Гольдман Л. - Лукач и Хайдеггер. - 2009
.pdfмежду непосредственным и опосредствованным (разделение, которое в работе будет представле но как различие между частным — непосредст венным — и тотальным — опосредствованным). Наконец, пункт, делающий очевидным его отли чие от Хайдеггера: Лукач извиняется, что изло жил свою работу на абстрактном и философском уровне, уточняя, тем не менее, что сам факт на хождения или обнаружения диалектического метода подразумевает тотальную историзацию сознания и деятельности, а также требование применять этот метод к мышлению и деятельно сти субъекта, историзация которого непосредст венно приводит к самым актуальным проблемам.
Очевидно, что в двух этих подходах есть не что общее и нечто противоположное. Бытие и история Хайдеггера размещаются на онтологи ческом уровне, философ многократно нам гово рит, что причастность к этой онтологии необхо дима, чтобы теоретически и практически ориен тироваться в повседневной жизни, чтобы понять себя и свои возможности как бытие-здесь, в мире; но все это, то есть, наука и политика, не относится к области философии и онтологии, даже если эта онтология позволяет философу как индивиду занять в своей повседневной жиз ни позицию мудреца или политика. Хайдеггер, устраняющийся от науки, напротив, не отстра нился от политики: ссылаясь на эту онтологию, он стал одним из главных глашатаев нацио нал-социализма. Лукач же не принимает ника кого принципиального разделения между онтическим и онтологическим, между непосредст венными проблемами и философией, и, если бы
90
это было возможно, то он отдал бы приоритет именно этим проблемам; но дело как раз в том, что нельзя ориентироваться на уровне науки или на уровне политики, не включая непосредст венное в опосредствованное, часть в целое, ин дивида в класс, класс в общество, общество в историю. Следовательно, именно исходя из не обходимости найти приемлемые решения непо средственных проблем, он и обязан взяться за проблемы философские, и поскольку эти проб лемы — в тот момент, когда он пишет, необходи мо, главным образом, порвать с долгой позити вистской и дуалистической традицией рациона лизма, эмпиризма и даже мышления Канта — особенно сложны, он станет философом и в кон це концов напишет, поскольку Маркс этого не сделал, первый большой, собственно философ ский труд о диалектике.
Я добавлю, что помимо сходств и противопос тавлений, которые являются объектом настоящей работы, существуют аналогичные сходства и про тивопоставления в политических позициях двух мыслителей, то есть в отношении Хайдеггера к национал-социализму и отношении Лукача к ста линизму. Как известно, и тот и другой связали себя с политической диктатурой, исходя из своих соответствующих глобальных анализов смысла истории. И эта приверженность двум различным и даже противоположным диктатурам имела, в обоих случаях, аналогичную структуру: для Хай деггера как и для Лукача смысл тотальности (или Бытия) проявляется на трех эквивалентных уров нях политики, философии и искусства. Поэтому их ангажированность нельзя свести к рабской
91
приверженности программе, требованиям и при казам политических вождей.
При таком историческом подходе Хайдеггер располагается на том же уровне, что и Гитлер, а Лукач — на том же, что и Сталин, и поскольку они выражали одну и ту же тотальность на уровне познания, постольку они считали, что лучше понимают природу политических фактов, чем сами политические вожди. Для Хайдеггера антисемитизм мог быть только глубоким и досадным заблуждением, а биологическое не имело места в онтологии и не могло ничем ни препятствовать, ни благоприятствовать возмож ностям бытия-здесь, выбору между подлинно стью и неподлинностью. С другой стороны, Гит лер мог быть только харизматическим вождем, одним из тех исключительных людей, которые обнаруживали подлинность в политическом из мерении истории и которые должны были, как и всякое «повторение», закончить возвращением к Das Man, к забвению подлинности, а это означа ет — политически — катастрофу. Для Лукача Сталин и сталинизм были лишь необходимой, но преходящей фазой Революции, бонапартистской фазой, функция и смысл которой состоит в том, чтобы защитить весьма важный опыт от угро жающих внешних, могущественных и реакцион ных врагов.
Не стоит и говорить, что ни Гитлер, ни Сталин не могли принять такую позицию: для первого антисемитизм составлял существенный элемент его политики, который возвещал его привержен цам о прочной победе и тысячелетнем царстве; что касается сталинцев, то они, вместо того, что-
92
бы воспринимать себя как деятелей переходной фазы, намерены были построить социализм в от дельной стране и стать главной революционной силой в мире; более того, определение стали низма как бонапартистского, сформулированное Троцким, у которого это была одна из самых важных идей, рассматривалось почти как самое тяжкое оскорбление в сталинских кругах.
Понятно, что у обоих философов были поч ти идентичные трудности в отношениях с теми двумя диктатурами, с которыми они себя свя зывали, и что, напротив, после падения гитле ризма и сталинизма, они оказываются среди тех редких интеллектуалов, которые сохраняли и защищали свои прежние позиции, утверждая, что именно они понимали функцию этих дикта тур лучше, чем большинство их сторонников, лучше, чем их вожди (разве в действительности не погрузился гитлеризм в пучину катастрофы? Разве в действительности не позволил стали низм одержать победу над непосредственной опасностью гитлеризма и даже опасностью, бо лее потенциальной, но тем не менее существо вавшей, исходящей от окружения СССР и от антикоммунистического фронта крупных капи талистических держав?).
Если мы теперь обратимся к первому очерку книги Лукача «Что такое ортодоксальный мар ксизм?», мы установим, что он начинается с ут верждения, что ортодоксальный марксизм не имеет отношению ни к одному из конкретных ис следований учителя; что он имеет отношение только к методу, он представляет собой «науч ное убеждение, что диалектическим материализ-
93
мом был найден правильный метод исследования, что этот метод можно разрабатывать, следовать ему и развивать лишь в духе его основоположни ков, что все попытки преодолеть или „улучшить" его вели и должны были приводить лишь к его опошлению, к тривиальности, к эклектике».1
Такую позицию Лукач занимает вопреки тем, кто противопоставляет марксизму требование «объективного» изучения фактов, и, чтобы укре пить эту позицию, он помещает в начало своего очерка последний тезис Маркса о Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Во всем этом очерке Лукач будет представ лять диалектический марксистский метод как ра дикальный разрыв с той, по его мнению, не науч ной теорией, которая стремится осуществить объективное изучение действительности, подчи няясь в первую очередь эмпирическим данным. Не стоит и говорить (это, впрочем, будет стано виться все более и более очевидным), что любое такое исследование является — по крайней мере, с некоторых сторон — аналогией тому, как Хайдеггер будет представлять феноменологический метод и основанную на нем онтологию, которая постигает мир как «наличное настоящее» (Vor handen), как данность, а познающего субъекта — как того, кто должен просто эту данность понять и воздействовать на нее. Какими бы ни были различия — а они были велики — существует близкое сходство между историческим миром
1 Цит. по: Лукач Г. История и классовое сознание. М., 2003. С. 105.
94
Лукача, предполагающим единство теории и практики, и миром Хайдеггера, в который оказы вается погруженным бытие-здесь и в котором действительность вступает с ним в отношение подручности (Zuhandenheit),
«Материалистическая диалектика — это диа лектика революционная». Именно это, говорит Лукач, следует понять, прежде чем мы сумеем обратится ко всем иным ее составным элементам:
«При этом речь идет о вопросе соотношения теории и практики. И не только в том его смысле, в каком он сформулирован в первой критической работе Маркса о Гегеле: „<...> Теория становит ся материальной силой, как только она овладева ет массами". Помимо этого как в теории, так и в том способе, каким она овладевает массами, должны быть выявлены те моменты, те определе ния, которые превращают теорию, диалектиче ский метод в рычаг революции; практическую сущность теории надо вывести из нее самой и из отношения теории к ее предмету».1
«В той же работе о Гегеле Маркс ясно выска зался об условиях возможности такого отноше ния между теорией и практикой: „Недостаточно, чтобы мысль стремилась к воплощению в дей ствительность, сама действительность должна стремиться к мысли". Или, в одном из более ран них произведений: «При этом окажется, что мир уже давно грезит о предмете, которым можно действительно овладеть, только осознав его».2
1Цит. по: Лукач Г. История и классовое сознание. М., 2003. С. 105.
2Цит. по: Лукач Г. История и классовое сознание. М., 2003. С. 105.
95
И Лукач делает вывод:
«Такое отношение сознания к действительно сти впервые делает возможным единство теории и практики».1
Две последних цитаты имеют один общий эле мент, который противопоставляет их первой, — фактор активности; начало революционной дея тельности обнаруживается не только в субъекте, который мыслит и который действует, не только в теории, но в той же мере, а, возможно, даже и в первую очередь, если «перевернуть пластинку», и на стороне объекта, действительности, кото рую субъект намерен изменить. Эта идея в неко торых отношениях сближается с той, что будет развивать Хайдеггер четыре года спустя, когда он скажет нам, что только одно лишь философ ское мышление является мышлением, в котором Dasein, бытие-здесь заставляют говорить само бытие и тем самым обнаруживают свое подлин ное отношение к нему. Тем не менее, эта идея противоположна исследованию Хайдеггера в той мере, в какой для Хайдеггера речь идет об уни версально приемлемом исследовании, образую щем фундамент истории, тогда как Лукач, более диалектично, излагает то же самое утверждение, добавляя к нему свое дополнение, а именно — что единство теории и практики, направленность теории на мир, а мира на теорию, сама является историческим фактом, структура которого меня ется в ходе развития, и что теоретик может пре^ тендовать на достоверный анализ лишь в той мере, в какой он сумеет одновременно и основать
1 Там же.
96
на этой теории свое понимание исторических фактов — тезис, общий с Хайдеггером, — и обос новать саму теорию конкретным исследованием аспекта, который непосредственно, здесь и сей час, принимает структура этого единства — зада ча, которую Хайдеггер отодвинул бы в область онтического, исключив ее из сферы онтологиче ски-философской рефлексии.
Добавим, что одна из главных идей исследова ния Лукача — идея, которую он впоследствии критиковал и отвергал — это идея, что историче ская эпоха, начавшаяся вместе с большевистской революцией, образует предпоследний этап на пути к тотальному тождеству и прозрачности ме жду теорией и практикой. Выражаясь более яс ными терминами, книга была написана в эпоху, когда все условия социалистической революции были даны, кроме одного: осознания, что эта ре волюция имеет необходимый характер.
«Уяснение этой функции теории вместе с тем высвобождает путь к познанию ее теоретической сущности: метода диалектики».1
И чтобы указать на радикальный характер своего разрыва, Лукач подвергнет критике книгу, которая в ту эпоху выполняла — и позже также еще будет выполнять — функцию чуть ли не биб лии для вульгарного и догматического марксиз ма: Анти-Дюринг Энгельса. Так как, говорит он нам, с какой бы энергией не утверждал Энгельс изменчивый характер и постоянное видоизмене ние понятий и соответствующих им объектов, ди
намический характер |
любой реальности, ее ста- |
1 Там же. С. 106. |
|
7 Л. Гольдман |
97 |
туе процесса «проистечения одного определения из другого, беспрестанным снятием противопо ложностей, их взаимопереходом; что вследствие этого надо отделять одностороннюю и непод вижную каузальность от взаимодействия. Одна ко самое существенное взаимодействие: диа лектическое отношение субъекта и объекта в историческом процессе, — он даже не упомина ет, не говоря уж о том, чтобы поставить его на подобающее центральное место в методологии».1
Разрыв с позитивизмом касается не только ра ционалистов, эмпириков, неокантианцев, но так же и позитивистского псевдомарксизма, включая самый характерный для него труд: Анти-Дюринг. Ибо, как говорит Лукач в этом тексте далее:
«Однако без этого определения диалектиче ский метод — даже несмотря на то, что сохра няются, правда, в конечном счете, все-таки лишь иллюзорно, «текучие» понятия и т. д., — пере стает быть революционным методом. Отличие диалектики от «метафизики» видится тогда уже не в том, что при всяком «метафизическом» подходе объект, предмет рассмотрения должен оставаться неприкосновенным, неизменным, а поэтому само рассмотрение остается чисто со зерцательным, и не становится практическим, в то время как для диалектического метода цен тральной проблемой является изменение дейст вительности. Коль скоро не учитывается эта центральная функция теории, то сугубо пробле матическим становится преимущество, связан-
1 Цит. по: Лукач Г. История и классовое сознание. М., 2003. С. 106.
98
ное с «текучестью» понятий: это — чисто «на учное» дело. В зависимости от достигнутого наукой уровня метод можно применять или от вергать без того, чтобы что-то мало-мальски из менилось в центральной установке по отноше нию к действительности, в понимании ее в каче стве изменяемой или неизменной. Более того, непостижимость действительности, ее фатали стически неизменный характер, ее «закономер ность» в смысле буржуазного, созерцательного материализма... могут при этом даже еще уси литься».1
И Лукач впоследствии будет подчеркивать, что любой волюнтаризм — и, добавим мы, любая теория автономных ценностей — есть лишь иная, субъективная сторона одной и той же медали, дополнение к объективистской, фаталистской и детерминистской теории, одним словом, созерца тельной по отношению к реальности.
Второй параграф посвящен анализу природы эмпирических фактов, составляющих главную тему позитивистского мышления. Не заходя, воз можно, так далеко, как это будет делать совре менная эпистемология, Лукач полагает, что сама инвариантная структура воспринимаемого объ екта представляет собой конструкцию, тесно свя занную и с природой объекта и с практикой субъекта. Он начинает с того, что констатирует, что любой факт дан нам только как элемент бо лее широкого контекста, выполняющий в этом контексте определенную функцию, имеющую ре шающий характер только для определения его
1 Там же. С. 106-107.
99