации статуса философских категорий, в отождествлении их с общими естественнонаучными понятиями, в ложном убеждении, которое связано с позитивистской установкой в целом: содержание категориальных (онтологических) утверждений должно быть обосновано на основе анализа научных (позитивных) представлений о мире. Утверждение асимметрии причинной связи, в действительности, может быть обосновано в своей необходимости, только будучи понято как отражение необходимого момента субъект-объектного отношения, но отнюдь не на материале физики или какой-либо другой науки. Логическое соподчинение здесь как раз обратное. Мы можем утверждать, что физические представления, будучи сориентированными на деятельность, не могут избежать понимания причинности как асимметричного отношения. Физические модели могут иллюстрировать необходимость этого общего категориального требования, но они не могут выступать в качестве его обоснования.

Второй важный методологический момент состоит в понимании самой логики обоснования. Обоснование теоретического тезиса мыслится чаще всего как его вывод из некоторой системы других положений или принципов. Применительно к свойству необратимости времени это означало бы возможность логического вывода положения "время необратимо" из утверждения об асимметрии причинной связи. Здесь, однако, мы имеем дело с ситуацией несколько иного рода. Намеченное выше обоснование необратимости времени состоит не в прямой логической дедукции, а скорее в некоторой переинтерпретации понятий, а именно в

2 Рейхенбах Г. Направление времени. М., 1962. С. 41.

обосновании того положения, что прошлое, настоящее и будущее как понятия, раскрывающие сущность времени, в действительности могут быть определены на основе понятия причинной связи и что понятие причинной связи в свою очередь оправдывается в качестве универсальной категории из факта деятельностной ориентации сознания. Наше обоснование покоится, таким образом, не на логической дедукции, а на прояснении генетического соподчинения категорий причинности и времени.

Основная трудность подходов к причинному обоснованию времени состоит в наличии здесь определенного логического круга. "Наиболее серьезный аргумент против причинной теории времени, который фиксирует реальные затруднения этой теории, - пишет в своей книге Ю.Б. Молчанов, - состоит в том, что известные в настоящее время попытки вывести порядок событий во времени из их причинного воздействия друг на друга логически некорректны. Для того чтобы обосновать таким образом порядок во времени, необходимо определить понятие причинной связи. Однако все известные до сих пор определения этого понятия либо явно несостоятельны, либо содержат неявную ссылку на порядок событий во времени"3. Праксеологический анализ разрывает этот порочный круг обоснованием того положения, что идея порождения, лежащая в основе причинной связи, определяется непосредственно в сфере практики, без апелляции к идее времени, а вместе с тем, она достаточна для определения фундаментальных временных позиций. Мы таким образом устраняем круг в определениях, устанавливая генетическую и логическую первичность категории причинности, рассматривая время как представление, вырабатываемое на основе причинных представлений, как абстрактное представление, конституируемое на основе эмпирической реализации причинных зависимостей.

Определенным затруднением представленной схемы обоснования времени является вопрос об оправдании его объективности. Если причинность интерпретируется как сугубо деятельностное понятие, отличное от понятия физического, то возникает вопрос об отношении его и производного от него понятия времени к реальной структуре мира. Представляется, что идея причинности и идея времени как фундаментальные категории реальности должны быть обоснованы, исходя из наук о реальности, но не из структуры человеческой активности, которая может содержать в себе исторические, социальные и психологические компоненты.

3 См.: Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени. М., 1977. С. 132.

Это сомнение, однако, полностью устраняется при более внимательном рассмотрении статуса деятельности и связанных с ней категорий. Прежде всего нужно отметить, что при определении категорий на основе деятельности мы рассматриваем деятельность не в экзистенциальном, психологическом или историческом плане, а в максимально абстрактных характеристиках, определенных ее структурой. Мы полностью отвлекается при этом от определений деятельности, основанных на рассмотрении ее условий, целей и средств, которые имеют личностный или исторический характер. Но в какой мере эта абстрактная структура деятельности может претендовать на объективность и реальность? Мы исходим здесь из того положения, что именно необходимая структура деятельности задает категории как высшие подразделения реальности, от которых зависит определение всех других типов реальности. В своем отношении к миру человек строит два уровня представлений: теоретические представления, систематизирующие данные опыта, и онтологические представления, фиксирующие в себе необходимые условия деятельности. Оба этих уровня представлений обладают объективной значимостью, ибо оба они определены и подтверждены практическим отношением человека к миру. В этом плане категориальные представления не менее объективны и не менее реальны, чем представления, вырабатываемые теоретическими науками о природе. Более глубокое размышление приводит нас к пониманию определенного примата категорий в этом отношении. В действительности, онтологические (категориальные) подразделения обладают высшей степенью объективности и реальности, ибо именно они лежат в основе всех теоретических определений, принципов и норм мышления. Объективность и реальность времени доказывается именно его деятельностной природой, его необходимостью как представления, определяющего синтез опыта. Ошибка традиционной априористской теории познания состояла в отрыве категориальной структуры мира от реальности, в понимании категориальной сетки только как имманентной структуры разума, независимой от реальности.

Категории, конечно, не зависят от опыта (в этом Кант, безусловно, прав), но это не значит, что они не имеют отношения к реальности. Деятельностное понимание категорий не субъективизирует их, а, напротив, возвращает им статус высших подразделений реальности, лежащих в основе определения всех более частных ее видов и форм. Из генетической связи онтологических категорий с деятельностью не следует, что эти категории отражают в своем содержании лишь активность как таковую, лишь субъективную сторону отношения человека к миру. То, что в человеческой деятельности является универсальным, т.е. необходи-

130

мым в любом случае, для любого субъекта, не может быть уже объяснено как проистекающее от субъекта, но необходимо должно быть понято как универсальная характеристика самой действительности. В недостаточном внимании к этому обстоятельству - один из истоков идеалистического, субъективистского истолкования категорий и общих представлений о мире в целом. Структура реальности, выявляемая деятельностью и закрепляемая ею исторически, является подлинным отражением реальности, имеет объективный статус. Это обстоятельство указывает нам также и вполне определенную логику обоснования категориальных принципов. Обоснование правомерности суждений, связанных с категориями, если они не простые тавтологии, неизбежно требует рассмотрения их генезиса, понимания их как отражения того или другого аспекта субъектно-объектного отношения, в конечном итоге - анализа представлений о деятельности, которые лежат в их основе.

5.ПРИЧИННОСТЬ И ВРЕМЯ

ВСИСТЕМЕ ОНТОЛОГИЧЕСКИХ КАТЕГОРИЙ

Система онтологических категорий, как показывает анализ, достаточно сложна и не допускает простого упорядочения. Вместе с тем ясно, что она организуется вокруг центральных категорий, непосредственно продиктованных структурой деятельности. Понятия причинности и времени несомненно относятся к такого рода фундаментальным (первичным) категориям реальности. Проведенный анализ необратимости времени важен в том отношении, что он позволяет сформулировать некоторый общий вывод о реальной взаимосвязи и соподчинении причинности и времени как категориальных представлений.

Аристотелевская система категорий в своей основе сводилась к десяти понятиям, имеющим онтологический смысл. Это субстанция, количество, качество, отношение, место, время, положение, обладание, действие и страдание. В этой системе представлена и категория времени и категория причинности, так как понятия действия и страдания обозначают у Аристотеля не что иное, как основные элементы причинно-следственного отношения. В своем объяснении времени Аристотель опирается не на понятие причинности, а на понятие движения. Понимание времени у Аристотеля выражается в таких положениях, как "время есть мера движения", "каково движение, таково и время и т.п."4 Если время есть способ сравнения и упорядочения движений тел, мера реальных движе-

4 Аристотель. Физика. Кн. IV. Гл. 12.

5* 301

ний, то естественно думать (эта идея в действительности и проводится Аристотелем), что понятие времени формируется в сфере физического опыта, на основе механизма абстракции и индукции. В этом плане обоснование необратимости времени должно быть поставлено в прямую зависимость от утверждений механики, т.е. физической науки о движении. Аристотель в этом плане может считаться прямым предшественником тех философов, которые и в наше время пытаются подойти к обоснованию времени из некоторых процессов природы типа роста энтропии в замкнутых системах или расширения Вселенной. Так как понятие движения тесно связывалось у Аристотеля с понятием действующей причины, то мы можем сделать вывод, что в аристотелевской системе категорий причинный или динамический аспект реальности был первичным и исходным для понимания времени.

Аристотелевская установка сохраняется еще у Лейбница, который рассматривает категории причинности, пространства и времени как производные от реального движения тел. Положение радикально меняется у Канта, который понимает время как первичное представление, которое необходимо для обоснования причинности и всех остальных категорий. Кант, в отличие 6т Аристотеля, не выделяет собственно онтологических категорий как предикатов субстанции, ибо для него категории - механизмы познания, которые должны быть распределены по ступеням познания. Причинность и время попадают при таком подходе в разные группы: время понимается Кантом как форма чувственности, формирующая вещи, а причинность - как категория рассудка, обеспечивающая становление суждений. В обосновании категориальной структуры в целом время занимает у Канта несомненно центральное положение: оно лежит у него в основе трансцендентальных схем, связывающих категории с опытом и служит, таким образом, предпосылкой обоснования всех рассудочных основоположений. Кант обосновывает рассудочные основоположения (постоянство материи, универсальность причинной связи и т.п.) на основе свойств времени, сами же эти свойства берутся им как непосредственно данные, как некоторое самоочевидное и неколебимое основание мышления. Категориальная система Канта темпороцентрична, ибо она базируется на представлении о времени как аподиктически очевидной непосредственной данности.

Примат времени перед причинностью имеет место также и в феноменологической трактовке категорий. Гуссерль не принимает кантовского априоризма в том его положении, что категории ничего не заимствуют из опыта. Категории у Гуссерля не даны человеческому сознанию в качестве готовой формы мышления, а конституирутся в сознании на основе опыта и априори при-

сущих сознанию интенциональных структур. Опыт лежит в основе феноменологического анализа категорий, в том числе и категории времени. Однако, как и у Канта, категория времени у Гуссерля обладает некоторого рода первичностью и фундаментальностью: она формируется непосредственно в экспрессиональном и ретенциальном сознании до выявления каких-либо более конкретных характеристик реальности типа причинности или движения5. Идея времени у Гуссерля - продукт непосредственных впечатлений и первичной памяти и ее обоснование не требует рассмотрения каких-либо более конкретных эмпирических или теоретических отношений. Обоснование причинности, как и всех других характеристик реальности, предполагает время в качестве необходимой предпосылки.

Философские представления о причинности, времени и пространстве, появившиеся в XX в. в связи с развитием новой физи-

!ки, как мы понимаем теперь, во многом ограниченны. Они сме-

;шивают общенаучные и категориальные представления о мире и ' пытаются придать научной картине мира онтологический статус, заменить категориальное вйдение мира системой положений, имеющих обоснование в рамках теоретического естествознания. Однако, несмотря на наивность такого рода устремлений, они содержат в себе определенное здоровое ядро, которое состоит в

*стремлении связать категории и категориальные принципы со структурой реальности, восстановить реляционное понимание времени, которое имело место у Аристотеля и Лейбница, как более соответствующее здравому смыслу и логике научного мышления. Это стремление не беспочвенно. Задача изложенных здесь соображений состояла в том, чтобы показать (на примере категорий причинности и времени), что категориальные представления имеют реальный базис, что они выражают в себе структуру реальности, связанную с деятельностью и навязываемую в качестве необходимой структуры сознания процессом социальной деятельности. Одним из следствий этого положения является то, что обоснование структуры категориальных представлений требует анализа структуры человеческой практики. Другое следствие этой установки состоит в том, что именно категория причинности должна быть понята в качестве основополагающей в системе категориального видения мира. Представляется, что от безусловной темпороцентричности, которую мы видим у Канта и Гуссерля, мы должны перейти к системам каузацентрическим, опирающимся на понятие причинности как центральное и первичное для системы онтологических категорий.

5 См.: Гуссерль Э. Феноменология внутреннего сознания времени. М., 1994. § 31.

их фаз. Этот последний член и ответствен за появление интерференционной картины.

Однако в реальности строго монохроматических волн не существует. По определению монохроматическая волна - это строго синусоидальная волна с постоянными во времени амплитудой, частотой и начальной фазой. В реальности волны имеют конечный спектральный диапазон и ограничены во времени и пространстве. Частота и амплитуда могут сохраняться, однако со временем меняются. В общем случае общая интенсивность двух пучков света в некоторой точке пространства равна сумме интенсивности пучков и так называемому интерференционному члену, который учитывает взаимодействие пучков.

Наличие наблюдаемой интерференционной картины является, по определению, свидетельством когерентности волн, колебаний и пучков света. Свет от пары обычных лампочек накаливая, как показывает опыт, не дает интерференционной картины, соответственно интерференционный член равен нулю и в таком случае говорят, что пучки не коррелированы или не когерентны между собой15.

В теории колебаний и волн когерентность "определяется как необходимое условие существования эффектов интерференции"16. В классической оптике степень когерентности теоретически оценивалась по величине интерференционного члена, а экспериментально по контрастности интерференционных полос. Традиционные источники света использовали некоррелированно излучающие атомы и молекулы, поэтому для получения интерференционной картины приходилось расщеплять разными способами излучение одного и того же источника на два или несколько пучков.

Изолированный возбужденный атом испускает цуг волн в течение промежутка времени порядка 10~8 с, после чего переходит в невозбужденное состояние. Затем атом может вновь перейти в возбужденное состояние и вновь начать испускать цуг волн. Если излучение, например от двух независимых атомов, попадает на экран, то в результате получится интерференционная картина, зависящая от разности фаз между колебаниями цугов. Эта разность фаз будет быстро и беспорядочно сменяться другой. Ни глаз, ни другой классический приемник света не сможет отслеживать столь быстро меняющуюся интерференционную картину и будет фиксировать только равномерную освещенность экрана.

15См.: Сивухин Д.В. Указ. соч. С. 190.

16См.: ШелепинЛ.А. Когерентность. М„ 1983. С. 7.

308

В классической теории для учета запаздывания одного цуга волн от другого вводят понятие временной когерентности, причем длительность цуга называют временем когерентности, а для характеристики влияния размеров источника на интерференционную картину используют понятие пространственной когерентности.

Для характеристики немонохроматических (квазимонохроматических) колебаний используют корреляционную функцию колебаний, характеризующую степень их согласованности.

Классические модели когерентных явлений в целом хорошо описывают различные интерференционные схемы, позволяют исследовать интерференцию немонохроматических световых пучков и учитывать влияние частично когерентного света. В классике практически ставится знак равенства между понятиями когерентности и корреляции. Так, согласно "Физической энциклопедии": "Когерентность - коррелированное протекание во времени и в пространстве нескольких случайных колебаний или волновых процессов, позволяющее получить при их сложении

четкую интерференционную картину..."17.

Остается неясным соотношение понятий монохроматических и когерентных источников. В классической теории: "Строго монохроматические волны одной и той же частоты, даже от двух различных точечных источников, всегда интерферируют между собой, т.е. когерентны. Интерференционная картина от таких источников устойчива в том смысле, что распределение интенсивности волнового поля в пространстве остается неизменным во времени. Интерференция от независимых источников света, например от электрических лампочек, недоступна наблюдению глазом. Глаз не наблюдает интерференцию даже при наложении излучений от двух независимых самых узких спектральных линий, излучаемых разреженными газами. Это служит лучшим доказательством того, что излучения реальных источников света никогда не бывают строго монохроматичными"18. Здесь, как мне представляется, очень наглядно видна ограниченность классического описания понятия когерентности. В классической теории монохроматические волны, волны одной частоты всегда когерентны. В то же время в условиях эксперимента, какими бы узкими светофильтрами не выделяли монохроматическую волну из излучения классического источника света - интерференционной картины получить не удалось. При этом использование квантовых источников излучения позволяет наблюдать интерферен-

17Физическая энциклопедий М., 1990. Т. 2. С. 394.

18Сивухин Д.В. Указ. соч. С. 197.

130 5* 308