В самый разгар “праздника” дверь в отдел приоткрылась, и в помещение вошла Королева. Выглядела она так, что поначалу я её даже не узнал. Все лицо и часть куртки у неё были в крови, она шаталась, с трудом обводя помещение сильно расфокусированным взглядом. Войдя, она оперлась о стену рукой и некоторое время стояла, не в силах сделать следующий шаг.
- Что с вами, девушка? - бросились к ней на помощь сразу несколько ментов. - Что случилось? Кое-как ее подвели к стене и усадили на лавку, заставили выпить воды. Уставившись в одну точку, Королева принялась рассказывать свою историю - мертвым, безжизненным тоном, цедя информацию едва ли не по слову в минуту. Однако по ходу рассказа она стала постепенно “оттаивать”, плечи её задрожали, в голосе появились истерические, визгливые нотки. Под конец то, что она говорила, стало почти невозможно понять из-за рыданий, сотрясающего буквально все её тело.
-На углу Загородного и Разьезжей стояла, ждала друзей… Тут выходят из-за угла три мужика и две бабы: один здоровый в меховой шапке, один лысый и с ними еще один… Ни слова ни говоря схватили меня за руки, попытались затащить в подъезд. Я сопротивлялась, и тогда они меня начали бить. Ногами били, а бабы ихние смеялись, говорили: “Лежи, сука! Сейчас мы тебе покажем!” Зуб мне почти выбили, он у меня шатается теперь! Если бы друзья не подоспели, они бы меня убили...
Вэтот момент Королева подняла заплаканное лицо, скользнула взглядом по помещению и неожиданно застыла, глядя на присевших у стола “заявителей”.
-Вот они! - закричала она, стряхивая с себя руку милиционера и делая вид, будто собирается забиться под лавку. - Уберите их отсюда-а-а!
После этого надо было видеть, какими глазами смотрели на так называемых “заявителей” менты. Началось глобальное “разбиралово”, в ходе которого сотрудники милиции допросили мужика и обеих баб отдельно, рассадив их по разным комнатам. Не знаю уж, на чем прокололись наши недоброжелатели, но принимать у них заявление менты отказались, едва не закрыв их самих по встречному заявлению Королевы.
Приняв в расчет Строрино поведение и вскрывшуюся связь между Королевой и нами, менты выгнали из отдела всех - охуевших “заявителей”, Королеву, меня, Панаева и хрипящего от ярости Строри. Ничего еще толком не понимая, мы высыпали на улицу и принялись выяснять: что случилось с Королевой, откуда кровь, и как ей удалось нас вызволить?
Оказалось, что когда нас забрали, Королева сразу же догадалась, что в милиции дело обернется не в нашу пользу. Тогда она прокусила губу, нацедила полные ладони крови и измазала ею лицо и часть куртки. После этого она сочинила приводящуюся выше жуткую историю, немного порепетировала в скверике возле ТЮЗа, растрепала волосы и отправилась в местный отдел. Благодаря её беспримерному подвигу мы вчистую соскочили с “разбоя группой лиц” и встречали Новый Год не с цириками и урлой, а со своими товарищами.
Елочный Террор (часть 2): Чемоданчик Кримсона.
“Кто срубил сосну? Кто насрал в лесу? Запрещает этот грех Навсегда - КОАП РФ!”
Если кто-то и мог сравниться с “Елкинскими” по размаху своей преступной деятельности, так это брат Кримсон. Отработав половину кампании на должности дежурного оперативника, Кримсон посвятил оставшееся время созданию собственной моторизированной группы, получившей в народе броское название “Crimsonmobile”.
- 394 -
В эту группу входили: сам Кримсон, временно расквартированный в Питере боец КировскоАпатитского ОМОНа по имени Олег (ему принадлежала “главная” автомашина группы, ВАЗ 21-06 темно-красного цвета), и давние знакомые Кримсона - два Андрея, в то время работавшие участковыми. Один из них сумел раздобыть для группы машину “скорой помощи” с действующей “мигалкой”, на которой друзья без всякого риска вывозили “конфискованные” ели. У этой машины было еще одно назначение: временами она превращалась в передвижной елочный базар.
Начал Кримсон с того, что купил великолепный кожаный дипломат и продублировал в нем содержимое “инспекторского чемодана”, создав “альтернативный центр Кампании” прямо у себя в руках. После этого он заказал печати, аналогичные печатям Госкомэкологии и Комитета по Лесу, и принялся в массовом порядке штамповать собственные “приказы” и “постановления”.
Приказывал Кримсон, в основном, одно и тоже: “изъять с нелегального базара по адресу такомуто весь товар и немедленно доставить его на перевалочный пункт в Городском Штабе Кампании для последующей передачи в детские дома и медицинские учреждения…” Для наилучшей транспортировки груза Кримсон выписывал от лица Комитета всевозможные ведомости и накладные, по которым груз “елей новогодних” можно было не только беспрепятственно перевозить, но и без всякого “палева” сдавать на реализацию на другие елочные базары.
Эта его деятельность оказалась настолько успешной, что подчас к городскому штабу подъезжали грузовики с елями, водители которых (запуганные чудовищными “постановлениями” Кримсона и удостоверениями его друзей) сами доставляли в штаб “незаконно добытую лесопродукцию”. Они делали этот в надежде избежать “огромных штрафов” и якобы наступающей за их проступки “уголовной ответственности”. В один из таких разов проверяющий от Госкомэкологии, волею судеб оказавшийся перед зданием вокзала, поинтересовался:
-Почему мне ничего не доложили о задержании целого грузовика? И почему елки из него перегружают не на склад, а в машину скорой помощи? Кто мне это объяснит?
Ипоскольку он упорствовал со своими вопросами, объяснить ему настоящее положение вещей взялся один из знакомых Кримсона, участковый милиционер по имени Андрей. Представившись “сотрудником уголовной милиции”, он принялся тыкать проверяющему удостоверением в лицо и орать:
-Ты что, не видишь, кто тут работает?! Пошел отсюда на хуй, пока тебя самого не закрыли! Уебывай давай!
Пока он развлекался подобным образом, все елки перегрузили, а обе автомашины спокойно “отчалили” от здания вокзала. Охуевшему от всего этого проверяющему подошедший Кримсон объяснил ситуацию так:
-Ментам приходится отстегивать, как ни крути. Иначе они нам работать не дадут!
-395 -
-Но это же беспредел! - заорал проверяющий. - Вы должны были их остановить! Какое они…
-Но что я могу сделать?! - перебил его Кримсон. - Я всего лишь общественный инспектор, а тут целая уголовная милиция!
-Ну и что? - не унимался проверяющий. - Это еще не повод идти у них на поводу. В конце концов, это ваши елки, и вы должны их защищать!
-Все правильно, - кивнул Кримсон. - Но тогда почему вы, государственный инспектор, сами их не остановили? Ведь все происходило на ваших глазах? Легко критиковать подчиненных, а когда доходит до дела...
На такие “доводы” проверяющий не нашелся, что возразить.
Увидав, что “работать” на базе Городского Штаба становится неспокойно, Кримсон разработал другой план. Вступив в преступный сговор с представителями военного лесничества (поселок Каменка в окрестностях станции Каннельярви), Кримсон арендовал у местных жителей дом и поселил туда целую бригаду бомжей, мобилизованных на территории одного из дружественных участковых.
Этим бомжам была поставлена вот какая задача: вырубить под контролем лесника (как бы в рамках плановых рубок ухода240) около четырех тысяч “отобранных вручную” новогодних елей. Эти елки должны была въехать в город на арендованных Кримсоном фурах и поступить на елочные базары, организованные одним из участковых на своей территории. Излишек елей товарищи планировали реализовать оптом.
Помогать Кримсону в реализации грандиозного замысла (то есть сопровождать из Каменки набитые елками фуры) вызвались Строри, Барин и я. По дьявольскому плану Кримсона, на водителя фуры (в тайне от него) составляется протокол задержания, и все елки въезжают в город как “конфискат”. Любопытно, что пару таких протоколов Кримсон не постеснялся передать Крейзи, пребывающему в заблуждении, будто моторизированная группа вместе с ГАИшниками ловит оптовых нарушителей на въезде в город. От него эти протоколы ушли наверх - в Госкомэкологию и Комитет, разразившихся в адрес “доблестных инспекторов” целыми кипами оваций и поздравлений.
Надо заметить, что мы не спешили сообщать Крейзи (страдающему излишней мягкостью взглядов и чересчур высокими моральными принципами) пикантные подробности акций по извлечению прибыли. И пока братья грызлись друг с другом за груды окровавленных банкнот, Крейзи продолжал изо всех сил сражаться за абстрактные ценности, такие как “охрана природы”, “гармоничное сосуществование” и “освященный законом путь бескомпромиссной борьбы”.
Понятное дело, он видел, что его товарищи поднимают где-то уйму денег. Но ему и в голову не могло прийти, что природоохранная инспекция под его началом соревнуется по параметрам заготовки и поставки новогодних елей с крупнооптовыми браконьерами. Да что там соревнуется - “делает” их по всем фронтам!
Надо отдать Крейзи должное: неисправимый идеалист, он твердо придерживался раз и навсегда выбранных принципов. Как и положено настоящему команданте, он являл собой средоточие чистых помыслов и возвышенных идеалов, сияя на нашем идеологическом небосклоне подобно нестерпимо яркой звезде.
В его присутствии мне казалось, что все, что мы делаем, облечено в доспехи высочайшего смысла, что нас ведет в бой какая-то невообразимо важная цель. Эта цель искрилась и плясала перед моим внутренним взором, в едином порыве организуя всю мою жизнь. Но я - скверное зомби, и стоило Крейзи отойти в сторону, как зажженное им пламя тухло в ледяной пустоте моего собственного разума.
240 Рубки ухода: дополнительные рубки, направленные на удаление отставших в росте, больных, ненужных (не имеющих перспектив для дальнейшего выращивания) деревьев. Выражение, синонимичное “рубкам промежуточного пользования” (санитарным рубкам, рубкам реконструкции и переформирования, рубкам обновления).
- 396 -
Тогда все те вещи, о которых толковал Крейзи, таяли, словно невесомое облако конопляного дыма. Бескорыстное “служение идеалам” представлялось делом безвыгодным, “гармоничное сосуществование с природой” - сомнительной и малопонятной хуйней, а “освященный законом путь борьбы” - пустыми словами.
Впрочем, Крейзи был на этот счет иного мнения. И среди нас не нашлось никого, кто решился бы указать ему на некоторые погрешности, допущенные им при оценке господствующих в коллективе умонастроений. Крейзи пребывал в прискорбном неведении (полагая, что товарищи героически захватывают “браконьерские” фуры при въезде в город) до того самого дня, когда Кримсон с присущей ему широтой решил отметить успешную реализацию очередной партии елок. Во время этого застолья наружу выплыло сразу несколько “любопытных историй”.
-Прикиньте, - толковал Кузьмич, вместе со Строри ездивший в боевое охранение самого последнего груза, - какая хуйня вышла! Пригнали мы фуру из Каменки к Звездному рынку, а покупатели наши оказались хачи. Встали мы...
При словах “пригнали из Каменки” Крейзи недоуменно поднял бровь, но перебивать Кузьмича не стал: тот говорил увлеченно.
-Стали они ебать нам мозг, дескать, старшего сейчас нет, он приедет позже, а все деньги находятся у него. Пускай мы пока что выгружаем елки в загон, и когда старший придет, он все пересчитает и решит, сколько это стоит. Только будет это не скоро, так что они пока что пойдут, а мы пускай дожидаемся старшего. Тут Кримсон и говорит: “Как же мы его узнаем?”, а они отвечают: “Это такой высокий мужчина, большой, с красивым пузи!”
-Короче, заебали они нас, - перебил Барина Строри. - Тогда мы отобрали у них паспорта и отправили будить ихнего “старшего”. А пока они за ним ездили, к нам менты подвалили. Спрашивают нас: “Кто вы такие?” Мы им: “Лесная охрана, на боевом, блядь, посту!” Тогда они посмотрели на нас с подозрением и говорят: “А вы Гущина, случаем, не знаете?” Мы им: “Кто же этого пидора не знает! А вы почему спрашиваете?” И тут они нам такое выдали… Оказывается, подвалившим ментам Володя Гущин оказался отлично известен. Его слили втихую
из детской комнаты милиции за связь с поднадзорным подростком, не желая доводить дело до суда и предавать этот случай широкой огласке. Порадовавшись этой истории, мы продолжали застолье, но тут Кримсон, увлекшись выпивкой, “сболтнул лишнего”:
-Кто со мной поедет за следующей фурой? - спросил он. - А то лесник звонит, говорит, что они уже все нарубили! Нужно двое…
-В каком смысле “нарубили”? - переспросил Крейзи. - Это как?
-Да очень просто! - решил “просветить” его Строри. - Кримсон договорился с лесником в Каменке и нанял бомжей, а они… Надо было видеть Крейзино лицо в тот момент, когда он это услышал. Он побелел, словно
полотно, и только и мог, что сипеть:
-Предатели… Предатели!
Возможно, он сердится на нас и по сей день, забыв, что для нашего поступка существует железобетонное оправдание. Ведь к этому делу приложили руку четверо братьев, а один никогда не должен выступать поперек четверых.
Описанные выше случаи скапливались в чаше человеческого терпения подобно маслянистым каплям сильнейшего яда. В начале кампании яду было разве что на дне, а вот ближе к концу чаша переполнилась, и отравленная жидкость щедрым потоком выплеснулась в мир. Произошло это так.
В один из дней телефон в нашем штабе принялся разрываться от странных, с завидной регулярностью повторяющихся звонков. Было похоже, что мы стали мишенью для группы телефонных хулиганов, которые каким-то образом вычислили наш номер. Первый звонок был такой:
- 397 -
-Здравствуйте, - донесся из динамика сильный, чистый мужской голос, - это ОБЭП?
-Нет, - ответил я, - вы не туда попали. Это штаб Елочной Кампании!
Итут же повесил трубку. Но через пару секунд телефонный звонок раздался опять.
-Вы не так меня поняли, - послышалось из трубки. - “Это ОБЭП” значит, что вам звонят из ОБЭПа. Мне нужно срочно поговорить с вашим старшим!
-А больше вам ничего не нужно? - возмутился я. - У нас тут не фирма, денег нету, на кой нам ОБЭП? Кончайте свои шуточки!
Иснова повесил трубку. Но не прошло и минуты, как телефон выдал очередную порцию трелей.
-Алло, - теперь коварный хулиган говорил голосом молодой женщины. - Из Главка вас беспокоят, у нас к вам будет вот какой вопрос…
-Телефон справочного - 09! - сурово ответил я. - Обращайтесь туда со своими вопросами! Подобные звонки сыпались, не переставая. Бывало, что к телефону подходил не я, а еще кто-
нибудь, и тогда по проводам неслись целые потоки живописнейшей ругани.
-Хуебэп! - орал в трубку Панаев. - Больше никогда сюда не звони! Иначе мы твой адрес вычислим, и тогда тебе пиздец! Ты меня понял?
Он был не так уж неправ. Недавно мы уже наказали одного телефонного грубияна: им оказался сожитель Иришкиной матери, который взял за привычку хамить Крейзи во время разговоров по телефону. Крейзи эту проблему представил нам так: наглый алкаш терроризирует бедную девочку (Иришку), а когда он (Крейзи) звонит к ней домой, вместо голоса любимой его встречают нецензурная брань и пьяные выкрики. Это хуйло, толковал нам Крейзи, воцарилось у Иришки дома словно дракон, вместе с целой сворой таких же отвратительных змеев. Так найдутся ли среди нас рыцари, которые… Результатом этой проникновенной беседы стало то, что мы (Крейзи, я, Гуталин и Эйв) ворвались
прямо к Иришке в квартиру. “Дракона” Гуталин и Эйв выволокли за шкирку из комнаты, затащили в ванну и вкатили ему преотменнейшей “пизды”, а его “друзей-змеев” я запер в комнате и придушил с помощью слезоточивого газа. К сожалению, вместе с ними я “придушил” Иришкину маму, Иришку, самого себя и всех наших товарищей. Получилось так себе, но, как говорится - “победы не бывает без падших”, а того “дракона” мы все-таки победили.
Так что Панаев был не так уж и неправ, угрожая телефонному хулигану - кабы не одно охуительное “но”. Этим же вечером в штаб пришел Крейзи, который начал беседу со мной вот с какого вопроса:
-Слушай, Петрович, сегодня никто не звонил?
-Да нет, - ответил я, вспомнив, каким образом мы сегодня отвечали на звонки. - Никто!
-А… - Крейзи с облегчением вздохнул. - А то Благодетель говорит, что у ментов на вас лежит целая кипа жалоб. Дескать, звонить будут чуть ли не из самого Главка!
Тут Крейзи уселся на лавку, пододвинулся ко мне поближе и зашептал:
-Есть сведения, что завтра нас придут проверять. Будет собрана комиссия: представитель ОБЭПа, кто-то из Главка, начальник местных ментов и куратор из Госкомэкологии. Назначено все это на девять утра…
-Прикольно, что ты мне сказал! - обрадовался я. - Завтра ноги моей здесь не будет…
-То есть? - удивился Крейзи. - А кто будет встречать комиссию? У меня дела в Комитете, Леночка тоже занята, остаешься только ты. Немедленно отправляйся домой спать и приходи завтра ровно к половине девятого. Ночными дежурными останутся Браво и Тень, а с утра…
-Да ни за что, - рассмеялся я. - Мне это на хуй не надо. Если хочешь тереться с мусорами, бросай свои дела и иди сам их встречать. Или попроси Кримсона - увидишь, что он тебе ответит.
-Очень надо, брат, - умоляюще произнес Крейзи. - Это дело больше некому доверить! В конце концов, это твой вокзал, ты тут старший оперативник. Встреть их, ну что тебе стоит?
-Ладно, - кивнул я. - Черт с тобой, уболтал!
-398 -
С утра я проснулся свежим и отдохнувшим, полным оптимизма и жизненных сил. Налил себе сто пятьдесят водки, съел тарелку борща и пару бутербродов, выпил полчайника крепчайшего кофе. Я не видел особенного смысла ошиваться в штабе, ожидая встречи с “комиссией”, поэтому для начала встретился возле метро с Эйвом. Мы немного покурили на улице, обсуждая готовящееся мероприятие, и к дверям штаба прибыли не “в половину”, а где-то “без пяти”. И сразу же заметили неладное.
Двери штаба (обычно плотно закрытые, чтобы не выпускать драгоценное тепло) теперь были приоткрыты примерно на треть. Взявшись за ручку, я потянул ее на себя, и сквозь открывшийся проем почти сразу же увидел Максима Браво. Он скорчился на груде елок и блевал, сунув голову и плечи в огромный пластиковый мешок.
Несколько удивленный таким делом, я сделал пару шагов внутрь помещения. Следующим, что я увидел, было тело Панаева, мертвым грузом лежащее на инспекторском столе. Голый по пояс Тень (он был только в ботинках и джинсах) лежал на спине, широко раскинув руки. В его обращенном к потолку лице не было не кровинки, грудная клетка не двигалась, а левую руку обвивала приспущенная перетяжка, сделанная из брючного ремня. А из вены, словно воткнутый в мишень дротик, торчал двухкубовый шприц со следами выбранного “контроля”.
На столе возле Панаева лежала картонка, на которой были сложены: зажигалка, закопченная стальная ложка, пустые упаковки из-под шприцов и два “гаража241”. Рядом с ними виднелись распотрошенная обертка от сигаретной пачки и горка грязно-белого порошка, в котором наметанный взгляд без труда бы узнал героин.
Когда я это увидел, мой взгляд, словно молния, метнулся налево, к круглым настенным часам. До прихода комиссии оставалось меньше трех минут, так что самые первые мои мысли были такими:
1.Немедленно выйти из помещения.
2.Тщательно протереть дверную ручку.
3.Подняться по лестнице к платформам пригородных поездов.
4.Покинуть территорию вокзала.
5.Приехать домой, позвонить Крейзи и сказать, что я, похоже, проспал.
По счастью, я нашел в себе силы остаться. Вдвоем с Эйвом мы вытащили из помещения Панаева (который хоть и дознулся, но был все-таки жив) и неудержимо блюющего Браво. Кое-как взвалив Теня на плечи, Эйв схватил Браво под руку и потащил обоих наших “ночных дежурных” в направлении местного шалмана. Там он положил Теня на бильярдный стол, заказал кофе и принялся допытывать Браво насчет истории их с Панаевым “ночных похождений”. Узнал он вот что.
В середине ночи Панаеву и Браво пришла в голову мысль зайти “на чай” к проживающей неподалеку Иришке. Причем “чай” был только предлогом: на самом деле товарищам нужна была чайная ложка. Получив желаемое, товарищи на трамвае (который Тень “застопил” с помощью природоохранного удостоверения) отправились в район Некрасовского рынка, где функционировала ночная “точка” по реализации героина.
Притаившись возле подъезда, друзья некоторое время ждали, пока не объявится хоть какойнибудь покупатель. Через полчаса в подъезд вошел незнакомый молодой человек, и Браво, выждав положенное время, двинулся следом за ним.
- Жди меня тут, - напутствовал он Теня перед тем, как скрыться в подъезде.
Долго ждать не пришлось: не прошло и пяти минут, как Браво выбежал из подъезда и с криком “Панаев, ноги!” ринулся в ближайшую подворотню. Вволю побегав по заснеженным дворам,
241Гараж (сленг. нарк.) - пластиковый колпачок, надевающийся на иголку шприца.
-399 -
друзья спрятались в каком-то парадняке, чтобы раскатать на обледенелом подоконнике “пару дорожек”. Со шприцами и ложкой было решено покамест подождать.
После этого наши товарищи направились в сторону Московского вокзала, где пост ночного дежурного занимал человек из “Шестисотого Драккара” по прозвищу Якудза. Выдав себя за проверяющих Городского Штаба, Панаев и Браво проникли в помещение милицейского пикета, и покуда Якудза спал, сделали в журнале дежурств следующие записи:
“Приходнулся - отошел. Огурцов”.
“Приходнулся - не отошел. Панаев”.
Как выяснилось позже, надписи эти оказались пророческими. Покинув Московский вокзал, наши “дежурные” заложили по городу приличный крюк и только под самое утро вернулись в Городской Штаб. Устроившись в тепле, они высыпали героин на картонку, положили рядом Иришкину ложку, зажигалку и припасенные на такой случай двухкубовые шприцы. Тщательная подготовка не прошла даром, буквально через пару минут Браво с Панаевым “дознулись” едва ли не до смерти - один на куче елок, а другой прямо на инспекторском столе.
Выставив “дежурных” вон, я принялся с лихорадочной поспешностью приводить в порядок помещение. Полетели в мусорный мешок пустые водочные бутылки, объедки и грязная пластиковая посуда. В едином порыве исчезли полные хабариков пепельницы, смятые упаковки из-под сосисок и разбросанные тут и там номера газет “Грибная Правда”, “Русский порядок”, “Лимонка” и “Штурмовик”. Я носился по комнате, словно вихрь, заметая наиболее очевидные следы вчерашнего пиршества.
Я почти успел: когда я впрыгнул в кресло и еще раз окинул помещение критическим взглядом, за дверью как раз послышался звуки шагов и чьи-то приглушенные голоса. Но боже мой! В суете мгновенной уборки я совсем забыл про лежащую на столе картонку с героином. Причем лежала она так, что с моего места до нее было ну никак не дотянуться!
Дверная ручка уже начала поворачиваться, когда я запрыгнул на стол, схватил картонку и стремительным движением переложил ее на подвешенный в углу комнаты электрощиток. А в следующую секунду я был уже на своем “рабочем месте”: сидел в кресле и с сосредоточенным видом перебирал кипу ничего не значащих бумаг.
Для меня так и осталось загадкой: кто были все эти люди, которые нынче утром пришли нас проверять? Я смог опознать только нашего куратора из Госкомэкологии, остальных я видел впервые. Черт знает, из каких министерств и ведомств их сюда принесло, могу сказать одно: мне они сразу же не понравились.
Один за другим проверяющие вошли в помещение. В такт шагам покачивались меховые шапки и тяжелые драповые пальто, в желтом свете ламп матово блестели холеные лица. Цепкие взгляды, подобно бритвенно-острым наконечникам копий, грозно сверкали из-под сурово сдвинутых бровей. Куратор из Госкомэкологии выглядел на фоне остальных затесавшейся в волчью стаю болонкой - заискивающе улыбающийся толстяк, украдкой вытирающий вспотевшие от волнения руки.
Не прошло и двух секунд, как взгляды проверяющих перестали обшаривать помещение и сошлись на моей персоне. Один из комиссии уже разомкнул губы, чтобы извергнуть из себя первый вопрос, как пришедший из глубины моего существа порыв подкинул мое тело вверх, словно распрямившуюся пружину.
- Здравствуйте! - решительно начал я, выкладывая на стол “инспекторский чемодан” и распахивая крышку. - Как вы сейчас увидите, мы подготовили для вас некоторые документы!
С этими словами я зачерпнул из чемодана несколько стопок протоколов и широким шагом двинулся к собравшимся. Каждая стопка относилась к какой-нибудь из ранее проведенных нашей
- 400 -
организацией кампаний и была скреплена собственной скрепкой - с тем, чтобы каждому проверяющему досталась своя часть документов.
-Перед вами, - толковал я, распихивая документы по рукам, - данные за пять организованных при нашем участии кампаний: одну “цветочную”, две “елочных”, и две “можжевеловых”. Как вы можете видеть, материалы сопровождаются сводными отчетами о числе задержанных нарушителей, сумме составленных протоколов и количестве изъятой лесопродукции. Например, для первой цветочной кампании такие данные составляют двести двадцать восемь человек и сто шестьдесят тысяч стеблей, для можжевеловой - сто тридцать пять человек и двадцать семь тысяч стволов можжевельника, а для елочной кампании прошлого года… Меня понесло. В голове образовалась звенящая пустота, а язык все сыпал и сыпал трескучими
цифрами. Да так, что если бы они в самом деле вылетали у меня изо рта, то в скором времени заполнили бы собой все помещение. Говорил я очень быстро, то и дело обращаясь к кому-нибудь из присутствующих с просьбой обратить внимание на те или иные места в имеющихся у них документах. Попутно я пересыпал свою речь миллионами различных подробностей, постоянно “перескакивая” с одной природоохранной кампании на другую.
-В период с 21.12.97 по 31.12. 97 в районе станции “Сортировочная” нашими инспекторами было задержано сто восемнадцать нарушителей, тридцать шесть из которых оказались оптовиками, провозящими от двадцати и до пятидесяти метровых елей. Любопытно, что девять человек из этого числа - Анисимов, Асанова, Баев, Богданова, Горленков, Дивисенко, Кичук, Ульбашева, Фесько - были задержаны весной 1998 года при проведении патрулирования на радиусах общественных бань в рамках “можжевеловой кампании”. К сожалению, из двадцати семи тысяч семьсот двадцати восьми стволов можжевельника, изъятых за время этой акции, на рекультивацию были направлены только сто пятьдесят. Остальные двадцать восемь тысяч пятьсот семьдесят восемь стволов были уничтожены, как и девяносто пять тысяч стеблей Leucojum, Ruscus, Cyclamen, Crocus и Galanthus, изъятых за время цветочной кампании того же года. Оставшиеся шестьдесят пять тысяч были переданы в учреждения здравоохранения, школы и детские дома. Таким образом… Через минуту я уже и сам не понимал, о чем говорю, а проверяющие и подавно. Большинство из
них просто стояли, с трудом водя взглядами по страницам бумаг, а наиболее решительных я то и дело одергивал, поднимая ладонь и “выстреливая” в их сторону новые сведения. Минут через пять я прошелся по комнате и собрал документы обратно, а затем резко сбросил темп речи и совершенно обычным голосом произнес:
-Ну что же, спасибо. Надеюсь, что на ваши вопросы я смог ответить как можно более полно. К сожалению, в ближайшие несколько минут сюда приведут нарушителей, так что позвольте мне закончить с этим и приступить к своим непосредственным обязанностям. До свидания, уважаемые, с Новым Годом!
Ошалевшие от свалившихся на них сведений, проверяющие развернулись и потянулись из комнаты вон. За все время “проверки” ни один из них не проронил ни слова - ни “здрасьте”, ни “до свидания”, даже с Новым годом меня не поздравили. Сунув документы в чемодан, я присел на свое место и нацелился было достать из ящика стола пузырь водки, как двери открылись и в комнату заглянул куратор из Госкомэкологии.
-Молодой человек! - мерзкий толстяк явно перестал нервничать и теперь аж лоснился от удовольствия. - Нужно подготовить двадцать пять елочек для передачи в детские дома! А я загляну сюда часикам к шести и как раз их заберу… Тут мне показалось, что куратор подмигнул, показывая, кому на самом деле пойдут эти двадцать
пять елочек. Так что я тут же встал со своего места и как мог более почтительно произнес:
-Не извольте беспокоиться, все сделаем в лучшем виде. К шести часам будет готово, я лично за этим прослежу. Будьте насчет этого совершенно спокойны!
-401 -
- Вот и хорошо! - расплылся в улыбке толстяк, стремительно выплывая за дверь. - Я очень на вас надеюсь!
Когда все закончилось, я запер дверь, снял с электрощитка картонку с героином и бросил её в мусорное ведро. После этого я сел на свое место и вынул из ящика стола бутылку водки и пластиковый стакан. В голове у меня, словно хоровод сухих листьев, кружились протоколы пяти кампаний, роились какие-то фамилии и цифры, во рту ощущался резкий привкус ничем не разбавленного вранья. Черт с вами, подумалось мне, работа-то сделана: с проверкой я разобрался! Осталось отложить для этой жирной крысы двадцать пять елок, и дело с концом!
К полудню нужное количество елок, отобранные вручную и перевязанные синенькой подарочной лентой, гордо стояло в дальнем углу нашего штаба. Они бы так и уехали вместе с толстяком в “детские дома”, кабы их не увели у него из-под носа другие посетители. А произошло это так.
Было примерно полвторого, когда двери штаба открылись, и в дверной проем по очереди протиснулись двое атлетически сложенных мужчин невообразимых размеров. Они были “раскачаны” до такой степени, что рельеф мускулатуры можно было разглядеть даже сквозь толстые зимние “пропитки”. При этом оба посетителя выглядели так, словно собирались прямо отсюда идти на дипломатическую встречу, были коротко стрижены и по сумме признаков производили крайне пугающее впечатление.
Пару раз они уже приходили сюда, чтобы прикупить несколько десятков елок поприличнее, и каждый раз платили втрое против установленной на базарах цены. Не знаю уж, для кого они брали эти елки, но от одного вида этих мужчин мне тут же делалось нехорошо. И хотя они были со мной предельно вежливы, я не слишком этим обольщался: если бы они неожиданно передумали платить, я и не подумал бы возражать. Но они платили, всякий раз определяя цену по собственному разумению - причем так, что я еще ни разу об этом не пожалел.
На этот раз один из них заглянул в помещение, увидел приготовленные мной елки и расплылся в широкой улыбке.
-Для нас приготовил? - спросил он.
-Ага, - ответил я, не решаясь расстроить отказом ТАКИХ покупателей. - Ровно двадцать пять штук!
-Грузите! - кивнул мой собеседник и потянулся за кошельком. - Вот, держи.
Через полчаса я сидел со своей одноклассницей Кенди в баре “Диадор”, а на столе перед нами стояли графин водки, тарелки с мясом “по-французски” и крохотные пиалки с салатом “Оливье”. Я успокаивал себя тем, что успею раздобыть для куратора из Госкомэкологии еще елок, но, похоже, немного не рассчитал. Не учел, что с двух графинов водки, сдобренных парой бутылок шампанского и несколькими кружками ледяного пива я могу “перекинуться”, и тогда мне не будет до этих елок ни малейшего дела.
Постепенно, вместе с тем, как в моей крови повышался уровень алкоголя, дикая, неуемная радость начала охватывать меня. Музыка стала громче, окружающие цвета вспыхнули ослепительной радугой, в груди поднялась и стала стремительно нарастать будоражащая чувства волна. Кенди я видел как будто сквозь пелену, которая постепенно смыкалась, поглощая мои сознание и память - до тех пор, пока не накрыла меня целиком. Тогда я исчез, а тот, кто дремлет в глубинах моего разума, открыл глаза и взял руль в свои руки.
Я проснулся на куче елок, каждой клеточкой измученного тела ощущая, что черное безумие отступило, и я снова могу что-то чувствовать и осознавать мир. На дворе стоял полдень следующего дня, Елочная Кампания подходила к концу, а я лежал и все никак не мог припомнить: вроде как вчера я должен был сделать что-то очень важное? Только вот что? Память работала с трудом, сознание двигалось вслепую сквозь смутную паутину ассоциаций, и вот, наконец…
-Комиссия, - одними губами прошептал я, - я должен был встретить какую-то комиссию!
-402 -
Обстоятельства вчерашнего дня полыхнули в моем сознании подобно серии ослепительных вспышек. Ага, сообразил я, комиссию я встретил - тут все в полном порядке. Двигаемся дальше: проданные елки, бар “Диадор”, смутные очертания Кенди. Начиная с этого момента в моих воспоминаниях открывалась пропасть, заполненная лишь какими-то обрывочными видениями. Заглянув в неё, я содрогнулся от ужаса - до такой степени жутко все это выглядело.
Первое, что я увидел, было лицо какого-то мужика с заломленными за спину руками. Его держали двое приписанных к нашему штабу бойцов ОПОРГ №2, а я сидел на столе и хлестал ему по роже свернутым в трубку протоколом.
- Будешь еще рубить елки, сука? - орал я. - У, браконьерская рожа!
Судя по всему, вернувшись в штаб, я разошелся не на шутку. Нарушителей я приказал подтаскивать ко мне не иначе, чем с завернутыми за спину руками, после чего орал на них и лупил поперек рожи протоколами. Об одного мужика я излохматил целую пачку бумаг, прежде чем выяснил: это не нарушитель, а работник елочного базара, пришедший узнать - не продадим ли мы ему немного елей?
Понятно, что одному мне не удалось бы устроить подобный террор - так или иначе, а людей ко мне должен был кто-то подтаскивать. Тут мне здорово помогли бойцы ОПОРГ №2, которые (невзирая на мое скотское состояние) продолжали беспрекословно выполнять любые мои приказы. В какой-то момент любой посторонний человек, который оказывался у нас в штабе, рисковал оказаться перед моим столом лицом вниз и с закрученными за спину руками.
На беду, посередине очередной экзекуции в пикет заглянул куратор из Госкомэкологии. Он показал себя человеком недалеким - вместо того, чтобы “взять ноги в руки” и бежать, он ворвался в помещение и принялся орать, будто его резали:
-Что здесь происходит? - визжал он. - Ну-ка, вы, немедленно прекратить! Я кому сказал?!
Ясмотрел на него и не мог понять: откуда взялся нарушитель такой невиданной наглости? Амнезийные барьеры надежно отделяют “меня трезвого” от “меня пьяного”, с куратором из Госкомэкологии моё “альтерэго” оказалось совершенно незнакомо. Так что не успел он еще закончить орать, как его руки оказались вывернуты, а лицо низведено до уровня моего стола. Тогда я взял очередной протокол, размахнулся как следует и от души врезал по этому лицу скатанной в трубку бумагой.
-Ну что, сука?! - спросил я. - Будешь еще рубить елки? А?
Потом было много чего еще: шум, крики, пиздюли и куратор из Госкомэкологии, который сначала что-то орал, а потом со страху едва не спрятался под стол. Это случилось, когда он по глупости решил напомнить мне про свои двадцать пять елок.
- Вы меня не так поняли! - прохрипел он из угла, в который мы его загнали. - Я просто пришел забрать свои елки!
Это взбесило меня до такой степени, что я отбросил в сторону протокол, схватил со стола лампу и попробовал задушить куратора шнуром. В этот момент кто-то напал на меня сзади, так что мне пришлось оставить свою затею и дать противнику решительный отпор. Здесь моя память давала сбой, я никак не мог вспомнить - кто был мой противник, как он смог миновать мою “охрану”, и почему его самого не подтащили ко мне с заломленными за спину руками?
На этом месте завеса тьмы становилась особенно плотной: дальше не было ничего, кроме холодного снега, медленно раскачивающихся фонарей и горького привкуса рвоты. Воспоминания плыли перед моими глазами, превращаясь в череду бессвязных образов - плыли, покуда не утонули во мраке беспамятства.
Вот черт, подумал я, что же я скажу Крейзи? На всякий случай я быстренько прокрутил в башке несколько “приемлемых вариантов”. Случай опробовать это вранье представился очень скоро: не прошло и пяти минут, как я услышал в коридоре голоса, а затем дверь открылась и в комнату вошел Крейзи.
- 403 -
-Говорят, ты проснулся? - участливо спросил он, но что-то в его голосе навело меня на нехорошие мысли. - Ну, рассказывай!
-А что тут рассказывать? - начал я, на всякий случай усаживаясь на елках. - Комиссию встретил в лучшем виде, все прошло просто отлично. Мы просмотрели данные по пяти кампаниям, я сообщил проверяющим, что за период с 1997 по 1998 год нами было…
-Выключи эту шарманку! - оборвал меня Крейзи. - Говори по существу: больше ничего не произошло?
“Неужели он что-то знает?” - мелькнуло у меня в голове, но я тут же оборвал себя: “Да нет, откуда? Разве что слухи какие-нибудь дошли!” Поэтому я принял обеспокоенный вид и принялся врать как следует, вдумчиво и с расстановкой:
-На вверенном мне участке, Антон, произошло ЧП. Кто-то из дружинников - к сожалению, я не знаю кто - напился и грубил проверяющему из Госкомэкологии. К счастью, ничего страшного не случилось, все обошлось. Так что… Пока я это говорил, Крейзи смотрел прямо на меня. И по его взгляду я догадался - знает он куда
больше, чем мне показалось вначале. Такой взгляд ни с чем не спутаешь: презрительный и кислый, словно свернувшееся молоко. Дескать, давай, ври - я все про тебя знаю и другого не ожидал! Но на это раз я даже договорить не успел - Крейзи изменила выдержка.
-Значит, все обошлось? - вдруг заорал он. - Не случилось ничего страшного?! Кто-то ИЗ ДРУЖИННИКОВ, ты говоришь, ГРУБИЛ проверяющему?! Сука, да я же сам тебя от него оттаскивал! Обмудок, кретин!
Тут я присмотрелся к Крейзи повнимательнее и заметил на нем несколько характерных ссадин - следы вчерашней драки. А затем моя память наконец заработала, и я вспомнил: да, действительно, от проверяющего меня оттаскивал Крейзи.
-Ну а если ты все знаешь, - не на шутку разозлился я, - то какого хуя спрашиваешь?!
-Ладно, ладно, - успокоил меня Крейзи, на всякий случай отодвигаясь в сторону. - Не кипишуй, авось как-нибудь обойдется! В первый раз, что ли? Давай, вставай!
Как я уже говорил, кампания подходила к концу, последняя наша кампания. Нам неоткуда было знать, что время прекращения наших полномочий уже не за горами, и что в Новом Году общественная инспекция будет полностью расформирована. Впрочем, даже если бы это стало известно, мы бы не слишком расстроились. Мы свято верили: если одна дверь закроется, другая откроется, и на наш век с избытком хватит интересных вещей.
Вечером тридцатого числа мы покинули Городской Штаб, навсегда оставив позади оперативную природоохрану - преступную и справедливую, необходимую и в то же время бессмысленную - непростое дело, в течение последних лет заставлявшее быстрее колотиться наши сердца. Но мы не могли уйти, не попрощавшись - так что в конце этой мелодии прозвучал завершающий аккорд.
На площади возле Витебского вокзала расположено сразу два елочных базара - один справа, а второй слева от центрального входа. В течение кампании мы скидывали на эти базары огромное количество елок, покуда нам не пришла в голову оригинальная мысль: забрать все елки с одного базара и продать на другой.
Так мы и сделали: под пронзительные крики хозяина базара перетащили елки через площадь и покидали их в сетчатый загон. Хозяин второго базара не посмел нам отказать, и через несколько минут мы уже садились в метро, довольно шурша “свежезаработанными” деньгами. Это стало последним нашим деянием на ниве природоохраны - мимолетным росчерком, маленьким, но приятным штрихом.
- 404 -