Марианна Вебер - Жизнь и творчество Макса Вебера

чают своеобразный характер призрачной жизни —как будто мы видим на занавеси силуэты действительно живых людей, исполня­ ющих танец; мы замечаем, что речь идет о существовании тех, кто за занавесом ведет ежедневную борьбу за меня и тебя, что именно занятие этими силуэтами и вообще мелкими и большими интере­ сами внешней жизни, как она нам дана, затрудняет понимание того, что другие, профессия которых связана с внутренней стороной жиз­ ни, легко глубоко внутренне реагируют на вызванное лишь мгно­ венным настроением высказывание и поэтому дольше находятся под его впечатлением, чем заслуживал бы такой мгновенный им­ пульс. Все это я говорю только потому, что мне не хотелось бы создать видимость, будто я считаю себя вправе на упреки какойлибо стороне».

* * *

Однако не только вчувствование в душевную жизнь матери, но и судьба Эмми усиливает понимание Вебером особой проблемати­ ки существования женщины, деятельность которой для других выражается не в предметных действиях, а исчезает в протекающей повседневности.

Бремя его собственной жизни в эти годы увеличивает то, что покров непостижимой меланхолии и физического изнеможения все чаще и сильнее падает на Эмми. Она тем сильнее страдает от ограничений болезни, что по своей натуре, близкой Елене и Иде, стремится служить и помогать. Уже через год после того совмест­ ного пребывания весной она заставляет себя внутренне отказать­ ся от любимого. Да и любит ли он ее вообще еще? Его по-братски доверчивые письма не дают ей на это уверенного ответа. Но даже если он ее любит: разве она поправится и сможет стать ему спут­ ницей жизни? Это представляется ей все более сомнительным. Она никоим образом не хочет связывать его или создавать впечат­ ление, что она его ждет. Она удалилась, и оба они в течение ряда лет не делают попытки увидеться. Письма становятся реже, образ подруги исчезает. Однако внутренне Вебер не отошел от нее; ведь еще есть надежда на то, что она когда-нибудь освободится от по­ крова болезни, выйдет навстречу ему здоровой и улыбнется ему с прежним очарованием. Он оставляет все нерешенным, а так как в то время еще мало знали характер подобных болезней, он тайно чувствует себя виноватым, считая, что его нерешительность явля­ ется причиной болезни Эмми, что она увядает от несбывшейся любви. И с каждым годом он все больше подчиняется мысли, что, если он не может спасти и осчастливить Эмми, он и сам не име­ ет права на полное человеческое счастье. К этому прибавляется

144

постепенно вырастающее из темных глубин жизни, таинственное чувство, что ему вообще не дано принести счастье женщине.

Дружба продолжается. Он пытается в своих письмах, правда, более редких, усилить ее доверие к себе и дать ей почувствовать ее значение для него и других. «Не требуй от себя слишком мно­ гого, милая Эмми, ты делала это и раньше, я помню, как ты все время считала, что не являешься для других тем, кем должно быть, а между тем пребывание с тобой было для всех нас таким благо­ творным. С тобой происходит на иной манер то же, что с моей ма­ терью, которая никогда не понимала, как много косвенно значила для нас ее жертвенная любовь в моменты, когда необходим была внутренняя защита от чего-нибудь, и эта защита была в мысли о ней». Он не соглашается с тем, что ее мучает, —будто она не мо­ жет в достаточной степени помогать своим и толкует ее уныние как следствие особой судьбы женщины: «Это напоминает мне не­ которые мысли, которые подчас преследуют мою мать. Я все боль­ ше понимаю, что подлинная тяжесть обязанностей, которые ми­ ровой порядок установил для женщин, заключается именно в том, что эти обязанности коренятся в отдельных специфически внеш­ них важных вопросах, которые должны быть сознательно разре­ шены, чем в выполнении их посредством длительного самопрео­ доления и что успех выполнения этих обязанностей значительно реже конкретен и ощутим, —их плод созревает как будто в само собой разумеющемся порядке повседневной жизни».

Через несколько лет, когда Вебер ближе познакомился с внут­ ренней подавленностью молодых девушек нового поколения, он еще ярче выразил свое понимание специфики женской доли: «Я вновь вижу, насколько легче сделала природа жизнь для нас, муж­ чин. Даже в самой неудовлетворяющей мужчину профессии мы все-таки видим внешний результат нашей деятельности; женщи­ на же, мать, дочь или сестра, не видит ничего из того, что означа­ ет ее существование для других, ей может даже часто казаться, что она не более, чем дополнительные забота и бремя, ибо выразить внешне, какое громадное обогащение жизни заключается в том, что есть кто-то, принимающий на себя наше обеспечение, и по­ казывает этим свое чувство принадлежности к нам, невозможно. Однако нам присуща потребность иметь внешние признаки нашей деятельности и именно в этом отношении природа предоставила нам, мужчинам, преимущество, правда, оно дано ценой большей внутренней бедности».

В какой мере Вебер ощущал материальную зависимость от отца, которому он становился чужим, позволяют предположить следующие строки, выражающие его ощущение со сдержаннос­ тью, требуемой почтением сына к отцу: «Знаешь, странное состо-

145

яние, когда, постепенно выходя из положения студента, еще го­ дами приходится ждать независимости; я во всяком случае это постоянно ощущаю и вынужден почти ежедневно преодолевать эту мысль. И я не могу также убедить себя в том, что это чувство не оправдано, ибо собственный хлеб для мужчины основа счастья,

для большинства людей содержание их стремления на протяжении всей жизни... для меня это еще далеко, изменить это теперь невоз­ можно, но мне этого очень не хватает, больше, чем другим, и по­ этому я очень неохотно теряю нужное для независимости время» (1887).

** *

Неужели же не было для Вебера более короткого пути для желае­ мой независимости? Разве необходимо, чтобы этот всесторонне одаренный человек, чувствующий себя способным к самым разно­ образным формам деятельности, которому каждый из его учите­ лей предрекал значительное будущее, тратил свою юношескую силу на бесконечном пути юридической специализации? Почему бы не совершить быстрый переход в какую-либо другую свобод­ ную профессию? Его преподаватели видели в нем будущего учено­ го и не представляли себе лучшего применения этого выдающего­ ся интеллекта. Так, Герман Баумгартен еще до защиты докторской диссертации говорит ему о доцентской должности. Но он колеб­ лется, не решается свернуть с дороги, на которую вступил, ведь в качестве доцента ему пришлось бы, по-видимому, достаточно дол­ го ждать «собственного хлеба», и прежде всего: он склонен боль­ ше к активной, чем к созерцательной жизни. Научная работа, на­ пример, в области юриспруденции, привлекает его как интересное занятие, но не как содержание жизни, ибо его не менее интересу­ ют политические и социальные проблемы, к тому же его волевой характер требует большой ответственности, «потока жизни и штурма действий». Даже позже он завидовал капитану корабля, ответственного в каждую минуту за жизнь людей. Когда он к кон­ цу своей юридической подготовки заменяет несколько месяцев известного берлинского адвоката, он находит такое удовлетворе­ ние в деятельности, требующей проницательности, способности принимать быстрые решения и инстинктов борьбы, что предпола­ гает даже после габилитации дополнительно заняться работой ад­ воката. Настойчиво рекомендующему доцентуру дяде он пишет: «Иногда и чисто научная деятельность совершенно теряла для меня свою привлекательность, так как создавалось впечатление, что практические интересы, регулирование которых является ос­ новной задачей развития права, создают такие комбинации, охва-

146

тить которые средствами нашей науки, как мне казалось, невоз­ можно; и тогда желание заниматься нашей наукой ради нее в са­ мой значительной степени уменьшалось» .

Если Вебер, несмотря на это, уже в период деятельности ре­ ферендарием решил наряду с юридической практикой стремить­ ся и к академической профессии, то руководствовался он, веро­ ятно, прежде всего соображением, что на этом пути он скорее достигнет своей цели: «Мне ясно, что я никогда не откажусь от практической деятельности после того, как я обрел уверенность

втом, что могу достигнуть в этом успеха; в академической же деятельности это неопределенно. Если бы я в нынешних условиях не оказался еще дальше от этой цели (есть собственный хлеб) и не было бы перспективы скорее продвинуться на другом пути и

вэтом отношении, то ее надо, как я полагаю, по крайней мере испробовать. Это, видимо, совсем не идеалистическая точка зре­ ния, однако я считаю ее оправданной. Правда, нельзя отрицать,

что при этом я часто неправильно понимал и не выполнял дру­ гие обязанности по дому, попытаться удовлетворить их мне сле­ дует, хотя я чувствую себя очень мало способным для этого».

Еще до получения доцентуры он предпринял серьезную попыт­ ку порвать цепи. Он подал заявление на место синдика в Бреме­ не, поехал туда и лично представился городским властям. Пред­ почтение было отдано местному юристу. Впоследствии он сказал об этом дяде, который не одобрил этот шаг: «Меня очень влечет практическая деятельность, здесь она, может быть, получила бы удовлетворение и с этим было бы покончено. Сознаюсь, что я лишь с трудом —как меня ни привлекает научная профессия — думаю о том, что от выжидающего, неоплачиваемого референда­ рия и асессора перейду к столь же выжидающему и неоплачивае­ мому приват-доценту. Полагаю, что при финансовой независимо­ сти у меня было бы меньше внешнего, но несравненно больше внутреннего покоя для научной работы».

Тем самым вопрос профессии был на данной стадии решен: Вебер представил работу по римскому, германскому и торговому праву и начал читать лекции весной 1892 г. Одновременно была возможность заняться юридической деятельностью, он размыш­ лял о месте адвоката или о сотрудничестве с каким-либо извест­ ным адвокатом. Однако обстоятельства заставили его идти по дру­ гому пути. Его почитаемый учитель, специалист по торговому праву, Гольдшмидт, тяжело заболел. Он уже во втором семестре передал Веберу чтение своего курса лекций. Теперь молодой до­ цент должен был перед большой аудиторией читать лекции по торговому и вексельному праву. Могущественный властитель уни­ верситетского образования, Альтгоф, интересовался им, допускал,

147

что он заменит знаменитого ученого, и предоставил ему сначала (1893) должность экстраординарного профессора, желая этим привязать его к Берлину. Таким образом внезапно открылся путь к значительной карьере. Но интересы Вебера уже в значительной степени перешли в область политической экономии. Он не хотел связывать себя с преподавательской деятельностью в области юриспруденции, так как начались уже переговоры о предоставле­ нии ему кафедры политической экономии. В 29 лет он был у цели. Его три книги получили научное признание. В социально-еван­ гелических кругах в нем видели будущего политика. Еще в это время он говорил: «Я не являюсь в сущности подлинным ученым; научная деятельность для меня слишком связана с заполнением часов досуга, хотя я вполне понимаю, что успешно заниматься научной работой можно только полностью отдаваясь ей. Надеюсь, что педагогическая сторона профессии доцента даст удовлетворе­ ние моему непреодолимому желанию заниматься практической деятельностью, но не могу еще решить, обладаю ли я способнос­ тью именно к этому ее аспекту».

О безудержной интенсивности работы в эти годы дает представ­ ление его последнее письмо Г. Баумгартену (написанное незадолго до смерти Баумгартена), датируемое началом его первого семест­ ра в качестве доцента: «Причина моего длительного молчания в том, что в последнее время я пострадал вследствие переоценки моей трудоспособности. Я объявил частный и общий курс лекций, а также частные семинарские занятия и начал их вести. Одновре­ менно я принял участие в составлении анкеты для Союза социаль­ ной политики по следующему вопросу: «Условия сельскохозяй­ ственных рабочих на востоке». И наконец, заменяя адвоката в каммергерихте, я ежедневно был занят с 9 часов до 7 часов вечера то в суде, то в бюро. Все это вместе создавало очень хорошее чув­ ство действительной занятости сверх головы. Параллельно шли еще несколько обещанных рецензий и с этой почтой я посылаю тебе статью, написанную т ш и т равНэгит20 для журнала моего друга Гёре, которая, может быть, возбудит ваш интерес. Теперь я готовлюсь к моей деятельности доцента и должен сказать, что те­ кущая подготовка от одной лекции к другой во многом более зна­ чительна, чем я предполагал. Думаю, что особенно семинарские занятия доставят мне со временем большое удовлетворение и ра­ дость. Помимо всего этого мне необходимо готовиться к походу против моих уже возникших и еще возникающих критиков во гла­ ве с Моммзеном, чья объективно отвергающая, лично достаточ­ но дружелюбная полемика с моей книгой, напечатанная в «Гер­ месе», требует подробного ответа. Лето, следовательно, будет, как я полагаю, достаточно заполнено работой, тем более, что я еще

148

обещал Отто «синюю тетрадь» о сельскохозяйственных рабочих на востоке».

Какой ценой был достигнут этот крутой подъем под постоян­ ным давлением домашних условий, можно предположить из его письма к Эмми: «В последние годы, о безрадостной пустоте кото­ рых я вспоминаю с ужасом, я погрузился в такую полную, несво­ бодную от известной горечи резиньяцию, что, если бы яркие, пре­ красные воспоминания не освещали известным горестным светом мое существование среди книг, я занимался бы исключительно, я бы сказал, автоматически, моей требуемой долгом профессиональ­ ной работой, к большому огорчению моей матери». Все высказы­ вания Вебера позволяют прийти к заключению, что он, независи­ мо от своей воли стремится к этой цели. «Собственно говоря, я не настоящий ученый». Это сказано в то время, когда он достиг пер­ вых больших успехов на поприще науки. И каждый, кто при не­ предвзятом отношении к научной карьере —посмотрит на эту мощную богатырскую фигуру, должен с ним согласиться. В сущ­ ности парадоксально представлять себе этого человека проводя­ щим всю жизнь за письменным столом с пером в руке, согнув­ шимся над фолиантами. Его стремление к знанию, так же, как стремление и способность сообщать знание другим, были несом­ ненно исконны и сильны, они проявились уже в детстве. Ненасыт­ ный интеллект требует все время новой пищи. Но наряду с этим другие —активные —силы его существа так же настойчиво требо­ вали своего применения. Познание действительности, ее подчи­ нение рассудку может быть для этого человека лишь предваритель­ ной ступенью для непосредственного формирования ее действием, ибо кажется, что этот человек еще больше, чем для мышления, рожден для борьбы и господства. Все дело только в том, найдется ли верная форма для этого, обладает ли его время соответствую­ щим предметом для кристаллизации этих сил. Он сам помышля­ ет о том, чтобы стать впоследствии практическим политиком.

* * *

Скрытая нежность Вебера, его вытесненная потребность в счас­ тье и женском очаровании находили в этот период лишь одно осу­ ществление, —в прелестных, нежных играх с молодыми сестра­ ми. Здесь одушевленная натура могла свободно выражать себя, не связанная конфликтами совести. Младшая, Лили, белокурое со­ здание с грацией и изяществом эльфа, была умной оригинальной школьницей с рано сложившейся склонностью задумываться. Уже в 7 лет она спрашивала мать: «Для чего, собственно говоря, жи­ вут?», «Почему Господь Бог создал и злых людей?» И испуганной

149

матери было нелегко ответить на такие вопросы. К счастью, поз­ же ее стремление к познанию обратилось на более простые вещи. Ее брат рассказывает: «Наша крошка задала мне сегодня богатый содержанием вопрос, во сколько лет становятся подростком? Ей еще придется этого подождать. Она все еще сохраняет неодоли­ мое стремление к знанию, и я в самом деле не знаю, откуда мне взять материал для вечерних рассказов у ее кроватки, ведь в ми­ ровой истории поистине слишком мало произошло». Плотный бо­ родатый брат, которого девочки неуважительно называют «Тол­ стяк», приходит каждый вечер к ее кроватке, заплетает ей косу и рассказывает постепенно всю историю мира, но больше всего о Фридрихе Великом, рассказов о котором она не может наслу­ шаться.

Старшая сестра —Клара, уже оканчивающая школу, расцвета­ ющая «молодая девушка» с длинными каштановыми кудрями, очень милая и живая. Ее наивная, беззаботная жизнерадостность и исконная самоуверенность, которая позволяет предположить, что ее везде ждет солнечный свет, составляют особую усладу бра­ та. Это молодое, непосредственное создание, которое прежде всего хочет жить и процветать «блаженным в себе самой», так благотвор­ но и необходимо отвлекает его от всего тяжкого бремени серьез­ ной жизни! Он может дразнить, ласкать, баловать ее и одновремен­ но образовывать и направлять. «Моя старшая сестричка стоит перед важным моментом ухода из школы; она сначала будет обу­ чаться ведению хозяйства в рекомендованной нам семье лесника в гессенской земле. Она летит в жизнь на всех парусах, к счастью, с полной непосредственностью, хотя уже с некоторыми углами, ко­ торые должны быть сглажены. Вероятно, она моя любимица по­ тому, что в ней я нахожу некоторые черты, которые, насколько позволяет всегда особенно несовершенное познание себя, как я вспоминаю, были присущи мне в том же возрасте». Воспитание брата состоит, правда, преимущественно в безграничном балов­ стве, он выполняет все ее желания —на что Елена взирает с неко­ торой озабоченностью; из первых заработанных денег он осыпает ее подарками; она уж не знает, что ей пожелать. Но он дает ей и другое; пусть она об этом скажет сама: «Как он любил природу и как он умел в странствиях рассказывать, учить и делать все пре­ красным. Как он наслаждался музыкой. Он познакомил меня со всеми операми Вагнера, и только благодаря его тонкому понима­ нию, его способности восприятия, они стали тем, чем они явля­ ются для меня. С его поразительным музыкальным слухом и па­ мятью он воспроизводил услышанные мотивы, и я с радостью вспоминаю о наших оперных вечерах, о том, как мы рука об руку шли через Тиргартен домой, причем он все время свистел отрыв-

150

ки из опер. Иногда он рассказывал этой девочке что-либо о себе — например, что он из-за Эмми не считает себя вправе жениться. К тому же нет женщины, которая могла бы его полюбить, которой он в силу своей натуры мог бы дать счастье. Брат и сестра рисуют свою будущую совместную жизнь. «Что ты там придумала? Гово­ ри, могу себе представить, но знаю, что это неверно. Такой старый медведь, как я, топчется лучше всего один в своей клетке».

В важном для него году 1892—93 (который завершился науч­ ным признанием, самостоятельностью в определенной профес­ сии и женитьбой) Клара была в пансионе, он посылал ей прият­ ные подарки, писал ей нежные и веселые письма и требовал от нее того же: «Я охотно расскажу тебе еще больше, но будешь ли ты мне часто писать? Пусть это будет даже вздор, но очень часто! Но ведь я тебя знаю! В тебе всегда есть немного любви, немного верности и немного большого лицемерия».

Когда сестра посылает домой письмо о плодах ее швейцарско­ го учения, написанное на плачевном французском, он высмеива­ ет ее на ярко выраженной тарабарщине21. В этом удивительном письме содержатся также определенные важные сообщения наве­ стившему ее отцу о предстоящем решении по поводу профессии:

«Милая детка, Приношу тебе благодарность за твое превосходное письмо —

но чёрт возьми —что это за ужасный французский, на котором ты пишешь? О Господи, в Веве, по-видимому, говорят на какомто сельском диалекте —деревенском, постыдном, как мы такой называли. Если я стану профессором в Марбурге, ты умрешь? Я? Не в Марбурге, а —ты можешь сказать об этом папе, но тихо, так как это секрет —в Берлине: экстраординарным профессором, чи­ тающим курс торгового права, как мне сказали господа тайный советник Альтгоф и тайный советник Экк —может быть уже ле­ том, вероятно в конце июля, несомненно в течение зимы - ты расскажешь папе и это. Факультет как будто согласен. Понима­ ешь, какое это замечательное положение? Теперь ты должна от­ носиться ко мне с большим уважением, чем раньше, но без стра­ ха, я буду относиться к тебе с любезностью и снисхождением. Я охотно уступаю тебе мои комнаты, которые ты хочешь унаследо­ вать, так как мне необходима вилла и по крайней мере два или три прислуживающих духа».

Клара была свежим молодым источником, которым он наслаж­ дался в своем книжном мире. Что он значил для сестры и каким она его тогда воспринимала, она, вспоминая, выразила следую­ щим образом: «И как он переживал со мной все, все мои дружбы,

151

Глава VI

Женитьба

Весной 1892 г. в Берлин приехала Марианна, внучатая племян­ ница Макса Вебера senior, чтобы получить там образование для самостоятельной профессиональной деятельности. Ее дед, Карл Давид Вебер, был старшим братом городского советника, ее мать, следовательно, кузиной его детей. После того как за открытием механического изготовления пряжи последовал упадок его билефельдского дела, Карл Вебер перенес кустарное производство полотна в сельскую местность, в тихую, красивую деревню у от­ рогов Тевтобургского леса. Местечко Эрлингхаузен тянется по уступу северного склона подобного валу Тёнберга. С его гребня открывается замечательный вид на все великолепие немецких зе­ мель: на востоке и западе —лесные вершины, которые в виде ши­ роких стен продвигаются в местность; на юге широкая, пустын­ ная украшенная соснами степь (Senne), таинственная синева которой у горизонта как будто исчезает в безграничном море. На севере открывается противоположная картина, —постепенно на­ растающая волнообразная вестфальская долина —до того, куда доходит взор, тщательно обработанные поля, окаймляемые леса­ ми и группами дубов. Между вершинами деревьев виднеются остроконечные крыши вестфальских дворов —яркий ковер жиз­ ни. Здесь деятельный сын пришедшего в упадок вследствие вве­ дения механических станков билефельдского торгового дома вновь создал свое дело с нуля. Он засадил бедных крестьян сте­ пи, обрабатывавших только картофель и гречиху, за станки и предоставил им пряжу. При сбыте выработанного в домашних условиях полотна он первым в своем кругу использовал совре­ менные методы капиталистического ведения дел, которых отцы избегали в качестве «неблагородных»: вместо того чтобы ждать скупщиков, он разъезжал сам со своими образцами. Этим он вызвал большое недовольство среди представителей его сосло­ вия —пока они не пошли по его следам. Его племянник Макс характеризовал впоследствии его новые методы торговли и его

153