Марианна Вебер - Жизнь и творчество Макса Вебера

ность; но, с другой стороны, наука пошла иным путем и отнюдь не приняла взгляды Штрауса как конечный результат, на что он притязал, а рассматривала их как импульс к новым, проникающим глубже вопросам; в последнее время было доказано, что книга Штрауса содержит не ответ, а вопрос, вернее, множество вопро­ сов, что ряд более важных сторон предмета остались в ней не ос­ вещены и что поэтому в основу должны быть положены другие понятия, а не те, которые Штраус использовал и мог в свое время использовать.

Надеюсь, что нам удастся поговорить когда-нибудь об этом, ибо стоит труда уяснить себе то, что здесь важно; именно в подоб­ ном случае всегда грозит опасность быть односторонним, свести все вопросы к одному и затем найти выход для решения всех труд­ норазрешимых задач в понятии, значение которого мы сами в дан­ ный момент не понимаем или понимаем недостаточно ясно. Так обстоит дело, например, с понятием «мифа», которое приводит Штраус и которое, как я вижу и вполне понимаю, тебе очень по­ нравилось, так как это понятие служит как будто легко постигае­ мым ключом для объяснения того, что непостижимо для наших рассудочных понятий и нашей логики. Однако при внимательном рассмотрении оказывается, что это понятие ничего не объясняет

инисколько не проясняет вопрос; оно ни в какой степени не объясняет связь Иисуса как отдельной конкретной личности с Христом истории и в сущности вообще неприменимо к рассмат­ риваемым здесь изменениям человеческого духа и человеческой культуры. (Далее следуют объяснения сущности и возникновения мифа, с одной стороны, и возникновения христианства благода­ ря Иисусу как исторической личности - с другой). Если рассмат­ ривать миф о Геракле или Персефоне, создание поэтического вос­ приятия природы оседлым высоко одаренным народом, так же, как то, что царило в обычно не имевших родины, длительное вре­ мя борющихся с нуждой, собранных из разных стран первых хри­ стианских общинах —это было бы равносильно уподоблению де­ ятельности редактора газеты (описывающего на основании статистических данных нужду трудящихся классов и следствия приверженности к алкоголю, связывая с этим благожелательные, полемические или сатирические соображения об этом состоянии

ио том, кто ответствен за него) человеку, который в то же время борется с тяжелейшей нуждой и различными наблюдениями и фантазиями, возникающими в его уме. Можно провести еще ряд подобных сравнений: если кормилица вечером закупоривает фла­ кон с чернилами и кладет на него крест накрест две спички, по­ лагая, что в черной жидкости присутствует сатана, который те­

перь не может выйти, то мы смеемся над этим; когда же Лютер в

94

Вартбурге в тяжелейшее время его жизни бросает чернильницу во врага рода человеческого, над этим тоже можно смеяться, но это уже смех другого рода. А когда мы думаем о процессах над ведь­ мами, то у нас вообще проходит всякое желание смеяться —между тем во всех этих случаях речь идет об одном и том же —о суеве­ рии; но в каждом случае оно относится к разным сторонам чело­ веческого духа, и значение его каждый раз иное.

Ты мне писал еще кое-что, о чем можно было бы поговорить, например, о том, что касается ценности познания «только посред­ ством опыта и рассудка». Безусловно нигде их ценность и объем не ставились так высоко, как в древности, однако условия и под­ линная основа познания, а также наша способность к нему не были тогда поняты... Теперь мы ставим вопрос глубже, то есть мы не удовлетворяемся констатацией «опыта», но спрашиваем о при­ чине того, почему опыт дает нам истину, о характере и ценности той истины, которую дает опыт, и о той, которую опыт дать не мо­ жет. Так же обстоит дело с «непонятностью» религиозных догм, о которой ты говоришь; ее констатация еще ничего не решает, так как сразу же возникает вопрос: каково мое отношение к этому не­ понятному? Какую ценность оно имело для людей в истории, и какую оно имеет для меня? Или, быть может, оно из-за своей не­ понятности вообще не имеет для меня значения? Последнее, по моему мнению, ни при каких обстоятельствах не может получить утвердительный ответ, но на вопрос, каково же его значение, че­ ловек не может ответить сразу» (март 1886).

Когда же отказ брата от унаследованного круга христианских идей и его стремление к ясности понимания метафизических про­ блем в какой-то период принимают форму картезианского сомне­ ния и отчаяния в себе, старший брат высказывается решительнее, чтобы заставить его побороть это состояние: «ибо хотя в общем я не очень склонен к принципиальным дискуссиям, твое письмо меня в ряде отношений порадовало, хотя кое-что представляется мне в нем странным. Начать с того, что я не могу понять, почему ты постоянно стремишься внушить себе, что с тобой все конче­ но, что ты неизбежно должен отчаяться в себе. Я просто спраши­ ваю тебя, почему? И если я не вижу другой причины, —а ника­ кой иной я не замечаю, — кроме трудностей в понимании некоторых общих теоретических проблем, то могу это рассматри­ вать только как громадную переоценку значения теории в мире и для отдельного человека. То, что человек, не приемлющий мыс­ ли о вечности адских мук или чего-либо подобного из теоретичес­ ких соображений, серьезно приходит к мнению, что он не может больше существовать или что жизнь для него бремя —решитель­ но абсурдно, если серьезно подойти к этому. Что этим можно

95

Глава IV

Первый успех

Последний семестр перед экзаменом на референдария (зима 1885/ 86) Вебер провел в Гёттингене. Он сохраняет жесткую дисципли­ ну в занятиях, рассчитывает свою жизнь по часам, делит день на точные отрезки для различных предметов, «экономит» на свой лад, удовлетворяясь вечером фунтом сырого рубленого мяса и яич­ ницей из четырех яиц. В последний час дня он играет в скат с очень простым по своему уровню другом, который провалился на экзамене и которого Вебер теперь готовит для второй попытки. Его не привлекает ни зимнее веселье, звенящее под его окнами, ни желание странствовать весной —с тех пор как он больше не за­ нимается фехтованием, он вообще не двигается. В каникулы он также ищет —если отец пожелает с ним путешествовать —не по­ коя и наслаждения природой, а впечатлений, способных удовлет­ ворить его жажду знания: «Северное море и природа никуда от меня не уйдут и останутся досягаемыми предметами наслаждения, время же, в течение которого я могу наряду с юриспруденцией за­ ниматься другими вещами, уходит. Считать наслаждение приро­ дой открытием Нового времени я не могу, к тому же я не обла­ даю этой способностью, но мне известны другие столь же большие наслаждения, которые я должен предпочесть наслаждению при­ родой как таковой по той причине, что наслаждаться природой я смогу и позже и, вероятно, если когда-нибудь действительно очень замучаюсь, в большей степени, чем теперь, находить же время для духовных наслаждений мне станет все труднее».

Молодой человек решился на аскетизм труда, он отказывается от полноты разнообразных духовных интересов и концентриру­ ется на ближайшей цели. При этом он впервые ощущает удовлет­ ворение от полного «выполнения своих обязанностей. Он шутя пишет о своем состоянии: «Вообще я кажусь себе значительно улучшенным изданием себя самого». И дома на каникулах он так­ же не позволяет себя отвлекать. Елена удивляется одержимости, с которой ее «Большой» отдается «требованию дня», и ее женский

97

нрав с его потребностью в гармонической целостности существо­ вания видит в этой специализации новую проблему: «Теперь ведь должен быть создан референдарий, и Макс целиком погружен в это, не смотрит ни направо, ни налево и к моему удивлению от­ бросил почти всю остальную литературу. Утром за завтраком, если ему представляется слишком долгим ждать прихода папы, он все­ гда вытаскивает из кармана миниатюрное издание «Морского пра­ ва» или «Вексельного права» и погружается в них, как в роман. В будущее лето он хочет подготовиться здесь к степени доктора, ду­ маю, что тогда другие интересы вновь получат превосходство над сухой юриспруденцией, совершенно мне чуждой. К тому же, Макс недостаточно практичен для чиновника и недостаточно аккуратен в повседневных делах; его с давних пор больше интересовало ис­ торическое развитие права, чем его применение».

Несмотря на занятия молодой человек остается хорошим то­ варищем, любит умную или веселую беседу за бокалом хорошего вина, а также просто по-человечески уютное пребывание в кругу близких и отнюдь не ощущает себя изолированным чудаком, же­ лающим освободиться от данных жизненных форм. Для ощуще­ ния своей силы ему не нужно противоречить традиционному. Подготовленные для молодежи обоих полов празднества, потре­ бовавшие много времени, прежде всего танцы, удовольствия ему не доставляют. И каждый, видя этого молодого колосса и не ис­ ходя при этом из условности —несомненно освободил бы его от этого несоответствующего ему движения. Только не Елена. Сохра­ нился ряд высказываний о его отношении к этому развлечению, ибо оно часто обсуждалось в разговорах между матерью и сыном. Глубоко серьезная, но вместе с тем жизнерадостная женщина не могла понять ту раннюю неприязнь к тому, что по ее представле­ нию связано с молодостью; более того, она считала обязанностью человека и христианина готовность молодого человека предостав­ лять молодым девушкам столь важное для них удовольствие. И конечно, чем больше она подчеркивает этот обязательный харак­ тер танцев, тем больше усиливается сопротивление этому сына, которое иногда сообщается и младшим братьям, хотя они к этому

всущности относятся по-другому. Такая форма совместного вре­ мяпрепровождения никогда не дает ему усиления чувства жизни, а молодые девушки привлекают его меньше всего, когда он дол­ жен держать их в объятьях, извлекая их из повседневной жизни, празднично украшенных и полураздетых, без всякой возможнос­ ти духовного или даже просто уютного общения. Он был нечув­ ствителен к тому, что молодые люди обычно бессознательно ищут

втаком удовольствии: к эротической игре, придающей тайное очарование даже самой банальной беседе. После одного гёттин-

98

генского празднества с танцами он делает попытку подробного юмористического подсчета затраченного времени на полученное развлечение, чтобы убедить мать в своем праве на неудовольствие: «Я тебе еще не ответил, так как в последнюю неделю потерял мно­ го времени из-за одного события, а именно 1. я приглашен к фон Бару на бал, я сержусь (1/4 часа); 2. иду покупать шапокляк (1/2 часа и большая трата); 3. забыты перчатки, выхожу, покупаю перчатки (1/2 часа и опять трата); 4. прихорашиваюсь, при этом 10 запонок покидают бренный мир, одна пуговица жилетки пло­ хо держится и даже подтяжки рвутся (почти целый час!); 5. до всего этого уже крепче пришил рукав фрака, который трещал по швам (1/4 часа); 6. иду к парикмахеру причесаться, при этом на голове у меня оказывается целая аптека кремов и одеколона (1/4 часа); 7. бегу к господину фон Бару, считая, что опоздал на полчаса; 8. прихожу слишком рано (1/4 часа); 9. болтаю полчаса и веду много излишних разговоров; 10. кормят (5/4 часов); 11. то­ паю, болтаю и потею (с 10 до приблизительно 3,5 часов); 12. про­ спал лекцию Дове (1 час); 13. должен догонять (1 час), вместе это составляет около 12 часов, следовательно, целый день! Погоди! 14. делаю, что случилось сегодня —едва не забыл —благодарствен­ ный визит. За это время можно полностью проработать общую часть имперского уголовного кодекса, а специальную по крайней мере до «социально опасных преступлений». Так вот, пусть мне говорят, что хотят, о танцах и их преимуществах —десятой части потраченного времени, может быть, это стоит для того, кто к это­ му склонен и хрупок по своему сложению, ко мне же не относит­ ся ни то, ни другое: «Каждый живет по тому праву, в котором он рожден» метко сказано в Саксонском зерцале; мы же, к сожале­ нию не живем больше по праву наших отцов, а римское право говорит значительно менее великодушно «ultra posse nemo obligatur»12, следовательно, только когда больше не можешь, раз­ решено перестать —но даже этот предел не всегда принимают во внимание молодые дамы —очень несправедливо, если исходить из их способности топать ногами, называемые «слабым полом»...

В остальном я получил даже большее удовольствие, чем ожи­ дал, —с несколькими молодыми дамами я в самом деле побеседо­ вал неплохо и основательно познакомился с рядом предметов, по­ степенно освещенных с различных сторон различными дамами: каток, певческий кружок, помолвка помощника библиотекаря, котильон, жара в комнате, случайности погоды. Общий результат: я соглашаюсь на 1—1 '/2 часа танцев, если при этом выступать в своем качестве как разумно одетый человек, а не qua фрак, ци­ линдр, белые перчатки, черные брюки и соответствующие дета­ ли к ним наряду с механизмом речи».

99

Чтобы мать не беспокоилась, считая, что он приближается к состоянию отшельника, вскоре после этого тема «общение» ос­ вещается с ее положительной стороны —после приглашения к обеду в кругу семьи, он ей пишет: «Если бы я хотел в данном слу­ чае также рассуждать, то твои упреки были бы уместны, однако, по моему мнению, так называемый бал нельзя сравнить по его ценности и цивилизационному содержанию ни с таким очень приятным совместным пребыванием, ни даже с сидением за кружкой пива, которую выпивают вместе с разумным человеком. Господин и фрау фон Бар были очень любезны; он проявил свое замечательное остроумие и распространился почти по всем воп­ росам политической сферы; мне казалось бы, что при этой про­ цедуре sine figura et strepitu, как сказано в Corpus iuris canonici13 — без «фрака и топанья» —где после трех часов, услышав много вообще и специально интересного, прекрасно развлеклись и даже сытно поели, было бы гораздо лучше умиротворенно пойти до­ мой и зажечь трубку вместо того, чтобы с трудом заработать ку­ сок мяса кенгуруподобными прыжками и для наслаждения сига­ рой и стаканом пива осторожно и скрытно улизнуть на лестницу».

Год спустя в качестве берлинского референдария он вновь се­ рьезно возвращается к типичному общению в большом городе того времени; и то, что он здесь говорит своей страсбургской знакомой остается его мнением и в последующие годы: «У нас к вреду всех участников общение понимают как «обязанность», которую, на­ сколько это возможно, услаждают. Это проявляется уже в составе общества. Ведь сказано: после работы хорошо отдохнуть и нет ни­ какой причины сводить это только к труду отдельного дня. Это вполне применимо и к работе всей жизни. Следовательно, можно предположить, что существенный элемент в обществе должны со­ ставлять те, кто уже совершил значительную часть своей работы и обозревают свои свершения в жизни. Вокруг них должно было бы вращаться общество. Они должны служить ему центром, ос­ тальное же только довеском, но нет! Здесь все по-другому: в цен­ тре именно самых больших и богатых по своему объему видов об­ щения находится интерес молодежи к развлечению, он дает меру для объема и характера объединения. Поскольку общение для них не может иметь значения отдыха после бремени и жара жизни, оно становится для них самоцелью, институтом, который существует ради самого себя и у которого надо так или иначе найти лучшие стороны. Никто не заставит меня изменить свое убеждение: ин­ терес к человеку как таковому никого не вытеснит из круга его се­ мьи, где он найдет достаточно возможностей для неисчерпаемого изучения человеческой природы, на бал, где он то тут, то там об­ менивается несколькими поверхностными замечаниями, почти

100

всегда одинаковыми, и во всяком случае не найдет расширения знания о человеке, а в лучшем случае —знание о костюмах. След­ ствием этой цели беседы является стремление к известной рути­ не, просто выполнение обязанности, ибо с социальной точки зре­ ния беседа должна происходить. Другими словами: всячески развивается нахальство, и здесь, в Берлине, в этом направлении достигнуты блестящие результаты, причем именно у дам, т. е. именно у тех, кого представляют как драгоценные камни каждо­ го общественного объединения. Это легко меняет позиции полов. Перед такой критически настроенной девицей, обладающей фан­ тастическим даром говорения, кто-нибудь, например, я, может почувствовать смущение ... но не «замешательство», а оно и есть сознание границ, внутри которых в обществе должно существовать отношение между полами».

Странное впечатление производит, что 23-летний юноша с та­ кой уверенностью порицает то, что потребности молодежи на­ столько определяют характер празднеств. В противоположность самооценке сегодняшней молодежи, которая в качестве «молоде­ жи» ощущает свое превосходство, его привлекало прежде всего об­ щение со зрелыми людьми как носителями знания и жизненного опыта. Его высказывания о старых людях могли быть юмористи­ ческими, но очень редко неуважительными. В общении ему было свойственно никогда не забывать о дистанции, рыцарская предуп­ редительность и внимательность. Правда, испытывая в пылу на­ учной или политической дискуссии страстное рвение, он защища­ ет свои взгляды и по отношению к почитаемым корифеям с решительной откровенностью, свидетельствующей о большой внутренней уверенности.

** *

Вженщине, а также в молодой девушке Вебер уже тогда видел прежде всего человека, и только потом представительницу друго­

го пола, и от нее он требовал одухотворенного обаяния и сдержан­ ности, определяющей поведение мужчины: «Старое правило со­ стоит в том, что если в разговоре мужчина, как правило, берет на себя инициативу, женщина устанавливает границы и только от девушки зависит, будет ли молодой человек раз и навсегда при­ учен... в свою очередь держаться этих границ». Вебер серьезно от­ носится к каждому проявлению объективного интереса у женщин и радуется, если он выражен с изяществом; но ему очень непри­ ятны «берлинские замашки», под которыми подразумевается сво­ его рода деланная уверенность и общественная рутина, выража­ ющаяся в псевдоостроумных или шутливых словопрениях и

101

стирающая очарование юной девушки еще до того, как она пол­ ностью расцвела. О новом, возникающем типе женщин, о первых студентках, которых он встречает в Берлине, он отзывается с ин­ тересом и благосклонностью: «Одна была еще новичком в третьем семестре, другая —старый студент, как я. Обе занимались меди­ циной. Новенькая —еще и естественными науками. Ей была свой­ ственна известная энергия в движениях, которая не всегда произ­ водила эстетически благожелательное впечатление, и, кроме того, научный характер выражений даже в совсем не научных беседах — это часто встречается у старательных новичков. Старшая студент­ ка, напротив, вызывала мое полное одобрение» (3.12.85).

Правда, это одобрение нового типа было еще сдержанно. Сту­ дентки вели трудную борьбу за признание своих прав, поэтому были склонны часто пользоваться жесткими и напряженными манерами борца. К тому же в отношении к этому явлению, ко­ торое разделял и Вебер, коренился неосознанный собственный интерес молодого человека, в значительной степени нуждающе­ гося в качестве основы собственного существования в женской заботе и готовности услужить. Поэтому он в письме к приятель­ нице, которая сама была прелестным воплощением специфичес­ ки женственного, отдает преимущество традиционному типу: «Другой тип, который меня в сущности еще больше привлекает и который кроме того имеет то преимущество, что он не продукт Нового времени, это так называемые матери студентов. К это­ му типу, причем к его превосходнейшим представительницам, относится в первую очередь моя милая хозяйка, «тетя Тёне», предмет множества воспоминаний моего отца периода его гёт­ тингенской жизни, когда она странным образом выглядела как будто совершенно так же, как теперь, через 30 лет. Несмотря на то, что в эстетическом отношении ей присуще нечто неистреби­ мо страшное, как теперь, так и с давних пор, мне нигде еще так хорошо не жилось, как у нее».

В остальном, он уже тогда считал внутреннюю свободу и само­ стоятельность женщины, в том числе и замужней, ее «неотъемле­ мым человеческим правом», таким же, как право мужчины. Он пытался незаметно усилить у своей матери сознание ее права, даже долга, на самоутверждение. Когда он летом 1885 г. подробно от­ вечал на письмо матери, взволнованно рассказывающей о судьбе своей близкой подруги в браке со значительным, но болезненным человеком, тирания которого грозит сломать силу ее сопротивле­ ния, то он, быть может, пытался сказать Елене между строк то, что выразить иным способом ему не позволяло сыновнее почтение к отцу: «Условия я примерно так себе и представлял, а робость и запуганность бедной женщины была мне также хорошо извес-

102

тна. Быть может, если бы она могла быть менее робкой и притя­ зала бы на известную свободу движения как на нечто само собой разумеющееся и осуществляла бы такое притязание, то мне не представлялось бы невозможным, что ее муж, в свою очередь, стал бы считать менее естественной ставшую постепенно привыч­ кой тиранизацию всех. У меня всегда было впечатление, что он при его остром понимании подобных вещей видит все то, что втайне совершается против его помыслов и его предрассудков, так же хорошо, как будто это делается открыто.

Я далек от того, чтобы судить, возможно ли такое поведение по отношению к нему, но со стороны возникает мысль, что от­ крытые самостоятельные действия, быть может, привели бы его к некоторому сознанию, что он пытается подавить нравственное право на свободную мысль и свободную речь, на право личности вообще, и, может быть, он ясно почувствовал, что против него не совершаются происки и конспирации, как ему представляется в его болезненной меланхолии, а действует просто сознание права личности».

Впоследствии Вебер часто говорил то, что здесь сказано между строк: что замужняя женщина должна с непоколебимой твердо­ стью ставить предел мужчине, который склонен лишить ее сво­ боды и использовать для своих целей, выходя за границы необ­ ходимого разделения труда. Он считал это необходимым не только для женщины, но и для ее мужа и для благополучия брака: разви­ тая собственная жизнь женщины означает возрастание богатства в сообществе; кроме того, мужчину не следует склонять к неспра­ ведливости жертвенностью, выходящей за пределы услуг, возло­ женных на женщину природой, которые она не может длительно совершать, тайно не восставая против них.

II

В мае 1886 г. Вебер сдал экзамен на референдария и достиг таким образом дальнейшей ступени самостоятельности. 22-летний Ве­ бер уже давно вышел за пределы студенческой жизни Незадолго до завершения этой стадии он писал матери: еще раз пережить эти годы нельзя, это несомненно, и все-таки у меня впечатление, что теперь пора им закончиться и печалиться об этом я не могу. Од­ нако он прослезился, когда единственный товарищ по корпора­ ции гейдельбергского времени, с которым он провел в Гёттинге­ не перед экзаменом последний час перегруженного работой дня, проводил его и по славному обычаю буршей спел ему на перроне грустную песню: «Старый бурш, я уезжаю». Это было прощанием с молодостью. Перед ним был еще бесконечно длинный путь, цель

103