Р ис. 28. Титульный лист докторской диссертации к. И. Щепина

Печальный конец первого природного русского преподавателя медицины послужил как бы началом агонии Московской госпитальной школы. Немецкая партия, видя, что из среды русского народа могут появляться талантливые ученые, и борясь за свои привилегии и влияние, начинает после Щепина борьбу против Московской госпитальной школы, где большинство учащихся были природные россияне. Эта борьба нашла свое выражение в инциденте с Петром Ивановичем Погорецким (1740-1780), другим талантливым преподавателем московской школы. Погорецкий принадлежал к числу тех девяти человек, которые, по мысли Кондоиди, были отправлены по окончании курса в петербургском госпитале в 1761 г. за границу, в Лейден, где он слушал лекции Гауба и Альбина. По возвращении в Россию этот талантливый врач был назначен в Московский генеральный госпиталь и здесь с юношеским жаром принялся за порученное ему дело. Прибыв в Москву, он прежде всего почел своим долгом донести Медицинской коллегии, в каком положении он нашел школу и что необходимо для дальнейшего ее преуспеяния. Между прочим, в этом донесении Подгорецкий указывал, что большинство немецких учеников школы не знают ни латинского, ни русского языков. В общем, в донесении Погорецкого о нуждах школы Медицинская коллегия увидала энергичный и сознательный шаг к расширению программы госпитального преподавания. Однако большая часть членов Медицинской коллегии не только не желала улучшения госпитальных порядков, но всячески противодействовала этому. Получив донесение Погорецкого, барон Черкасов поручил члену коллегии Пеккену рассмотреть донесение и дать о нем заключение. Пеккен потребовал, чтобы Погорецкий изъяснялся точнее, и кроме того сказал ему, что не следует вдаваться в излишние подробности, ибо «они для малознающих слушателей будут невразумительны». Однако это было только предлогом. В уме Пеккена и его товарищей уже зрела тогда мысль об основании исключительно немецкого высшего медицинского заведения и недоступного для русских молодых людей, что нашло свое осуществление в основании Калинкинского училища. Естественно, что успех этого нового учебного заведения был бы поставлен под сомнение, если бы рядом стала расширяться программа старых госпитальных школ. Поэтому коллегия не отвечала на донесения Погорецкого и только ждала случая совсем устранить его от преподавательской должности. Кроме того, и в Московском госпитале стали чинить Погорецкому разные неприятности. В конце концов, Погорецкий вышел из терпения и написал в коллегию, что если ему не хотят помочь, то пусть отправят его в другое место. Коллегия только этого и ждала. Погорецкого назначили доктором в Сибирский корпус, и с этого времени прекратилась учебная деятельность этого даровитого преподавателя.

После Погорецкого окончательно закатилась звезда московской школы, и в дальнейшем руководящее значение для русской медицины приобретает петербургская школа, особенно после того, как в ней появляется личность первого профессора хирургии Ивана Шрейбера (Johann Friedrich Schreiber, ?—1760). Последний, родом пруссак, был принят на русскую службу в 1731 г. на пять лет, но прослужил на различных административных должностях лет десять. Первым оценил его Кондоиди, который понял, что истинное призвание Шрейбе- ра — не администрация, а профессура. Указом медицинской канцелярии от 1742 г. Шрейбер, только что устроившийся штад-физиком в Москве, был назначен в петербургские школы для обучения учеников и подлекарей анатомии и хирургии. При определении на службу доктор Шрейбер получил титул «доктора и профессора», причем ему была дана особая инструкция, а вместе с тем право читать приватные уроки. Кроме того, оператору Якову Мел- лену было приказано препарировать для него и быть у него в повиновении. В указанной нами инструкции, составленной не без участия самого Шрейбера, хирургии отводилось почетное место бок о бок с анатомией. Профессор хирургии снабжался большими полномочиями, и всячески оберегался его престиж. Вся техническая часть была снята с профессора: не только препаровка, операции на трупах, но также операции и перевязки больных входили в обязанность помощников профессора. Вместе с этим в госпиталях были введены также клинические палаты. Отличаясь талантом, знаниями и уверенностью учителя, Шрейбер, с другой стороны, был высокомерен, неуживчив и капризен. Тем не менее он сыграл большую роль в истории госпитальных школ, и для петербургских госпиталей он сделал то же, что раньше сделал Бидлоо для Московского госпиталя. С этих пор медицина, и особенно хирургия, в петербургских школах достигли небывалой еще высоты, и эти традиции отчасти передались впоследствии и Медико-хирургической академии (рис. 29).