1sheygal_e_i_semiotika_politicheskogo_diskursa (1) / SHEIGA~1

7. Театральность политического дискурса в значительной степени обусловлена тем, что массы воспринимают политику преимущественно через масс-медиа. Необходимость производить впечатление на публику заставляет политиков разрабатывать речевые стратегии и тактики создания привлекательного для публики имиджа;

8. Динамичность языка политики обусловлена злободневностью отражаемых реалий и изменчивостью политической ситуации.

К базовым концептам политического дискурса, относятся концепты «Власть» и «Политик». Содержательный минимум концепта «Власть» в русской лингвокультуре составляют компоненты «господство», «право», «способность». Генетически в индоевропейских языках понятие власти связано со смыслами «прямое», «магия», «сила», «речь». Власть как научное понятие включает компоненты «влияние», «контроль», «авторитет». Ассоциативные связи лексемы «власть», выявленные через анализ сочетаемости, показывают, что в массовом сознании власть мыслится как объект отчуждаемой принадлежности, имеющий геометрические параметры физический объект (пирамида власти, властная вертикаль), способный к самостоятельному передвижению и подвергаемый манипуляциям (захватить, передать, потерять власть). В метафорике власти соединяются два противоречивых образа: механизма и живого существа (рычаги, пружина власти; корни, мутации, паралич власти). Власть визуализуется как открытое пространство (поле, арена, горизонты власти) и архитектурное сооружение (фасад, фундамент власти). Кроме того, власть предстает как мощный эмоциогенный фактор (жажда, чары власти, упоение властью). Оценочные характеристики власти, по данным паремий, афоризмов и свободных ассоциативных реакций, показывают преобладание негативной морально-этической оценки данного феномена; психологическое признание естественного характера высшей власти сочетается с неверием в силу закона; стремление к власти рассматривается как неотъемлемая черта человеческой природы; подчеркивается разрушающее действие власти на человека.

Анализ лексикализованной вербализации концепта «Политик» на материале русского, английского и немецкого языков показал, что ядерные признаки денотата получают облигаторную оценочно-нейтральную и факультативную экспрессивно-оценочную вербализацию в наименованиях политиков (ср. спикер, депутат, центрист и демунист, киндерсюрприз, заднескамеечник). Периферийные признаки денотата получают множественную экспрессивную вербализацию, нередко с комической коннотацией. Закрепленной в лексических номинациях насмешке в разных лингвокультурах подвергаются такие качества политиков, как неопытность (boyscout), непрофессионализм (cookie pusher, amiable dunce), склонность к пустой болтовне (parlor pink), крайности в политической ориентации и неспособность идти на компромиссы (Bomb Thrower ), продажность и беспринципность (limousine liberal, brass collar Democrat, rainmaker). В русских политических комизмах акцент делается на высмеивание не столько типовых характеристик, сколько конкретных персоналий политических лидеров и групповых субъектов политики. С точки зрения теории прототипов в значении комических номинаций отражается социальный стереотип политика (по Дж Лакоффу). С другой стороны, анализ комических номинаций позволяет по принципу «от противного» вывести имплицитно зафиксированный в их значении образ идеального политика.

В главе II «Категоризация мира политики в знаках политического дискурса» исследуются закономерности организации его семиотического пространства. Выявляются множественные основания построения типологии знаков, анализируется семантическая и функциональная специфика политических мифологем и политической афористики.

Типология знаков политического дискурса строится по следующим основаниям:

1. оппозиция в плане выражения: вербальные – невербальные знаки. К невербальным знакам относятся артефакты (семиотически маркированные предметы гардероба, здания и помещения), графические символы, поведенческие знаки и сами политики, если они выступают в знаковой функции.

Знаковая сущность политика проявляется в следующих аспектах: а) политик как представитель группы, как метонимический знак, замещающий группу и одновременно символ определенных политических взглядов и направлений; (движение Лужкова, партия Лебедя). б) политик как актер, создатель образа, воплощение определенных воплощение определенных черт внешности и поведения (царь, оракул, царедворец, отличник, бузотер, строптивец); в) политик как носитель определенной политической функции (серый кардинал, страшилка, безгласный депутат, паровоз реформ). Распространенным приемом обозначения политической роли-функции является использование антропонима (Нет смысла гадать, кто может стать Аденауэром и Эрхардом по-российски); г) политик как воплощение психологического архетипа (старший брат, строгий отец, постылый муж, коварный обольститель).

2. оппозиция по коннотативной маркированности противопоставляются собственно референтные знаки (парламент, primaries) и коннотативно нагруженные политические аффективы (свобода, справедливость, independence, social progress). Свойственная последним редукция дескриптивного содержания, магия коллективных эмоций, мощный мобилизационный потенциал способствуют их использованию в качестве слов-лозунгов и ключевых слов политических текстов.

3. оппозиция по характеру референции. Референтная классификация наименований, отражающих мир политического, включает четыре основные рубрики: «субъекты политики», «политические режимы», «политическая философия», «политические действия». По степени абстрактности референта и степени устойчивости в когнитивной базе носителей языка разграничиваются: а) знаки соотносящиеся с нацией в целом (the Flag, the Constitution, equality); б) знаки, соотносящиеся с определенным политическим режимом и институтами (FBI, due process); в) знаки, отражающие политические реалии сегодняшнего дня ( the Reagan administration, gun control).

Содержание политической коммуникации на функциональном уровне можно свести к трем составляющим: формулировка и разъяснение политической позиции (ориентация), поиск и сплочение сторонников (интеграция), борьба с противником (агрессия как проявление агональности). Отсюда вытекает, что основным организующим принципом семиотического пространства политического дискурса является семиотическая триада «интеграция – ориентация – агональность (агрессия)». Эта функциональная триада проецируется на базовую семиотическую оппозицию «свои – чужие», которая, будучи культурной константой, обнаруживает в политическом дискурсе свою специфику и имеет специальные маркеры.

В каждом из трех функциональных типов знаков имеются специализированные и транспонированные единицы. Специализированными знаками ориентации являются наименования политических институтов и институциональных ролей (Дума, Кремль, премьер-министр), имена политиков, которые ассоциативно связаны с номинациями политических ценностей (демократия, порядок, права человека) и соотносятся с базовой шкалой политических ориентаций, традиционно задаваемой в терминах пространственных метафор типа правые, левые, центр и пр. К специализированными знаками интеграции с инвариантным компонентом «свои» относятся государственные символы и эмблемы, выражающие групповую идентичность, ритуальные поведенческие знаки, маркеры единения и совместности (мы, наш, все, единство, союз, сограждане и др.).

В качестве транспонированных знаков интеграции выступают термины ориентации – идеологемы, выступающие в качестве парольных лозунговых слов и выполняющих функцию идеологического дейксиса (отсылки к определенному групповому субъекту политики). Семантика пароля («я свой», «я с вами») выступает на первый план, когда политик употребляет тот или иной термин не столько для обозначения референта, сколько в качестве доказательства своей принадлежности к определенной политической группировке, приверженности определенной идеологии. Именно поэтому по парольным словам – политическим аффективам – легко идентифицировать группового субъекта дискурса, например: правительство народного доверия, дружба народов, преданность делу Ленина, социалистические идеалы (коммунисты); держава, отечество, соборность, православие (национал-патриоты); рыночные реформы, свобода слова, права человека, закон (либералы).

Специализированными знаками агрессии являются маркеры «чуждости» (дейктики отдаления, показатели умаления значимости: эти, они, и иже с ними, всякие, разные, какой-нибудь там), Транспонированными знаками агрессии служат политические инвективы-ярлыки. В качестве ярлыков традиционно используются неполитические пейоративы (предатели и мародеры), этнонимы (нерусские, кавказцы) и антропонимы (чубайсы, шахраи), а также политические термины (фашист, экстремист, патриот).

Знакам агрессии, так же, как и знакам интеграции, свойственно преобладание фатики над информативностью: знаки интеграции направлены на поддержание и укрепление отношений консенсуса между агентами политики, а знаки агрессии – на усиление конфликтных отношений. Границы между тремя функциональными типами знаков не являются жестко фиксированными. Эволюция прагматики знаков в направлении от информатики к фатике связана с выхолащиванием дескриптивного содержания и усилением прагматического. Знаки ориентации, приобретая идеологическую коннотацию «свои»/«чужие» и положительную/отрицательную эмотивность, превращаются в знаки интеграции или агрессии.

Схема 1.Эволюция прагматики знаков политического дискурса

фатика информативность фатика

положительная эмотивность нейтральность отрицательная эмотивность



интеграция ориентация агрессия

Фантомность политического сознания и фидеистическое отношение к слову обусловливают важную роль мифа в политической коммуникации. Языковым носителем мифа является мифологема, отличительным признаком которой является фантомный денотат. Исходя их предположения, что языковое существование мифа имеет статус прецедентного феномена, мы выделяем три типа политических мифов и мифологем, соотнося их с типами вербальных прецедентных феноменов: прецедентный текстом, высказыванием и именем. Содержание мифологемы-текста составляет миф-нарратив (рассказы о дедушке Ленине; Washington and the cherry tree.), мифологема-высказывание коррелирует с мифом-пропозицией (Анархия – мать порядка. Prosperity is just around the corner), а мифологеме-антропониму соответствует миф-образ (железный Феликс, the Great Communicator) .

Кроме того, типология политических мифологем строится по следующим основаниям: а) по характеру референта – субъекта мифа – разграничиваются национальные мифологемы (мифы основания нации), групповые мифологемы (мифы политических институтов) и личностные мифологемы, денотатами которых являются выдающиеся личности в политике; б) по аксиологической направленности разграничиваются мифологемы, содержание которых связано с утверждением положительных ценностей (коммунизм, рынок, American dream), и мифологемы, содержание которых направлено на ниспровержение отрицательных ценностей (олигархи, сионисты, the Evil Empire). Соответственно, в политическом дискурсе формируется когнитивный коррелят архетипной ролевой оппозиции – противопоставление героев и злодеев.

Политический дискурс отражает борьбу между теми, кто создает мифы и теми, кто их разоблачает. Не случайно в политическом дискурсе весьма частотны формулировки мифологем, преподносимые в контексте разоблачения: Еще одним мифом является популярная сказка об «олигархии», которая очень нравится тем, кого зачисляют в эту категорию. Для речевого акта разоблачения в политическом дискурсе имеются специальные маркеры – знаки неверия и скепсиса: на самом деле, фактически, ложь, фальшивка, мистификация, сказка, обман народа, очередной миф, так называемый, развеять миф. Употребление этих маркеров сопровождается иронической тональностью, которая в письменной речи обычно передается кавычками.

Значительное место в семиотическом пространстве политического дискурса занимает афористика, которая представляет собой корпус прецедентных высказываний политиков или языковые рефлексы политической коммуникации. Афористика трактуется в работе как подсистема знаков политического дискурса, план содержания которых составляет совокупность суждений и мире политики. Данная подсистема представляет собой неоднородное. но структурированное множество, включающее следующие жанры: собственно афоризм (Большая империя, как и большой пирог, легче объедается с краев. – Б. Франклин), пословица (Коней на переправе не меняют. You can’t beat somebody with nobody.), максима (Демократия – это не вседозволенность. In politics a man must rise above principles), заголовок (Десять шагов в ХХ век. Alliance for progress.), лозунг (Мир хижинам, война дворцам! A chicken in every pot and two cars in every garage), девиз (Жить и работать по-коммунистически. Россия – для русских!), программное заявление (Догнать Америку по мясу, маслу и молоку! – Н. Хрущев; The world must be made safe for democracy; – В. Вильсон), фраза-символ (Караул устал. Охота на ведьм), индексальная фраза (Мы вам покажем кузькину мать! –Н. Хрущев; Нам пытаются подбросить. –М. Горбачев).

Основными параметрами, по которым структурируется корпус политической афористики, являются:

а) характер референции (универсальная – частная референция);

б) статус прецедентности (автореференция, отсылка к прецедентному тексту, отсылка к прецедентной ситуации) и степень текстовой автономии (высказывание представляет собой отдельный текст, относительно автономный или неавтономный фрагмент текста, или же вообще не соотносится ни с каким текстом);

в) по коммуникативно-целевому аспекту высказывания выделяется афористика, отражающая рефлективный и деятельностный аспекты политического дискурса;

г) по степени дейктичности (имеется в виду дейксис дискурса) разграничивается, во-первых, высказывания, не обладающие дейктичностью (отсылающие к прецедентной ситуации или имеющие автономный текстовый статус); во-вторых, высказывания сочетающие дейктичность с сигнификативной глубиной (отсылающие к прецедентным текстам лозунги, девизы, заголовки, программные заявления) и , в –третьих, высказывания с гипертрофированной дейктичностью и минимальной сигнификативностью (индексальные фразы, выступающие в качестве языковой «метки» того или иного политика).

Функции, выполняемые разными жанрами политической афористики, выступают как детализация базовой функциональной семиотической триады: интегрирующая афористика включает здравицы, возвеличивание, призывы к единству; ориентационная афористика выполняет функции идентификации, проективности, стратагемности и дидактичности; агональная афористика реализует инструментальную и аргументативную функции.

В Главе III «Интенциональные характеристики политического дискурса» рассматривается специфика его истинностного аспекта, анализируются феномены эвфемизации и дисфемизации как стратегии уклонения от истины, определяется содержание и статус категории прогностичности, выявляется специфика речевых актов политического дискурса.

Проблема достоверности/недостоверности информации является ключевой в интерпретации политических текстов, поскольку искренность, как условие правдивости сообщения, в политической коммуникации, как правило, уступает место соображениям политической выгоды. Уклонение от истины в политическом дискурсе является следствием тенденциозного представления действительности, связанного с целенаправленным преобразованием информации, т. е. с манипулятивным воздействием.

В зависимости от характера информационных преобразований в политическом дискурсе разграничиваются следующие виды манипулирования: аргументативное манипулирование (нарушение логики развития текста, уклонение от обязанности доказывания, маскировка логических ходов) и референциальное манипулирование, связанное с искажением образа денотата. В рамках референциального манипулирования выделяются: а) фактологическое манипулирование, которое включает весь диапазон операций с истинностным аспектом высказывания – от полного искажения (лжи) и полного умолчания до полуправды (частичного искажения и частичного умолчания); б) фокусировочное манипулирование, сосредоточенное, в основном, в зоне частичного искажения.

Политический дискурс представляет собой поле битвы между оппонентами, поэтому неотъемлемой частью диалога политических противников является вербальная реакция на уклонение от истины, особенно на фактологическое манипулирование. Поэтому одним из характерных для политического дискурса речевых актов является опровержение (изобличение во лжи). Структура данного речевого акта включает обязательный компонент – констатация самого факта лжи; и факультативные компоненты – а) доказательства недостоверности информации; б) указание на мотивы использования недостоверной информации. Для констатации факта лжи используются маркеры лжи и недостоверности: якобы, так называемый, ложь, подлог, клевета, дезинформация, подтасовка, это не соответствует действительности, откровенно вешает людям на уши лапшу и т. п

Фокусировочное манипулирование связано с изменением прагматического фокуса (точки зрения на денотат) и осуществляется в процессе номинативного варьирования. Данный тип манипулирования лежит в основе явлений эвфемизации и дисфемизации.

Эвфемизм и дисфемизм являются двумя сторонами одного явления, противоположными полюсами на оси оценочного варьирования денотата: его «улучшение» и «ухудшение». В эвфемизмах и дисфемизмах находят проявление два аспекта агональности: борьба за сохранение своего статуса (функция гомеостаза, свойственная эвфемизмам) и борьба против политического противника (функция агрессии, свойственная политическим инвективам. к которым относятся и дисфемизмы). Создатели эвфемизмов руководствуются следующими мотивами: стремление скрыть остроту социальных проблем (либерализация вместо рост цен; redundancy вместо unemployment), избежать общественного осуждения за совершение неправовых и аморальных действий (антитеррористическая операция вместо война), избежать потери своего общественного лица и спасти лицо адресата (демаркация границы вместо возвращение территорий; undocumented persons вместо illegal aliens), завоевать поддержку определенных политических сил (патриотический пояс вместо красный пояс), соблюсти дипломатический этикет (несанкционированный отбор вместо воровство газа), снять с себя ответственность за счет перераспределения вины (culturally deprived вместо poor).

Эвфемистическое переименование является следствием сознательного воздействия на язык как проявление его магической функции. Расшифровка эвфемистического переименования позволяет выявить систему ценностей общества: восстанавливая истинный денотат, мы одновременно расшифровываем и содержащуюся в нем импликатуру (выводим констатацию подразумеваемых ценностей). Таким образом, в эвфемизме, по сравнению с исходным, «табуируемым» наименованием снимается коннотация социальной неприемлемости.

К числу ценностных доминант, отраженных в содержании политических эвфемизмов, относятся следующие: страна должна быть сильной, иметь пользоваться уважением в международных кругах; лидер должен быть сильным, дееспособным, честным; в обществе не должно быть бедных и безработных; у всех должно быть достойное жилище налоги не должны быть чрезмерными; война – это зло; никто не имеет права распоряжаться жизнью другого человека.

Семантический механизм эвфемизации основан на референциальном сдвиге и смещении прагматического фокуса, что связано с редукцией или изменением статуса сем, мотивирующих отрицательную оценку. Содержательный аспект «улучшения» денотата (смещения прагматического фокуса) при эвфемизации поддается моделированию и может быть представлен в виде общей модели «социальная проблема  ее решение» или «социальный конфликт  гармонизация положения дел». Эта модель реализуется в ряде конкретных вариантов, например: «аморальное действие  благородный мотив» (братская помощь вместо интервенция), «принуждение  свободный выбор» (компактное проживание вместо гетто), «незаконность  законность действий» (money politics вместо bribery) и др.

Наиболее значимыми способами эвфемизации в политическом дискурса являются: а) снижение категоричности констатации нежелательного факта (описательная парафраза или градация-преуменьшение); б) увеличение референциальной неопределенности за счет затемнения внутренней формы и расширения объема референции (семантической и синтаксической редукции, генерализации и введения квантора неопределенностия).

Эзотеричность политического дискурса проявляется в наличии в нем категории прогностичности, соотносимой с категорией интерпретируемости текста. Существование данной категории обусловлено тем что адресант в манипулятивных целях стремится «зашифровывать» содержание сообщения, вследствие чего адресат вынужден совершать толковательную (прогностическую) деятельность. Ходят упорные слухи, что вице-премьер О. Сысуев, курирующий блок социальных вопросов, может попасть под сокращение В этом случае социальную вотчину могут повесить на Немцова (КП 10.01.98). Кому-то очень нужно, чтобы в этом зале в понедельник собрались чужие депутаты (В. Жириновский, СГД, 2.09.98).

Содержание этой категории может быть представлено в виде шкалы с полюсами «загадка» и «разгадка» а промежуточным звеном является догадка (попытка разгадки). Каждому из этих трех звеньев соответствуют определенные лингвопрагматические средства:

Схема 2 Средства выражения категории прогностичности

загадка попытка разгадки (догадка) разгадка

незнание частичное/вероятностное знание знание

поддержание энтропии уменьшение энтропии снятие энтропии

 x

уход от ответа вопрос ответ

маркеры загадки предположение маркеры разгадки

намеки обещание раскрыть тайну рефлексивы

ссылка на слухи

квантор неопределенности

К эксплицитными единицам категории относятся маркеры тайны (тайна, секрет, мистификация, загадочная фраза, туманный ответ, гадать) и разгадки (разгадка, подоплека, дать подсказку, расшифровать, иметь в виду, трактовать, открывать (козырные) карты). Полюс разгадки актуализируется специфическими речевыми актами – метаязыковыми рефлексивам. Целью рефлексива является снятие информационной энтропии, коррекция сообщения в сторону уточнения, приближения к истине: Но вы тогда еще ультиматум выставили. – Это был не ультиматум, а нормальные политические требования (Г. Явлинский); Обесценился не рубль, обесценилась Российская Федерация. Произошла не девальвация рубля, а девальвация власти и президента (Г. Зюганов).

Речевые акты, типичные для политического дискурса, также можно рассмотреть сквозь призму базовой семиотической триады. Иллокутивной функцией речевых актов интеграции является выражение единения. солидарности, сплочение «своих». Эта интенция реализуется в речевых актах здравицы, поддержки, призыва к единению, констатации единства.

К речевым актам ориентации относятся лозунговые ассертивы и декларативы, обозначающие программную позицию, прогнозы, интерпретирующие речевые акты (рефлексивы), опровержения и разоблачения. Обратной стороной ориентации является дезориентация, составляющая суть манипуляций в политическом дискурсе. Данная интенция реализуется в речевых актах, способствующих созданию и поддержанию смысловой неопределенности: предположения, намеки, ссылки на слухи, уклонение от ответа на вопрос.

К речевым актам агрессии относятся волитивы изгнания (представляющие собой символические действия), категоричные требования и призывы, вердикты, угрозы, проклятья.

Специфической особенностью речеактового представления политического дискурса является наличие в нем особого вида перформативов – политических перформативов, представляющих собой высказывания, само произнесение которых является политическим действием. К наиболее значимым политическим перформативам относятся перформативы доверия и недоверия (Выражаем недоверие Ельцину и всем тем лицам в структурах власти, которые поддерживают деструктивное и дестабилизирующее общество решение), выбора (Выбираю «Яблоко»!), требования (Требуем немедленной отставки президента!), возмущения (Крайне возмущены действиями президента…), поддержки и обещания.

В главе IV «Жанровое пространство политического дискурса» выявляются параметры его структурирования, анализируются жанры инаугурационного обращения и лозунга, вводится понятие политического нарратива.

Жанровое пространство политического дискурса структурируется относительно его базовой семиотической триады. По характеру ведущей интенции разграничиваются: а) ритуальные жанры (инаугурационная речь, юбилейная речь, традиционное радиообращение), в которых доминирует фатика интеграции; б) ориентационные жанры, представляющие собой тексты информационно-прескриптивного характера (партийная программа, манифест, конституция, послание президента о положении в стране, отчетный доклад, указ, соглашение); в) агональные жанры (лозунг, рекламная речь, предвыборные дебаты, парламентские дебаты).

Существует определенная корреляция между функциональными типами знаков и соответствующими типами жанров. Так, интегрирующие знаки тяготеют к эпидейктическим жанрам преимущественно ритуальной коммуникации. Знаки агрессии естественным образом реализуются в агональных жанрах. Что касается знаков ориентации, то они, в силу своей нейтральности и потенциальной амбивалентности, составляют информативную основу любых жанров.

Многомерность и сложность политического дискурса проявляются в возможности дифференциации его жанрового пространства по ряду параметров:

а) градация институциональности (от разговоров с друзьями о политике до межправительственных переговоров);

б) субъектно-адресатные отношения (дифференциация жанров с учетом вариативности субъекта и адресата в рамках иерархии агентов политики «политический институт, представитель института, граждане в массе, отдельный гражданин»);

в) социокультурная дифференциация связана с неоднородностью групповых субъектов политики в плане идеологической ориентации, что приводит к образованию политических социолектов.

Основой политического социолекта является его идеологическая ориентация, которой и определяются его специфические лингвистические характеристики. В отличие от групповых, корпоративных и профессиональных жаргонов, политический социолект не содержит специфической лексики, неизвестной носителям другого социолекта. Дифференциальные признаки различных политических социолектов как лексических подсистем, заключаются, преимущественно, в частотности, комбинаторике и коннотативных характеристиках одних и тех же лексем. К числу таких дифференциальных признаков относятся следующие: а) специфический набор парольных лозунговых слов, отражающих ценностные доминанты данной группы; б) различия в характере вербальной агрессии (степень косвенности и предпочитаемый набор инвектив); в) разный удельный вес речевых стереотипов и штампов; г) разный удельный вес эмотивно-маркированной лексики (в частности, полярные различия в оценочных коннотациях политических антропонимов); д) специфический набор цитат, аллюзий и прочих отсылок к прецедентным текстам, отражающим ценностные предпочтения той или иной группы.