Арго, жаргон и сленг (общий жаргон)

Во всех случаях в содержание социолингвистического понятия “язык молодежи” изначально закладывается противопоставленность основной части языка – литературной, кодифицированной, или так называемого языкового стандарта, – языковому субстандарту [Кёстер-Тома 1996]. В этом заключается внутренняя оппозиционность концептосферы “язык молодежи” и ее лингвистических репрезентаций. Предполагается, что молодежная часть русского или русскоязычного этноса в массе своей отталкивается от общественных норм – языковых, эстетических, этических [Социология молодежи 1996], в то время как другая часть общества, взрослая, старшая, в целом склонна этим нормам следовать. Разное отношение к стандартам – нормам языка и культуры – разных представителей говорящего по-русски сообщества порождает множество проблем, лингвистических, социально-психологических, этических, эстетических и др.

В связи с этим важно установить место “языка молодежи” в русском языковом и культурном пространстве, его позицию относительно литературного стандарта и элитарной культуры. Некоторое представление об этом может дать система языковых и культурных страт, предложенная Н. И. Толстым [1995: 16-17]:

литературный язык – элитарная культура

просторечие – “третья культура”

наречия, говоры – народная культура

арго – традиционно-профессиональная культура

Можно предположить что молодежная субкультура в основном балансирует между социально-групповыми (профессиональными) субкультурами и так называемой “третьей культурой” – массовой популярной культурой современного города. В языковом отношении это означает отнесенность категории “молодежный язык” к сферам социальных подъязыков (жаргонов) и массового просторечия. В то же время очевидно, что речевое поведение молодых людей не строится исключительно в соответствии с иерархией представленной выше моноцентричной модели языка. Молодежь как социальная категория так же предрасположена к функционально-стилистической диглоссии или полиглоссии, как и все остальное сообщество говорящих по-русски. Иначе говоря, в реальном речевом поведении – как обыденном, так и публичном – общение молодых людей фактически совмещает в себе элементы нейтральных литературных единиц (языкового стандарта), а также всех страт и отдельных единиц субстандарта: просторечия, социолектов и отчасти территориальных диалектов. То же можно сказать и о культурных соответствиях: в действительности элитарные, популярные, групповые и территориальные проявления национальной культуры находятся в постоянном и сложном взаимодействии. Что же касается живой речи, то преобладание тех или иных языковых единиц (нормативных, сниженных или диалектных) в конкретном акте общения определяется, с одной стороны, социально-образовательным уровнем говорящих, а с другой – функционально-стилистическими задачами и условиями общения. Но для молодежи, как уже сообщалось, особенно важной – престижной, привлекательной, а потому актуальной всегда является собственная субкультура (субкультуры) и обслуживающий ее подъязык (арго, жаргон, сленг). В то же время эта субкультура и эта разновидность подъязыка должна оставаться в коммуникативном соответствии со всем национальным языком, т. е. должна встраиваться в систему языковых страт и функциональных стилей.

В результате возникает принципиальный вопрос: в каком отношении с понятием “язык молодежи” находятся известные социолингвистические категории “арго/арготизм”, “жаргон/жаргонизм”, “сленг/сленгизм”ⁱ, а также функционально-стилистическое просторечие? Каково их место в молодежном дискурсе? Будем руководствоваться следующими представлениями и терминологическим аппаратом.

1. Арго – это закрытая лексическая подсистема специальных номинаций, обслуживающих узкие социально-групповые интересы, чаще всего профессиональные. Арготизмы – рациональные номинации-терминоиды (подобные терминам), используемые в практических интересах профессии, ремесла, дела: армейские (лифчик, калаш), спортивные (технарь), музыкальные (сольник, лажа), компьютерные (собака, кроватка, чайник), арготизмы электриков (юбка, коротыш), студентов (автомат, война) и прочих более или менее замкнутых социально-профессиональных групп. Содержание арготизма может быть непонятно непосвященному. В некоторых случаях герметичность, закрытость семантики слова является самоцелью и проявляется в специальной функции арго – конспиративной, криптолалической, когда носители арго совершают противозаконные действия и используют специальные номинации для сокрытия групповых тайн от органов власти и добропорядочных граждан, как, например, элементы воровского арго (дербанить, рвотка, зекс) или арго наркоманов, по преимуществу молодых людей (баян, торч).

2. Жаргон – полуоткрытая лексико-фразеологическая подсистема, применяемая той или иной социальной группой с целью обособления от остальной части языкового сообщества. Жаргонизмы – эмоционально-оценочные экспрессивные образования, по преимуществу негативные, снижающие номинации, поэтому и сам термин обычно воспринимается как знак отрицательно-оценочной окраски. В этом отличие жаргонизма от рационального арготизма: жаргонизм практически всегда экспрессивное слово, арготизм – не обязательно. У жаргонизма практически всегда имеется семантическая параллель в литературном языке (ср. мочить – убивать), у арготизма ее может не быть (напр. армейские салабон, черпак). Жаргонизм легко узнаваем и более или менее понятен всем, для этого его и используют: употребляя жаргонное слово, говорящий манифестирует либо имитирует свою принадлежность к определенной социальной группе и выражает отношение к окружающему – к объектам или партнерам по речи – с позиции этой социальной группы. Резкой границы между жаргонизмами и арготизмами нет: арго составляет ядро жаргона, его номинационную базу, или “производственное ядро”, в то время как остальная лексика – “бытовой словарь” жаргона [Скворцов, 1964: 50]. Часть жаргонизмов тяготеет к своему арготическому ядру, являясь одновременно номинациями-терминоидами и оценочными характеризациями. Таковы, например, “производственные” арготизмы: из армейского жаргона (салабон – ‘солдат 1-го года службы’), из жаргона студентов (хвост – ‘академическая задолженность’).

Значительная часть жаргонизмов с оценочной экспрессией имеет тенденцию к расширенному употреблению и активному использованию в просторечии и разговорной речи, как, например, дембель из молодежного армейского лексикона или водила (‘любой водитель автомобиля, шофер’) из речевого оборота профессиональных водителей. В число общеупотребительных оценочных жаргонизмов могут попадать и бывшие арготизмы-терминоиды, значение которых расширяется, становится общеизвестным и приобретает яркую эмоциональную окраску, ср.: фармазонщик – ‘о любом мошеннике’.

3. Сленг – это практически открытая подсистема ненормативных лексико-фразеологических единиц разговорно-просторечного языка, его стилистическая разновидность, или особый речевой регистр, предназначенный для выражения усиленной экспрессии и особой оценочной окраски (обычно негативной). Сленг – это надсоциальный жаргон, интержаргон, по выражению Б. А. Серебренникова [Серебренников, 1970: 495; см. также: Скворцов, 1977: 29-31; Крысин, 1989: 109], или, иначе общий жаргон [Ермакова, Земская, Розина 1999], т. е. совокупность популярных, но субстандартных слов и речений, привлекаемых из частных жаргонных подсистем лексики (поэтому открытая система), представляющая собой наддиалектное интегральное явление [см. также: Jespersen, 1949; Гальперин, 1956; Хомяков, 1971; Partridge, 1977]. В отличие от арго, сленг не содержит рациональных номинаций-терминоидов, или арготизмов, известных только узкому кругу носителей социального диалекта. В отличие от арго и жаргона сленг не имеет жесткой социально-групповой ориентации: его носителями могут быть представители разных профессий, разного социального и образовательного статуса и даже различного возраста. Сленговые единицы, сленгизмы, более или менее общеизвестны и широко употребительны (ср.: телега, тусовка, толкнуть, параша, закосить, врубиться, доставать, вешать лапшу на уши и т. п.). За ними принято видеть молодежь как основного носителя сленга, однако можно сказать, что сленгизмы характеризуют речь не только молодежи, но и среднего поколения, не только людей с криминальным опытом, но и вполне благопристойных, не только малообразованных коммуникантов, но и нередко вполне интеллигентных людей. При этом сленговые единицы активно используются в свободном общении, в художественных текстах, и в средствах массовой коммуникации. Сленговые единицы являются знаками специфического речевого самовыражения, экспрессивной самореализации и лишь отчасти знаками социальной принадлежности. Резкой границы между жаргонами и сленгом нет. Во-первых, потому что сленг черпает свой речевой материал прежде всего из социально-групповых и социально-профессиональных жаргонов. Во-вторых, сленг тоже отличается некоторой социальной ограниченностью, но не определенной, групповой, а интегрированной и переходной: это “язык” скорее социальных низов, чем верхов, это “язык” скорее молодых, чем пожилых и это “язык”, обычно ориентируемый на социально близких, “своих”, чем на “чужих”.

В связи с предлагаемой дифференциацией можно считать вполне допустимыми такие терминологические сочетания, как “армейское арго” и “армейский жаргон”, “студенческое арго” и “студенческий жаргон”, “воровское арго” и “воровской жаргон”. Первый член в этих и других подобных им парах означает лексическое ядро социально-групповой подсистемы языка, его номинационный потенциал. Второй член пары – весь остальной корпус эмоционально-оценочной лексики и фразеологии данного социального диалекта. В этом смысле некорректны образования типа *армейский сленг, *воровской сленг, ибо они заключают в себе противоречие социально-групповой ограниченности и широкой употребительности. В то же время вполне допустима и даже предпочтительна номинация молодежный сленг, поскольку она предполагает достаточно широкую лексико-фразеологическую подсистему единиц, особенно распространенных и частотных среди молодых людей. И все же атрибут “молодежный” представляется несколько избыточным, данью традиции, так как сленг не имеет абсолютных социально-возрастных ограничений, им активно пользуется и старшее поколение, и интеллигенция, и многие средства массовой информации.

Арго, жаргон и сленг как варианты социальных диалектов по-разному проявляют отношение к типовым признакам отдельных форм национального языка: нормированность/ненормированность, открытость/закрытость, стабильность/нестабильность. Арго как “производственное” ядро жаргона представляет самые закрытые подсистемы, максимально подчиненные корпоративным традициям (функцию нормы выполняет социально-групповая традиция) и относительно стабильные. Жаргоны – это полузакрытые подсистемы с нестабильностью лексико-фразеологического состава и ориентацией на соответствующую субкультурную традицию. Следовательно, в социальных городских подъязыках, в арготических и жаргонных подсистемах норму и узус заменяет их прототип – внутренняя традиция, т. е. речевые стереотипы каждого конкретного социально-диалектного образования. Каждый из социальных подъязыков предполагает определенную меру закрытости, максимальную для арго, слабо выраженную для жаргона и минимальную для сленга. Все социальные подъязыки характеризуются сочетанием относительной стабильности (для арготического ядра) и высокой динамичности (для бытовой жаргонной лексики).

Ненормативность, закрытость и относительная внутренняя стабильность отдельных жаргонов в сочетании с их общей динамичностью – следствие борьбы отдельных слоев общества за выживание, за сохранение корпоративной целостности, противопоставленной напору цивилизации, гнету властей, давлению официальных стандартов либо просто средство манифестации истинной или мнимой обособленности. Главное назначение большинства жаргонных лексико-фразеологических подсистем – обособление определенных социальных, профессиональных, возрастных групп [см.: Аврорин, 1975: 53], “социальная дифференциация” субкультурных объединений жителей города с помощью языка [см.: Ларин, 1977: 189-190]. В результате устанавливается своеобразное “многоязычие, двудиалектность, полиглотизм горожан” [там же: 190], или, иначе, диглоссия [см.: Швейцер, Никольский, 1978: 112], функциональная полиглоссия [Крысин 2003: 20]. Такими дополнительными “языками” по отношению к основному, общеупотребительному литературному языку, и оказываются отдельные жаргонно-арготические подсистемы или массовый сленг.

Но, с другой стороны, давление цивилизации и всех социальных институтов современного города неизбежно вело и продолжает вести к языковой интеграции, к сильному влиянию нормы, к ослаблению закрытости городских подъязыков, к их нестабильности. С развитием общественных отношений ослабляется или даже исчезает корпоративная замкнутость некоторых профессий, становятся анахронизмом тайные профессиональные языки и место арго все больше занимает бытовая жаргонная лексика. Арго растворяется в жаргонах, а жаргоны сближаются с городским просторечием, окрашивая жаргонными элементами обиходный язык широких демократических низов [см.: Жирмунский, 1936: 152]. Процесс языковой интеграции городской речи характеризует многие европейские языки, так еще в середине прошлого столетия французское городское “аrgot” слилось с парижским просторечием и стало другим его названием [см.: Sainean, 1920], а для английского городского интержаргона стал употребляться специальный термин “slang” [Хомяков, 1971]. В русской лингвистической традиции это обстоятельство имело неожиданные следствия: в науке и в общем словоупотреблении для близких или смежных понятий стали фигурировать три разных названия – арго, жаргон, просторечие – к которым в последнее время добавился и термин “сленг”. И в этом видится определенный смысл: интеграция живой городской речи имеет в русской языковой действительности некоторые специфические черты незавершенности, продолжения процесса борьбы “разных языковых партий”: с одной стороны – речь горожан в первом поколении, сохранивших в речи элементы деревенских говоров (просторечие в классическом его понимании), с другой стороны – подъязыки современного чиновничества и профессионально-деловых кругов с сохранившимися элементами советского “новояза”, жаргонные подсистемы молодежи и “новых русских”, тяготеющих к номинациям криминального происхождения, а с третьей стороны – естественные усилия радетелей литературной нормы преодолеть все эти центробежные тенденции в пользу единого языкового стандарта.

Таким образом, социальные диалекты, в том числе и молодежные, эти подъязыки современного города, составляющие речевую среду языкового стандарта в целом, – это сложная система, элементы которой “отнюдь не равноправны и их взаимоотношения не ограничены механическим сосуществованием: они связаны между собой сложным взаимодействием, иерархическим соподчинением и борьбой...” [Жирмунский 1936: 83]. Иерархия социальных городских подъязыков в русской речевой действительности может быть представлена, с известной долей условности, следующим рядом: арго ® жаргон ® сленг (интержаргон). Сленг, или общий жаргон, в свою очередь, можно рассматривать как составную часть, как особый слой функционально-стилистического просторечия.