5.1. Анализ интерпретации фактов и событий, изложенных в статье «Чеченская Республика»

В исторической науке сложилось несколько точек зрения на причины, определяющие характер и особенности российско-чеченских политических отношений.⁴

Первая точка зрения была обоснована в дореволюционный период.⁵ Она исходила из того неоспоримого факта, что Северный Кавказ в своей истории не раз переживал периоды длительной нестабильности. В первой половине ХIХ века нестабильность была обусловлена, прежде всего, военным противостоянием между горцами и царскими войсками. Во второй половине XIX столетия после завершения Кавказской войны Северный Кавказ по-прежнему оставался одной из самых беспокойных территорий в Российской империи. Петербургу стоило немалых усилий удерживать край в стабильном состоянии. Далеко не всегда это получалось. Но в целом царским властям удавалось поддерживать относительное политическое спокойствие в крае на протяжении более чем полувекового существования народов Северного Кавказа в составе империи. Согласно этой точке зрения, ставшей во многом традиционной, основные цели политики стабилизации на Северном Кавказе сводились к недопущению возможности новой кавказской войны, каких-либо волнений населения, способных подорвать основы российской власти в крае, к превращению региона в неотъемлемую часть империи, максимально интегрированную в российскую социально-экономическую, политическую и культурную систему. «С начала шестидесятых годов прошлого столетия, - писал кавказский наместник И.И. Воронцов-Дашков, - русские власти на Кавказе все свои силы и внимание сосредоточили на том, чтобы водворить в недавно покорённом крае мир и внешний порядок, создать здесь некоторую личную и имущественную безопасность и тем подготовить почву для проникновения в среду покорённых инородцев начал русской гражданственности и культуры».⁶ Ключевые позиции такой традиции были заложены во «Всеподданнейших отчетах» наместников Кавказа, особенно это было характерно отчетам князя А.И. Барятинского, а также работам военных историков А.П. Зиссермана, Р.А. Фадеева⁷ и др.

Вторая точка зрения сложилась в советский период. Согласно ей военные конфликты на Кавказе являлись следствием колониальной политики Российской империи, которой сопротивлялись горские народы Северо-Восточного Кавказа, начав освободительную, антиколониальную борьбу после того, как царизм, отказавшись от вассально-союзнических отношений, перешел к военно-колониальным методам подчинения народов Северного Кавказа, в частности в Чечне. Как известно, став главнокомандующим Кавказской армией (наместником, «проконсулом» Кавказа), А.П. Ермолов в качестве универсального средства решения возникающих в регионе проблем во взаимоотношениях с местным горским населением избрал силовой метод, тактику устрашения горцев.

Согласно третьей точке зрения, получившей название «новая концепция»⁸, является неправомерным называть борьбу горцев Северо-Восточного Кавказа в 20-50-е гг. XIX в. против царизма «освободительной» и «антиколониальной», тем более «Кавказской войной».⁹ Один из авторов этой концепции М.М. Блиев утверждает, что «Особенность социальной жизни … тукхумов Чечни … - вопрос, тесно связанный с объяснением внутренней природы Кавказской войны», которая объясняется «экспансией» народов горного Дагестана, «демократических племен горной полосы Северо-Западного Кавказа» и «тайповой Чечни». М. Блиев пишет: «Необходимо подчеркнуть, что систему набегов, упрочившуюся в горном Дагестане, Чечне, на Северо-Западном Кавказе и направленную в сторону русской границы следует отличить от социально-политических движений равнинного населения Северного Кавказа, отдельные слои которого действительно ущемлялись в своих интересах колониальными мерами русского правительства. К подобного рода движениям следует отнести выступления начала XIX в. в Кабарде…, аналогичны движения и в Осетии».¹⁰

Набеговая система чеченцев достаточно полно описана в дореволюционной литературе, где наибольшую ценность представляют сведения У. Лаудаева. Первый чеченский историк, ротмистр русской армии Умалат Лаудаев, понятно, не мог знать подлинной природы набегов. Но приведенный им фактический материал воспроизводит необычную социальную напряженность в чеченском обществе на стадии перехода его к новой формации. Это было время, когда «перестали уважаться обычаи отцов и не исполнялись условия адата; в Чечне стало господствовать только одно право — право сильного»¹¹. В обстановке обозначившегося раскола общества формировались противоборствующие социальные силы: стремившаяся к власти и новым привилегиям родовая знать и сторонники сохранения тайпового уклада общественной жизни. У. Лаудаев писал: «Благоразумные мероприятия любивших свою родину не имели, однако, между чеченцами успеха; сильные фамилии буйствовали и, не боясь никого, не исполняли приговоров адата. Воровство вошло у них в славу и доблесть; убивали и резали друг друга без причины, и, наконец, начали совершаться невиданные до этого преступления... стали похищать или силою уводить беззащитных людей — своих собратий в неволю и продавать их в рабство в далекие страны»¹².

Межродовые (межтайповые) раздоры из-за земли, скота, пастбищ и, наконец, людей сопровождались набиравшей темпы набеговой системой, имевшей в Чечне благоприятную социальную почву. На знамени участников набегов одна «агрессивная» формула сменялась другой, энергично звавшей их к вооруженным набегам. По свидетельству У. Лаудаева, «в эти именно времена вошли в поговорку возгласы, ныне повторяющиеся только на пирушках, но тогда бывшие во всеобщем употреблении: “Мир наш, кто кроме нас на свете (Дуне вайн деци)!”»¹³. Подобным возгласом, широко бытовавшим в Чечне, выражалось переживаемое чеченцами состояние, когда «поступкам их нет ответа, преступлениям — возмездия»¹⁴. Сведения У. Лаудаева согласуются с русскими источниками, в которых Чечня XVIII — начала XIX в. характеризуется как «разбойничая республика», где «в образе жизни, воспитании и внутренняго управления чеченцы поступают как следует отчаянным» воинам»¹⁵.

В исследуемой энциклопедической статье принята, по всей видимости, третья точка зрения, согласно которой набеговая культура определяла жизнь и политические ориентиры чеченцев. Эта же точка зрения отражена и в тех характеристиках, которые даются историческим персонажам, упоминаемым в указанном разделе.

То, что иные точки зрения, укоренившиеся в исторической науке и получившие значительное распространение, не получили никакого освещения в исследуемом разделе энциклопедической статьи, разумеется, обедняют справочный характер информации, публикуемой в разделе «История».