!Учебный год 2024 / Чичер

242

КНИГА ТРЕТЬ Я. ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ ГРАЖДАН

няются проявления личной свободы. Эти стеснения могут быть более или менее значительны. Чем выше и крепче общественный порядок, тем более он способен допустить в себе начало свободы. Но, во всяком случае, это начало не безусловное; оно всегда подлежит ограничениям во имя общественного блага.

Личные права, относящиеся к этой области, суть свобода совести и свобода мысли. Первую, как сказано, удобнее рассматривать в связи с отношениями государства к церкви; вторая же принимает различные формы, которые требуют отдельного рассмотрения. Сюда относится:

5. Свобода преподавания. Здесь свобода мысли обращается на занятие, имеющее предметом обучение юношества. Ясно, какое огромное влияние может иметь эта деятельность на все нравственное и политическое настроение общества. Поэтому государство не может не обратить на нее особенного внимания. Как право, свобода преподавания признается только в свободных государствах; но и тут она подвергается значительным ограничениям.

Область, в которой проявляется эта деятельность, двоякая: частная и общественная. Сообразно с этим свобода преподавания принимает двоякую форму. Она заключает в себе: 1) свободу частного преподавания и заведение частных школ; 2) свободу преподавания в государственных заведениях.

Относительно права давать частные уроки существует троякая система. 1) Оно может быть предоставлено вполне свободе частных лиц. Так делается в Англии; так делалось и в Пруссии по отмененному закону 1810 года. 2) Могут требоваться известные условия способности: право давать частные уроки, как постоянное занятие, за известную плату, предоставляется только лицам, выдержавшим установленное испытание и получившим диплом. Это — система самая рациональная, соединяющая требования свободы с высшими условиями общественной жизни. Она господствует во Франции и у нас. 3) Для приобретения права давать частные уроки требуется особое дозволение правительства. Это — система предупреждения, приложенная к частному преподаванию. Она была установлена в Пруссии инструкцией 1839 года.

К частному преподаванию относится и чтение публичных лекций; но здесь вопрос осложняется: это не только преподавание, но и публичное сходбище. Поэтому здесь прилагаются правила, установленные для последних.

Право открывать частные школы также подлежит двоякой системе: предупреждения и пресечения. Свобода преподавания состоит здесь в том, что каждый может открывать частную школу без предварительного разрешения правительства. Однако и тут обыкновенно постановляются условия, доказывающие способность, а иногда требуется исполнение известных формальностей. Сверх того, правительство сохраняет право надзора за тем, чтобы преподавание или воспитание не было противно нравственному закону и не вредило здоровью учеников. Надзор родителей в этой области бывает совершенно недостаточен. В случае нарушения правил закрытие школы происходит по приговору или судебной власти, или высшей учебной. Напротив, система предупреждения состоит в том, что открытие школ происходит не иначе, как с разрешения правительства, которое при этом предписывает правила, надзирает за преподаванием и закрывает школы по своему усмотрению.

Относительно права открывать школы существенный вопрос состоит в том, кому оно предоставляется: частным лицам, товариществам, или, наконец, признанным законом корпорациям, например церкви. Для всех этих разрядов существуют особые нормы. Общие правила свободы преподавания вполне приложимы только к отдельным лицам. Относительно товариществ сюда присоединяются те начала, которыми управляется свобода товариществ вообще. Наконец, начало свободы преподавания, по существу своему, вовсе не приложим© к корпорациям. Здесь оно является уже не личным правом, истекающим из свободы мысли, а правом юридического лица, имеющего совершенно другой характер. Нередко католическое духовенство взывает к началу свободы, чтобы получить право заводить частные школы и даже университеты. Но церковь — не частное лицо, а корпорация, имеющая духовную власть над людьми. Духовенство, облеченное этой властью, может употреблять ее для привлечения детей в свои школы и для отвлечения их от школы государственной. Это выходит уже из области свободы преподавания. Конкуренция частных лиц со школами, которые поддерживаются правительством или общинами, есть законная конкуренция свободы с правительственной деятельностью; но конкуренция церковных школ с государственными есть конкуренция одной власти с другой. Поэтому право заводить частные школы может быть дано духовенству не на основании свободы преподавания, а на основании большего или меньшего влияния, которое государство предос-

тавляет церкви в светской области. Это влияние может быть весьма благотворное, но каково бы оно ни было, государство не может упускать из виду, что церковь составляет независимый от него союз, обладающий громадными нравственными средствами; предоставление ему воспитания юношества значительно увеличивает его силу. Со стороны частных лиц и даже товариществ подобная опасность немыслима. Таким образом, здесь вопрос решается не началами личной свободы, а отношением государства к церкви.

Право заводить школы может распространяться только на низшие и средние заведения, или также на высшие. Последнее существует лишь там, где допускается свобода товариществ, ибо высшие заведения превышают средства отдельных лиц. Так, в Бельгии учреждены два свободных университета, один в Левене, основанный духовенством, другой в Брюсселе, учрежденный либеральной партией. То же право признается и современным французским законом. Но вообще, учреждение высших школ частными товариществами не может считаться нормальным явлением. Товарищества для низших школ имеют обыкновенно благотворительную цель; общества же для учреждения высших школ, когда они вступают в конкуренцию с правительством, всегда имеют в виду дать преподаванию направление в духе известной партии; а так как обучение юношества всего менее должно совершаться в духе партии, то польза подобных учреждений весьма сомнительна. Они вполне уместны лишь там, где государство вовсе не вступается в это дело и все народное образование предоставляет частной инициативе, как это делается в Англии. Но и это не может быть признано нормальным явлением в современной жизни.

Наконец, весьма важный вопрос состоит в предоставлении прав государственной службы ученикам частных школ. Там, где эти права не даются, или ученики частных школ не допускаются к государственным экзаменам наравне с другими, там всякая конкуренция становится невозможной. Но, разумеется, права могут быть предоставлены только школам, заявившим себя хорошим преподаванием. В этом отношении установленная у нас система весьма рациональна.

Что касается до свободы преподавания в государственных школах, то она основана на свободе науки. В прусской конституции постановлено, что наука и ее преподавание свободны. Это относится собственно к университетам. В низших и средних школах науч-

ное преподавание, по существу своему, не может пользоваться свободою; это разрушило бы всякую педагогию. Но и в университетах свобода преподавания естественно ограничивается требованиями нравственности и государственной жизни. Здесь, как и везде, свобода может быть употреблена во зло. В конституционных государствах возникает при этом довольно щекотливый вопрос: несколько государство вправе в это вступаться и до какой степени преподаватели должны пользоваться бессменностью? Но этот вопрос относится не к личным правам граждан, а к устройству народного образования. Преподаватели в государственных школах — не частные люди, а должностные лица.

6. Свобода печати. Печать есть публичное и письменное выражение мысли. Человеческая мысль подлежит действию власти, только когда она проявляется в слове. Это проявление может быть частное или публичное. Первое должно совершаться вполне беспрепятственно. Человек не подлежит наказанию за свои мнения, пока они не выражаются публично или не переходят в преступление действия. Частная жизнь вообще должна оставаться неприкосновенной. Это — первое требование всякого разумного государственного порядка. Поэтому, когда правительство наказывает за частные разговоры или частные пирьма, оно поступает деспотично. Но публичные проявления мысли становятся делом общественным, а потому подлежат ограничениям, ввиду охранения чести отдельных лиц, нравственности, религии и государства.

Публичные проявления мысли могут быть изустные и печатные. Изустная речь может быть произнесена в нарочно созванном собрании или, случайно, в публичном месте. В последнем случае она подлежит действию уголовных законов, карающих публичные оскорбления религии, нравственности и власти. В первом же случае речь становится орудием общественной деятельности; здесь прилагаются постановления, определяющие право собраний.

Что касается до печати, то она составляет одно из самых могущественных орудий политической деятельности. Здесь личное право переходит в политическое. Поэтому она подвергается большим ограничениям, нежели те права, которые вращаются в области частной деятельности. Главные формы печати суть книги и периодические издания. К ним нередко прилагаются различные правила.

Вообще, здесь может действовать или система предупреждения, или система пресечения. При системе предупреждения сочинения

2 4 2 КНИГА ТРЕТЬ Я . ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ ГРАЖДАН

печатаются не иначе, как с дозволения правительства. В этом состоит цензура. Здесь свобода печати вовсе не существует как право, ибо в свет является только мысль, допущенная правительством. Цензура может быть весьма слабая, и печать фактически может пользоваться значительной свободой, но это — не право, а снисхождение власти. Как общее правило, при существовании цензуры ответственность за статьи должна быть снята с писателя и возложена на цензора; так и было, например, во Франции во времена Реставрации. Но у нас, при существовании цензуры, вместе с цензором подвергался ответственности и писатель. Это значило наказывать мысль, а не ее обнародование, ибо ответственность за последнее принимает на себя цензор, давая разрешение.

Кроме цензуры, к предупредительным мерам относится разрешение периодических изданий, а также разрешение типографий и книжных лавок. И то и другое может существовать даже при уничтожении цензуры, как, например, у нас в настоящее время. Сюда же принадлежат и административные разрешения или запрещения розничной продажи газет. Все эти меры уместны только в самодержавных государствах, где, по самому политическому положению, печать может пользоваться лишь весьма ограниченной свободой.

Меры пресечения бывают двоякого рода: административные и судебные. Система административных взысканий прилагается собственно к журналам, которые служат самым сильным орудием политической деятельности. Она изобретена во Франции, во времена Второй империи, а впоследствии введена и у нас. Эта система состоит в праве административной власти давать журналам предостережения в случае нарушения правил или вредного направления, затем временно приостанавливать издание после повторенных предостережений, а наконец, и совершенно прекращать журнал. Тут свобода печати не уничтожается, ибо каждый может под своей ответственностью печатать все, что ему угодно, но наказание предоставляется усмотрению правительства, а не суду; следовательно, свобода печати не обеспечена от произвола. И этот порядок вещей уместен только в самодержавном правлении, где не допускается существование независимой политической силы, каковою является периодическая печать. В конституционных государствах, где признается политическая свобода, эта система может быть допущена лишь как временная потребность диктатуры.

Судебное пресечение состоит в том, что виновный в нарушении законов о печати подвергается суду и наказанию. Здесь свобода пе-

чати становится настоящим правом, ибо она ставится под защиту судебной власти. Но и эта гарантия может быть большая или меньшая, смотря по степени независимости суда. Высшим обеспечением права обыкновенно считается суд присяжных, которые берутся по жребию из публики, а потому совершенно независимы от правительственной власти. Но нельзя не сказать, что присяжные вообще слишком подвержены общественным увлечениям и именно в этого рода делах всего менее являются беспристрастными судьями. Если писатель находит в них самую надежную гарантию, то для государственных требований они представляют, напротив, наименьшее обеспечение. Всего важнее эта гарантия там, где коронные судьи не пользуются должной независимостью и где поэтому без суда присяжных писатель, ставший в оппозицию к правительству, не был бы ничем огражден от произвола.

Система пресечения предполагает издание закона, определяющего преступления печати и ответственные за них лица. Первое составляет весьма трудную задачу для законодательства, ибо невозможно определить в точности, что составляет преступление и что нет. Оттенки и извороты мысли ускользают от точного определения. Закон поневоле принужден ограничиваться общими указаниями и предоставить приложение усмотрению суда.

В законах о печати важно не только охранение государственного порядка от разгара политических страстей, но и ограждение лиц от позора и клеветы. В первом отношении можно установить общим правилом, что существующий государственный строй должен быть огражден от нападок со стороны печати. Только весьма крепко укоренившиеся учреждения способны выносить полную свободу. Но здесь именно всего труднее определить черту дозволенного обсуждения. Во втором отношении различаются публичные и частные лица и действия. Различаются также оскорбления, клевета и диффамация, или оглашение позорящих обстоятельств. Что оскорбления и клевета подлежат наказанию в печати, так же как и в частной жизни, в этом не может быть сомнения; но нелегко определить, что составляет оскорбление и что нет. Тут все опять зависит от усмотрения суда. По английскому закону, пасквилем (libel) считается всякая публикация, сделанная с целью замарать репутацию другого, подвергая его ненависти, презрению или осмеянию. Относительно же диффамации различается оглашение действий публичных и частных. Общее правило то, что частная жизнь не подлежит

242

КНИГА ТРЕТЬ Я. ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ ГРАЖДАН

печатному оглашению; она должна оставаться неприкосновенной. Поэтому в случае диффамации не допускаются доказательства позорящих фактов. Если бы каждое частное лицо, при распространении о нем печатно позорящих слухов, принуждено было перед судом доказывать их неосновательность, то жизнь сделалась бы невыносимой. Напротив, оглашение действий публичного лица, совершенных им в качестве такового, не подлежит наказанию, если будет доказана истина факта. Одна из главных задач свободной печати состоит именно в раскрытии злоупотреблений. Надобно сказать, однако, что при свободе печати меры, принимаемые для ограждения лиц, вообще весьма недостаточны, и чем шире свобода, чем менее она сдерживается нравами, тем более печать наполняется самой бесстыдной ложью и клеветой. Для унижения политических противников все считается дозволенным. Франция и Соединенные Штаты представляют тому яркие примеры.

Что касается до ответственных лиц, то таковыми могут быть: 1) писатель; 2) издатель; 3) распространитель сочинения; 4) хозяин типографии. Но последний подвергается ответственности за содержание сочинения только в случае, если скрываются автор и издатель; обыкновенно же типография отвечает лишь за неисполнение законных формальностей. Если иногда подвергают ответственности и типографию, то это делается в видах большего стеснения свободы печати. В журнале главное ответственное лицо есть издатель или редактор. Иногда устанавливаются особые ответственные лица (gerant responsable), но это ведет лишь к тому, что настоящие виновники избегают кары, а наказание несут подставные лица. Что касается до писателя, то в журнале он часто остается неизвестным, вследствие чего ускользает от ответственности. Во избежание этого предписывается иногда подпись имени автора под каждой статьей. Это правило было установлено во Франции после Февральской революции и сохранялось при Второй империи. Но оно не уничтожает возможности для редактора взять на себя ответственность, подписав свое имя. В сущности, ответственность писателя совершенно иная относительно книг и относительно журнальных статей. Книга есть всецело его произведение; в ней автор излагает и проводит свои мысли. Издатель берет на себя только материальную часть; он доставляет средства для обнародования сочинения. Поэтому здесь главная ответственность должна падать на писателя. Журнал, напротив, издается под руководством редактора, который проводит в нем свои

232

ГЛАВА Ш. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРАВА ГРАЖДАН

мнения; сотрудник играет второстепенную роль. Поэтому и ответственность должна падать главным образом на первого.

При карательной системе для политических журналов вводятся иногда залоги. Они состоят в денежных взносах, которые обеспечивают уплату штрафов. Но главная цель их состоит в том, чтобы сосредоточить журналы в руках людей с состоянием; этим возвышается уровень журналистики, но вместе с тем ей придается более силы. Это учреждение существовало в Англии и во Франции и поныне существует в Австрии. Но в Бельгии взимание залогов запрещено конституцией. К той же цели ведет и наложение на журналы высокой штемпельной пошлины.

Из всего этого ясно, что меры законодательства относительно свободы печати бывают более или менее строги, смотря по характеру сочинения. Главные стеснения обращаются на периодические издания политического содержания, ибо они оказывают наибольшее влияние на общество. Журнал является не столько выражением мысли, сколько орудием деятельности. Книги, напротив, имеют более теоретический характер; они служат настоящим поприщем для разработки мысли. Вообще, они спокойнее, обдуманнее и основательнее, они требуют и большей работы; в них менее места для страстей и увлечений. Поэтому свобода печати нередко начинается с освобождения книг от цензуры, в то время как журналы остаются ей подверженными. Так было в Германии после 1815 года и некоторое время во Франции во времена Реставрации. Книги не подлежат также ни административным взысканиям, ни залогам. Нормальное правило во всяком законодательстве, отменяющем цензуру, следовательно, допускающем некоторую свободу мысли, состоит в том, что книги подвергаются каре и уничтожению не иначе, как по суду. Тут административные взыскания являются действием чистого произвола.

Середину между книгами и журналами составляют брошюры. Заменяя отчасти журналы, они подвергаются большим стеснениям, нежели книги. Поэтому при неполной свободе печати иногда освобождаются от цензуры книги выше известного числа листов. Так, в Германии до 1848 года освобождались книги выше двадцати печатных листов, у нас в настоящее время выше десяти.

Наконец, свобода печати зависит не только от законов, но и от приложения. В Англии законы о печати весьма строги. Возмутительным пасквилем (seditious libel) считается всякое сочинение, име-

печатному оглашению; она должна оставаться неприкосновенной. Поэтому в случае диффамации не допускаются доказательства позорящих фактов. Если бы каждое частное лицо, при распространении о нем печатно позорящих слухов, принуждено было перед судом доказывать их неосновательность, то жизнь сделалась бы невыносимой. Напротив, оглашение действий публичного лица, совершенных им в качестве такового, не подлежит наказанию, если будет доказана истина факта. Одна из главных задач свободной печати состоит именно в раскрытии злоупотреблений. Надобно сказать, однако, что при свободе печати меры, принимаемые для ограждения лиц, вообще весьма недостаточны, и чем шире свобода, чем менее она сдерживается нравами, тем более печать наполняется самой бесстыдной ложью и клеветой. Для унижения политических противников все считается дозволенным. Франция и Соединенные Штаты представляют тому яркие примеры.

Что касается до ответственных лиц, то таковыми могут быть: 1) писатель; 2) издатель; 3) распространитель сочинения; 4) хозяин типографии. Но последний подвергается ответственности за содержание сочинения только в случае, если скрываются автор и издатель; обыкновенно же типография отвечает лишь за неисполнение законных формальностей. Если иногда подвергают ответственности и типографию, то это делается в видах большего стеснения свободы печати. В журнале главное ответственное лицо есть издатель или редактор. Иногда устанавливаются особые ответственные лица (gerant responsable), но это ведет лишь к тому, что настоящие виновники избегают кары, а наказание несут подставные лица. Что касается до писателя, то в журнале он часто остается неизвестным, вследствие чего ускользает от ответственности. Во избежание этого предписывается иногда подпись имени автора под каждой статьей. Это правило было установлено во Франции после Февральской революции и сохранялось при Второй империи. Но оно не уничтожает возможности для редактора взять на себя ответственность, подписав свое имя. В сущности, ответственность писателя совершенно иная относительно книг и относительно журнальных статей. Книга есть всецело его произведение; в ней автор излагает и проводит свои мысли. Издатель берет на себя только материальную часть; он доставляет средства для обнародования сочинения. Поэтому здесь главная ответственность должна падать на писателя. Журнал, напротив, издается под руководством редактора, который проводит в нем свои

1 233

мнения; сотрудник играет второстепенную роль. Поэтому и ответственность должна падать главным образом на первого.

При карательной системе для политических журналов вводятся иногда залоги. Они состоят в денежных взносах, которые обеспечивают уплату штрафов. Но главная цель их состоит в том, чтобы сосредоточить журналы в руках людей с состоянием; этим возвышается уровень журналистики, но вместе с тем ей придается более силы. Это учреждение существовало в Англии и во Франции и поныне существует в Австрии. Но в Бельгии взимание залогов запрещено конституцией. К той же цели ведет и наложение на журналы высокой штемпельной пошлины.

Из всего этого ясно, что меры законодательства относительно свободы печати бывают более или менее строги, смотря по характеру сочинения. Главные стеснения обращаются на периодические издания политического содержания, ибо они оказывают наибольшее влияние на общество. Журнал является не столько выражением мысли, сколько орудием деятельности. Книги, напротив, имеют более теоретический характер; они служат настоящим поприщем для разработки мысли. Вообще, они спокойнее, обдуманнее и основательнее, они требуют и большей работы; в них менее места для страстей и увлечений. Поэтому свобода печати нередко начинается с освобождения книг от цензуры, в то время как журналы остаются ей подверженными. Так было в Германии после 1815 года и некоторое время во Франции во времена Реставрации. Книги не подлежат также ни административным взысканиям, ни залогам. Нормальное правило во всяком законодательстве, отменяющем цензуру, следовательно, допускающем некоторую свободу мысли, состоит в том, что книги подвергаются каре и уничтожению не иначе, как по суду. Тут административные взыскания являются действием чистого произвола.

Середину между книгами и журналами составляют брошюры. Заменяя отчасти журналы, они подвергаются большим стеснениям, нежели книги. Поэтому при неполной свободе печати иногда освобождаются от цензуры книги выше известного числа листов. Так, в Германии до 1848 года освобождались книги выше двадцати печатных листов, у нас в настоящее время выше десяти.

Наконец, свобода печати зависит не только от законов, но и от приложения. В Англии законы о печати весьма строги. Возмутительным пасквилем (seditious libel) считается всякое сочинение, име-

242

КНИГА ТРЕТЬ Я. ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ ГРАЖДАН

ющее целью возбудить ненависть, презрение или неудовольствие против королевы, правительства, обеих палат парламента или судебных учреждений, или побудить подданных к незаконным изменениям существующих установлений, государственных и церковных, или, наконец, возбудить чувства неприязни и вражды между различными классами. Кощунственным пасквилем признается всякое сочинение, отрицающее истины религии или стремящееся возбудить презрение к церкви или распространять безнравственные мнения. Но все эти постановления остаются мертвой буквой. На деле английская печать пользуется неограниченной свободой. С 1838 года не было ни одного политического преследования по делам печати, за исключением нескольких дел в Ирландии в 1848 году по поводу возникших там волнений. Нравы здесь сильнее закона; при консервативном настроении общества жизнь делает безвредными всякие излишества.

7. Свобода собраний. Собрания могут быть различного рода: случайные или нарочно созванные, частные или публичные, в зданиях или на воздухе, наконец, с политическим или неполитическим характером. Все это установляет различия и в тех ограничениях, которым собрания подвергаются со стороны закона.

Нет сомнения, что частные собрания должны быть предоставлены свободе. Они, правда, могут служить предлогом для недозволенных целей; но это должно быть доказано, как всякое преступное действие. Возможность злоупотреблений не уничтожает правила, что частная жизнь должна быть изъята от вмешательства власти. Публичные же собрания могут служить весьма сильным средством для возбуждения общества; ограничения здесь необходимы.

Правила могут быть различны, смотря по характеру собрания. Случайные сходбища или столпления подлежат действию полицейских распоряжений. Полиция может всегда разогнать их, когда они нарушают порядок или безопасность. В случае сопротивления может быть употреблена сила; обыкновенно предписывается предварительное увещание или даже формальное прочтение приказания разойтись. В мирное время вообще запрещается употреблять военную силу иначе, как по требованию гражданской власти.

К собраниям, созываемым с определенной целью, опять прилагается или система предупреждения, или система пресечения. В первом случае всякое публичное собрание допускается не иначе, как с разрешения правительства. Разрешение не снимает, однако, ответ-

234

ГЛАВА Ш. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРАВА ГРАЖДАН

ственности с участвующих лиц, ибо, дозволяя собрание, правительственная власть не берет на себя ответственности за то, что в нем не будут происходить противозаконные поступки. Эта система была доведена до крайних пределов во Франции во времена Второй империи. Существовавшее по уголовному кодексу правило, воспрещавшее общества числом более двадцати человек без предварительного разрешения, было распространено и на простые собрания. В настоящее время требуется только предварительное заявление. У нас вообще собрания не требуют разрешения (Угол. улож. Ст. 366), за исключением общенародных игр, забав и театральных представлений, которые не допускаются иначе, как с разрешения полиции (Уст. пред. и пресеч. преступ. Ст. 194). Запрещаются также сходбища и собрания для совещаний или действий, противных общей тишине и спокойствию (там же. Ст. 157); а так как определение того, что противно спокойствию и тишине, принадлежит полиции, то этим постановлением всякие собрания ставятся под контроль правительственной власти. Кроме того, публичные собрания ограничиваются и тем, что объявления в газетах требуют предварительного разрешения полиции. Следовательно, изъяты от разрешения только собрания, о которых не объявляется, да и те могут быть предварительно запрещены. Вообще, в самодержавных государствах о свободе собраний, как праве, не может быть речи.

Меры пресечения состоят в праве полицейской власти распустить состоявшееся уже собрание, а в случае совершения противозаконных действий предать виновных суду. Для этого необходимо, чтобы власть заранее была предупреждена о цели собрания, месте и ораторах. Полиция всегда должна иметь право присутствовать на сборищах и надзирать за соблюдением закона. Наконец, общее правило, что собрание должно быть безоружное.

Нередко меры предупреждения и пресечения прилагаются различно к различного рода собраниям. Собрания на воздухе, как наиболее опасные по своей многочисленности и легче могущие подать повод к волнениям, подвергаются предупредительным мерам, когда собрания в домах предоставляются свободе. Так постановлено, например, в Бельгии и Пруссии. В Англии существует полная свобода митингов и на воздухе, причем, однако, полицейская власть всегда имеет право распустить собрание, нарушающее тишину, и все обязаны повиноваться под страхом строгого наказания. Только в чрезвычайных случаях парламент разрешает правительству предварительное запрещение собраний.

242

КНИГА ТРЕТЬ Я. ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ ГРАЖДАН

8. Свобода товариществ. Товарищества, или ассоциации, или общества, как принято у нас их называть, суть постоянные соединения людей для известных целей. Они составляют еще более сильное орудие действия, нежели собрания, а потому подвергаются еще большим ограничениям.

Товарищества различаются по целям: они могут быть промышленные, благотворительные, литературные, ученые, общежительные, религиозные, политические. Последние, собственно, одни могут быть опасны для государства; поэтому их следует отличить от других. Однако законодательства редко делают это точным образом; так как политические цели могут скрываться под другими, то устанавливается общая система для всех. Только некоторые виды промышленных товариществ, особенно развившиеся в наше время, вызвали специальные законодательные меры. Таковы компании на акциях. Для них устанавливаются известные законные правила; вообще, требуется разрешение правительства ввиду ограждения публики от обмана. Подробности относятся к гражданскому праву.

Относительно же всяких других товариществ, исключая политические, возникает вопрос: требуется ли для них дозволение правительства? Этот вопрос разрешается различно в различных законодательствах. Во Франции, как мы видели, требуется разрешение для всякого общества, состоящего более нежели из двадцати человек. Это старое правило сохранилось до настоящего времени, вследствие того что доселе не издан давно обещанный закон об ассоциациях. Точно так же и у нас запрещается заводить общества или товарищества без ведома или согласия правительства. Всякое законом не утвержденное общество полиция не считает действительным, но если она признает его бесполезным и правила его противными общему благу или частной пользе, то подвергает уничтожению и запрещению; виновных же отсылает к суду (Уст. пр. и пр. преступ. Ст. 164, 166, 169). В других законодательствах, напротив, всякие общества могут составляться без предварительного разрешения. В бельгийской конституции (ст. 20) прямо постановлено, что право вступать в товарищества не может быть подвергаемо никаким предварительным мерам. Тоже постановлено и в прусской конституции. Закрытие незаконных обществ предоставляется окончательно для судебной власти, как в Пруссии, или же административному суду, как в других германских государствах. Первое составляет нормальную гарантию свободы товариществ.

236

ГЛАВА Ш. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРАВА ГРАЖДАН

Существенный вопрос относительно всяких товариществ состоит в том, могут ли они образовать юридические лица или нет. Этот вопрос не разрешается началом свободы. Он будет обсуждаться ниже, в главе о корпорациях.

Что касается до политических товариществ, то само собою разумеется, что они совершенно воспрещаются в самодержавных государствах и могут быть разрешаемы лишь при существовании представительных учреждений. Однако есть формы, которые и в свободных странах подвергаются особенным стеснениям и даже запрещениям, как опасные для государства. Так, во Франции запрещены политические клубы, то есть политические общества, имеющие постоянные публичные заседания. Они всегда были самым сильным орудием революционных действий. Вообще, запрещаются всякие тайные общества, а также общества, которых члены обязываются повиновением неизвестным им властям или просто безусловным повиновением кому бы то ни было. Такие постановления существуют в Англии, а равно и в Пруссии.

9. Право прошений. Здесь надобно отличать жалобы от собственно прошений. Первые касаются нарушенного права или интереса, вторые служат выражением нужд. От тех и других отличается адрес, выражающий мысли и чувства подающих его лиц, но не заключающий в себе никакой просьбы. Большая часть законодательств не отличает, впрочем, точным образом жалоб от прошений.

Обыкновенная жалоба на нарушенное право идет судебным порядком, на нарушенный интерес — порядком административным. Первое есть собственно иск; здесь окончательной инстанцией является приговор верховного судилища. В административном же порядке жалоба идет по установленной иерархии и может дойти до верховной власти. В конституционных государствах жалобы могут подаваться и палатам, и это составляет гарантию для нарушенных интересов; но палаты не решают дела, а только рассматривают его и со своим мнением передают подлежащему министру.

Прошения имеют в виду получение выгоды или облегчение тяжестей; но они могут касаться и общих государственных вопросов, и тогда они получают значение политическое. Такой характер они могут иметь только в представительном устройстве; в самодержавных же государствах политические прошения не допускаются. Они противоречат самому существу этого образа правления. У нас вообще запрещается учинять прошения скопом или заговором. Винов-

ные в нарушении этого правила берутся под стражу и отсылаются к суду (Уст. пр. и пр. пр. Ст. 158, 162). В свободных же государствах право прошений считается одним из существенных прав граждан; обыкновенно оно вносится в конституции. Из него не исключаются даже несовершеннолетние и иностранцы, что, впрочем, не имеет существенного значения. Однако, так как это право может сделаться поводом к волнениям и к угрожающему давлению на власти, чему история революций представляет многочисленные примеры, то оно подвергается ограничениям. Вообще, запрещается подавать прошения толпой; запрещается также просителям лично входить в палату. Иногда ограничивается число подписей: в Англии в прежнее время не допускались прошения, подписанные более нежели двадцатью лицами. Но такое ограничение противоречит существу политического права и ныне более не встречается. Вообще, запрещаются только прошения от коллективного имени, ибо здесь лица остаются неизвестными, что подает повод к обману. Всякий должен подписываться за себя. Коллективные прошения допускаются только от корпораций, составляющих юридическое лицо. Но здесь возникает сомнительный вопрос: до какой степени могут быть допускаемы политические прошения от корпораций? Что корпорации имеют право просить о своих пользах и нуждах, в этом не может быть сомнения. Но относительно общих политических вопросов между публицистами существует разногласие. Многие и это право считают необходимой принадлежностью политической свободы. Но против этого представляются весьма существенные возражения. Прежде всего, здесь необходимо сделать различие. Право подавать политические прошения не может быть присвоено корпорациям, имеющим определенное частное назначение. Они существуют только для известной цели, которой и определяется их круг действия.

Члены этих корпораций могут подавать политические прошения как граждане, но не от юридического лица. С другой стороны, подобное право еще менее может быть присвоено корпорациям, имеющим вместе и административное значение, каковы, например, общины. Административный порядок нарушается, когда подчиненная власть вступается в общие политические дела и становится органом известной политической партии. Притом, в этой области, решения большинства не имеют обязательной силы для меньшинства, которое, со своей стороны, имеет право прошения. Следовательно, в политических вопросах всегда уместны прошения граждан от соб-

ствен-ного имени. Однако общие политические вопросы обыкновенно отражаются и на местных нуждах, а так как прошения о последних не возбраняются местным органам, то нет возможности провести определенную черту между теми и другими.

В конституционных государствах, где допускаются политические прошения, они подаются палатам, и притом обыкновенно палате представителей. Но во Франции, во времена Второй империи, прошения могли подаваться только Сенату, а не Законодательному Корпусу. Это объясняется умалением прав последнего; он был низведен на второстепенную роль. Как сказано, палаты не решают дела, и могут только высказать свое мнение; но при парламентском правлении от этого мнения зависит судьба министерства.

ГЛАВА III

Политические права граждан

Политическое право в собственном смысле состоит в участии граждан в действиях власти. Сюда принадлежат две категории прав: 1) участие в решениях, лично или через представителей; 2) доступ к должностям.

На первом основано разделение граждан на деятельных и страдательных, или политически полноправных и неполноправных. Первые пользуются политическими правами, вторые нет. Но и действительные граждане могут иметь различные права: участие в действиях власти может ограничиваться местными делами и подчиненными сферами или же оно может простираться и на участие в верховной власти. Это зависит от образа правления.

В обоих случаях участие граждан в действиях власти может быть или непосредственное, или через выборных. Первое может предоставляться всем или только некоторым. Мы уже видели то и другое в непосредственной демократии, в аристократии и в смешанных республиках. Те же явления встречаются и в административной области. Непосредственное участие граждан в управлении представляет у нас мирской сход. Мы находим его и в общинах Северной Америки. Личным правом голоса в решении дел нередко пользуются и члены высшего сословия как в политической, так и в административной области. Так, иногда в областных и в общинных собраниях

участвуют, по собственному праву, дворяне, крупные землевладельцы и лица, наиболее обложение податями.

Что касается до избирательного права, то здесь следует рассмотреть, как оно проявляется и действует. Это определяется избирательными законами, которые установляют условия и порядок выборов.

Прежде всего необходимо определить условия правоспособности для избирателей. Это зависит от той сферы, на которую распространяется действие права. Во многих государствах установлены одинаковые условия правоспособности в политической области и в административной. Так, в демократиях, где политическим правом пользуются все, одни и те же избиратели, естественно, имеют право голоса и в общих выборах, и в местных. Иногда и в конституционных монархиях устанавливается в обоих случаях один общий ценз. Однако нельзя признать подобное устройство рациональным. Очевидно, что для участия в местных делах требуется меньшая способность, нежели для участия в делах государственных. Даже в пределах местного управления требуется меньшая способность для участия в общинных делах, близко знакомых всем, нежели для областных, где интересы крупнее, а потому требуют более обширных соображений. Кроме того, самое начало способности имеет различное значение в различных сферах государственной жизни. Наибольшее значение принадлежит ему в политической области, где господствует общий государственный интерес, требующий общего разумения. Напротив, в административной области, которая гораздо ближе к частным интересам, избирательное право, кроме начал свободы и способности, определяется и степенью участия каждого в совокупном интересе. Здесь поэтому вполне уместно представительство интересов, которое в политической области составляет ненормальное явление и противоречит собственно государственным началам. На этом основании в административной сфере дается иногда право голоса и женщинам, ибо, владея собственностью, они имеют интерес в расходах. У нас они своим голосом не пользуются лично, а передают его по доверенности мужчинам; но новейший английский закон о местном управлении предоставил им личное участие в выборах. Это начало, собственно, не государственное, а подходящее к частному праву. На том же основании, избирательное право соразмеряется иногда с количеством собственности, как это делается в компаниях на акциях. Так, в Англии в местном управлении общественной бла-

готворительностью и другими отраслями избиратели до последнего времени имели от одного до шести голосов, по количеству собственности; только изданный в нынешнем году (1894) закон отменил все множественные голоса. Впрочем, это последнее начало может иметь в виду и политическую цель, именно, предоставление перевеса зажиточным классам. Мы уже видели, что ценз по степеням установляется и в политической области.

При издании избирательных законов весьма важно знать наперед, хотя приблизительно, количество и качество избирателей. Здесь невозможно действовать наобум, ибо от большей или меньшей широты избирательного права зависит успех или неуспех самих выборных учреждений. Но для того чтобы не идти впотьмах, надобно примыкать более или менее к установленному порядку и к существующим группам, ибо только отсюда можно получить скольконибудь определенные данные. Чисто теоретическое законодательство всего менее здесь уместно.

Вторая задача избирательных законов состоит в определении избирательных округов. Отдельные местности являются живыми членами государственного организма. В местных делах каждая имеет свое особое управление; в общих делах они должны участвовать сообразно со своим Значением в целом. Распределение народного представительства по округам дает, вместе с тем, возможность гражданам сговориться насчет выборов. При этом может проявиться и все разнообразие направлений, господствующих в обществе, с устранением, однако, тех, которые имеют характер совершенно частный или случайный. Округ соединяет в себе разнообразие элементов, которые должны прийти к общему соглашению. Поэтому только то направление имеет право на политическое представительство, которое упело привлечь на свою сторону большинство в тех или других местностях.

Избирательные округи могут быть или те самые, которые существуют для местного управления, или чисто искусственные, установленные единственно для политических выборов. Последнее нельзя считать рациональным; это — случайное соединение людей, друг друга не знающих. Оно может быть иногда допущено лишь в видах удобства. Но и обыкновенные административные округи могут быть больше или меньше. Выборы могут производиться в общинах, в уездах, в областях. Чем меньше округ, тем более меньшинство имеет возможность провести своих кандидатов. При весь-

ма незначительных делениях может случиться даже искусственное преобладание меньшинства. Положим, например, что народонаселение в 100 CCD человек распределяется на 10 избирательных округов, по 10 CCD человек, выбирающих каждый одного представителя. Положим далее, что в шести округах по 6000 человек принадлежат к одной партии, а по 4000 к другой; в четырех округах, наоборот, по 9000 принадлежат ко второй, а по 1000 к первой. Во всех округах в совокупности большинство составляет 60 000, а меньшинство 40 000; тем не менее первое будет иметь четырех представителей, а второе шесть, тогда как при одном общем округе все десять представителей были бы от большинства, а меньшинство не имело бы ни одного. Понятно из этого примера, какое влияние распределение округов может иметь на исход выборов. Отсюда старание правительств и партий устроить это дело сообразно со своими видами. Во Франции, во времена Второй империи, это практиковалось в обширных размерах. Города раздроблялись на участки, которые произвольно соединялись с селами, где большинство было обеспечено за правительством. Но еще с большей беззастенчивостью подобные выкройки округов производятся в демократической Северной Америке. Там они получили техническое название gerrymandering, от фамилии лица, которое с особенным искусством упражнялось в этих проделках.

Величина округа имеет значение и для самого характера представительства. Чем больше округ, тем больше в нем преобладает точка зрения общих государственных интересов, но зато тем отдаленнее отношение избираемых к избирателям. Поэтому здесь сильнее проявляется влияние общих политических партий, тогда как местные влияния отходят на задний план. Напротив, чем меньше округ, тем теснее связь выборного с избирателями, тем последние могут выбирать сознательнее, наконец, тем больше для них удобства; но зато местные интересы могут получить преобладание над государственными.

Из этого ясно, какую существенную задачу избирательных законов составляет определение округов и как важен в особенности вопрос, какой власти предоставляется это право: законодательной или правительственной. Произвольное изменение округов правительством дает последнему самое сильное средство действовать на выборы. Но так как последние должны выражать свободное мнение страны, то подобный порядок нельзя считать нормальным.

во времена Второй империи, избиратели могли жаловаться мировому судье, с апелляцией в Кассационный суд. Эта гарантия тем нужнее, чем более самое составление списков находится под влиянием администрации.

Выборы требуют приготовительных действий; происходят совещания избирателей, объяснения кандидатов. Без этого подача голосов совершается впотьмах. Для того чтобы борьба была возможна, необходима свобода. Избирательные совещания и циркуляры кандидатов должны быть изъяты от мер, стесняющих свободу собраний и печати. Это и делается во всех странах, где выборы имеют настоящее значение и не превращаются в пустую формальность, руководимую правительством. Но даже при полной свободе, какая существует в Англии и Америке, эти приготовления требуют слож-