Культура и история

Культура исторична, поскольку любая временная развертка человеческих произведений (продуктов) превращает их в сообщения, требует понимания или интерпретации. Именно поэтому любую материальную вещь, найденную в археологическом раскопе, мы трактуем как факт культуры и истории одновременно.

Далеко не случайна двусмысленность слова "история", обозначающего реальный временной процесс и повествование о нем: и процесс, и повествование тождественны в своем временном порядке.

Как отмечает П.Рикер: "Общая характеристика человеческого опыта, который размечается, артикулируется, проясняется во всех формах повествования, - это его временной характер. Всё, что рассказывается, происходит и осуществляется во времени, занимает какое-то время и то, что разворачивается во времени, может быть рассказано. ... любой временной процесс признается в качестве такового только в той мере, в которой он так или иначе поддается пересказу." [9].

Умение проследить историю представляет собой весьма развитую форму понимания, поскольку в повествовании мы устанавливаем смысловые связи между описываемыми событиями, создаем интригу.

Пусть это не покажется слишком парадоксальным, но не очень важно каково событие - важно каким будет повествование (память) о нем. Развертка исторического события в сообщение, сообщения в событие это и есть способ взаимопревращения культуры и истории.

История культурно оседает как память. Она оседает в виде памятников истории и культуры и в виде того, что знает человек. Всякое знание опирается на какие-то памятники-памятки. Книга, песня, здание или дерево - памятки нашей памяти - заселяют культурный ландшафт цивилизации. Память есть исторический смысл человеческого бытия, и она не равна тому, что человек знает.

Знание (историческая память) может быть рефлексивным и нерефлексивным. За рефлексивным знанием стоят социальные институты и структуры, озабоченные трансляцией необходимого знания, за нерефлексивным - структуры исторических напластований, смысловые эллипсы (паузы, умолчания), "трещины и дыры" истории.

В особенности исторична наша эпоха, т.е. её темп настолько увеличился, что человек сам себе посылает сообщения, вынужден сам к себе становится в культурную позицию. В традиционном обществе жизненный мир допускал своего простого использования, наш мир требует интерпретации (необходимость обучения всему и вся - показательный пример). Культурный мир порождает свои болезни - естественно, что главная из них это болезнь непонимания (не знаю, что это, что с этим делать, не могу достичь идентификации и пр.) и именно непонимание (незнание) порождает современную форму отчуждения.

Культура как игра

Наиболее развернутая попытка трактовать культуру sub specie ludi (с точки зрения игры), по-видимому, принадлежит Й.Хейзинге (1938) [10], хотя истоки такого подхода к культуре и человеку можно обнаружить еще в античности в том, как Платон постоянно играет словами paideia - культура и paidia - шутка, в его знаменитом определении человека как "выдуманной игрушки Бога" или в определении Аристотелем человека как animal ridens - смеющееся животное.

За подобной трактовкой коренится стремление найти бытийные основания культуры, найти в Мире её прообраз и тем самым укоренить. Гадамер, говоря об искусстве, рассматривает игру путеводной нитью онтологической экспликации его смысла. “Природа в той степени, в какой она без цели и намерения, без напряжения выступает как постоянно обновляющаяся игра"[11]. Хейзинга усматривает принципиальную общность между играми животных и человека, что может свидетельствовать о глубокой укорененности принципа игры в Бытии.

В такого рода позициях есть резон, поскольку игра как "онтологическая нить" выводит нас на особый невещной тип связи, который есть в самой (прежде всего живой) природе. Это отношение обозначения (которое противостоит физическому отношению причинения). У животных уже совершенно явно игра замещает и представляет, а следовательно является поведенческим прообразом символизма человеческой жизнедеятельности.

Хейзинга выделяет следующие признаки игры.

1) Игра это свободная деятельность. Нельзя играть по принуждению.

2) Игра удовлетворяет идеалы коммуникации и общежития - такова её необходимая культурная функция.

3) Игра обособляется от "обыденной" жизни местом действия и продолжительностью. Изолированность - составляет признак игры. Она разыгрывается в определенных пространственно-временных рамках. Отсюда возможность фиксировать игру как культурную форму и передавать в качестве традиции, повторять.

4) Она всегда или в принципе повторяема.

5) В рамках своего пространства игра творит порядок. Порядок, установленный игрой, имеет непреложный характер. У игры свои правила, в отношении которых невозможен скептицизм.

6) Игра имеет склонность быть красивой. Поэтому слова, которыми мы характеризуем игру, большей частью относятся к сфере эстетического.

7) Игра есть борьба за что-нибудь или представление чего-нибудь.

Между основными культурными формами: священными ритуалами (культом), художественными формами, спортивными состязаниями, празднеством, - и игрой существует глубокая связь. Ортега-и-Гассет добавляет к игровым формам еще и теорию - "серьезную игру со строгими правилами, к которой вас приглашает философия".

Хейзинга принимает платоновскую концепцию игры: игры, посвященные богам, суть высшее назначение, которому человек в своей жизни должен отдаваться со всем рвением.

Резюмируя, добавим, что игра, в силу множественности своих модальностей, оказывается формальной или структурной особенностью собственно человеческого бытия. То, что с точки зрения смысла есть сознательное или понимающее бытие, то с формальной точки зрения есть игра. Ведь что, в конечном итоге отличает игровые формы от "серьезных" форм жизни? Это внутрення завершенность, достигаемая посредством обращения результата на процесс. В "серьезном" мы выходим за рамки, нас интересует не то, чем мы сейчас занимаемся, а то, к чему стремимся. Поэтому будучи "серьезными", мы никогда не проникаем в смысл того, что делаем. (Такова серьезность войн или чистых форм труда). Стремление к осознанному бытию (к пониманию смысла совершаемого) реализуемо только в игровых формах и в той мере, поскольку эти формы реализуемы.

Современная культура не столь контрастна в противопоставлении игровых и неигровых форм как это было ранее. Пространственно-временное разделение "серьезного" и "игрового" принципиально нарушено. Игры входят в труд, целесообразность проникает в игры.

Культурное как предназначенное к пониманию действительно реализуется в игровой структуре. Это означает всего лишь то, что понимание чего-либо требует сосредоточенности на нем самом, а не на полезном результате (примером может служить чтение или обучение), что и есть игра.