9) Сокольский Григорий Иванович

(1807-1886) - профессор Московского унив., по окончании курса на медицинском факультете Моск. унив. поступил в Профессорский институт при Дерптском унив. (1828-1832) и получил степень доктора медицины (1832); затем был прикомандирован к Обуховскому госпиталю в СПб. (1833-34) и отправлен за границу для усовершенствования (1834-1835); по возвращении был назначен в Казанск. унив. для преподавания патологической семиотики (1835), но в том же году перемещен в Моск. унив., где был ординарным (с 1838) профессором по кафедре частной патологии и терапии. С. напеч. "De baemorrhagia cerebri commentatio medica" (M., 1836), "Conspectus morborum Europae a familiis simplicioribus ad magis compositis provicenda expositorum" (M.,1836), "Учение о грудных болезнях" (M., 1838), "Иcследование патологических свойств воспаления легочной и соседних ее тканей, с приложением к диагностике и терапевтике" (М., 1838), "О кормлении и воспитании новорожденных детей" (М., 1846, 2 изд. M., 1848), а также перевел несколько соч. Гуфеланда.

 Независимо от Ж. Б. Буйо описал ревматическое поражение сердца; способствовал внедрению аускультации и перкуссии во врачебную практику.

Особое значение имеют работы С. в области кардиологии. Подробно описал клинику ревматизма сердца (болезнь Буйо—Сокольского), указав на возможность поражения ревматич. процессом не только эндокарда, но и миокарда; впервые установил (1838) связь между ревматизмом и клапанным пороком сердца. Ему принадлежат также исследования по клинике хронич. бронхита, воспаления легких, туберкулеза и др. С. стремился к объединению клиники и патологич. анатомии, был поборником объективных методов исследования.

10) Григо́рий Анто́нович За́харьин (8 (20) февраля 1829, Пенза — 23 декабря 1897 (4 января 1898), Москва) — выдающийся русский врач-терапевт, основатель московской клинической школы, почётный член Императорской Санкт-Петербургской Академии Наук (1885).

В 23 года окончил медицинский факультет Московского университета^[1]. Защитил диссертацию на степень доктора медицины: «Учение о послеродовых болезнях» («De puerperii morbo»). В 1856—1859 годах обучался за рубежом в клиниках Р. Вирхова и др. выдающихся европейских учёных.

Позднее был профессором по кафедре диагностики Московского университета (с 1862 года), а затем директором факультетской терапевтической клиники. В 1894 г. Захарьин лечил императора Александра III в Ливадии вместе с профессором Лейденом, за что подвергался постоянным нападкам лиц левых политических взглядов. Большая часть научных трудов Захарьина относится к юным его годам: «Взаимное отношение белковой мочи и родимца беременных» («Московский Врачебный Журнал», 1853), «Учение о послеродовых болезнях» (там же, 1854), «Приготовляется ли в печени сахар» (там же, 1855), «По поводу некоторых вопросов о крови» («Медицинский Вестник», 1861), «О возвратной горячке» («Московская Медицинская Газета», 1865) и др. Захарьин был одним из самых выдающихся клиницистов-практиков своего времени и внес огромный вклад в создание анамнестического метода исследования больных. Изложил свои приемы диагностики и взгляды на лечение в «Клинических лекциях», получивших широчайшую известность. Эти лекции выдержали много изданий, в том числе на английском, французском, немецком языках. Методика исследования по Захарьину составляла многоступенчатый расспрос врачом больного, «возведенный на высоту искусства» (А. Юшар), и позволявший составить представление о течение болезни и факторах риска. В противоположность С. П. Боткину Захарьин мало внимания уделял объективному исследованию и не признавал лабораторных данных.

Захарьин был известен своим непростым характером и несдержанностью в обращении даже с больными. Конфликт Захарьина со слушателями побудил его выйти в отставку в 1896 году. Через год после этого он скончался от инсульта^[1].

11) Серге́й Петро́вич Бо́ткин (5 [17] сентября 1832, Москва — 12 [24] декабря 1889, Ментона, Франция) — русский врач-терапевт и общественный деятель, создал учение об организме как о едином целом, подчиняющемся воле. Н. С. Профессор Медико-хирургической академии (с 1861 года).

Участвовал в Крымской кампании под началом Н. И. Пирогова в качестве ординатора Симферопольского госпиталя. Уже в этот период сформировалась у С. П. Боткина концепция военной медицины и правильного питания солдат: «Добиться того, чтобы кусок мяса или хлеба, назначенный больному, дошёл до него в полной сохранности не уменьшившись до минимума, дело было нелёгкое в те времена и в том слое общества, который относился к казённой собственности, как к общественному именинному пирогу, предлагаемому на съедание… По распоряжению Пирогова мы принимали на кухне мясо по весу, запечатывали котлы так, чтобы нельзя было вытащить из него объёмистого содержимого, тем не менее всё-таки наш бульон не удавался: находили возможность и при таком надзоре лишать больных их законной порции»

«Особенность военной медицины состоит в особенности быта солдат, представляющегося как предмет попечения… и в особенности положения медика, которому поручается попечение о здоровье войска. На основании этого я позволю себе сделать следующее предложение: право полной самостоятельности в лечении и администрации, право голоса в конторе врач получает не иначе, как прослуживши известное число лет в том или другом госпитале и получивши аттестацию своих старших товарищей. До этого он действует под непосредственным надзором и ответственностью одного из старших ординаторов, который, заведуя своей палатой, исключительно играет роль консультанта в палате одного из молодых врачей».

В 1865 году С. П. Боткин выступил инициатором создания эпидемиологического общества, целью которого была борьба с распространением эпидемических заболеваний. Общество было малочисленным, но деятельным, его печатным органом был «Эпидемический листок». В рамках работы общества Боткин изучал эпидемию чумы, холеры, тифов, натуральной оспы, дифтерии и скарлатины. Наблюдая заболевания печени, протекающие с высокой температурой, С. П. Боткин впервые описал болезнь, которую до него считали желудочно-кишечным катаром с механической задержкой жёлчи. Заболевание это проявлялось не только желтухой, но и увеличением селезёнки, иногда заболеванием почек. Болезнь, как указывал С. П. Боткин, тянется несколько недель, в дальнейшем может привести к тяжелейшему осложнению — циррозу печени. Отыскивая причины болезни, С. П. Боткин пришёл к выводу, что источником заражения служат загрязнённые пищевые продукты. Этот вид катаральной желтухи он отнес к инфекционным болезням, что и было подтверждено в дальнейшем (болезнь Боткина, вирусный гепатит А).

Боткин стоял у истоков женского медицинского образования в России. В 1874 году он организовал школу фельдшериц, а в 1876 году — «Женские врачебные курсы»^[2]. В 1866 году Боткин был назначен членом Медицинского совета министерства внутренних дел. Активная жизненная позиция, интерес к общественной деятельности позволили врачебной общественности избрать С. П. Боткина в 1878 году председателем Общества русских врачей, которым он руководил до кончины. Одновременно с этим он являлся членом главного управления Общества попечения о раненых и больных воинах, гласным Петербургской думы и заместителем председателя Комиссии общественного здравия Санкт-Петербурга. Известность и врачебный талант сыграли своё дело, и С. П. Боткин стал первым в истории этническим русским лейб-медиком семьи самого императора (до этого этнически русские лейб-медики были лечащами врачами только других членов императорской фамилии). С. П. Боткин положил начало санитарным организациям в Санкт-Петербурге. С первых лет существования Александровской барачной больницы^[3] становится её попечителем по врачебной части (отсюда и название, употребляемое в Санкт-Петербурге — Боткинские бараки - ныне клиническая инфекционная больница им. С. П. Боткина). Во многом именно благодаря деятельности С. П. Боткина появилась первая санитарная карета, как прообраз будущей "Скорой помощи" 

13) Алексе́й Алекса́ндрович Остроу́мов (27 декабря 1844 [8 января 1845], Москва — 11 июля [24 июля] 1908, Москва) — выдающийся русский врач-терапевт, ученик Г. А. Захарьина, основатель крупной научной школы. В начале 90-х гг. XIX в. Остроумов говорил: «Терапия представляет собой способ проверить посредством изменений условий жизни организма и его функции деятельности наши предположения о причинах болезненных изменений организма в среде. При диагнозе мы старались найти связь изменений организма с условиями среды, его окружающей, и пришли к заключению, что патологические изменения данного организма зависят от таких условий среды, которые он не мог уравновешивать в силу несоответствия требований среды силам организма. Прогноз имеет целью определить, при каких условиях среды и организма и насколько данный индивидуум может вернуть равновесие своим отправлениям. В терапии мы даем новые условия, чтобы проверить наши заключения».  Возглавлял госпитальную терапевтическую клинику Московского университета, которая при нём обрела своё историческое здание на Девичьем поле. Он был выдающимся врачом и создал, по общему признанию, собственное клиническое направление, именуемое биологическим. А. А. Остроумов обращал особое внимание на изучение влияния окружающей среды на больного. В то же время он высоко ставил значение наследственности в развитии патологии внутренних органов, обсуждал возможность наследственной передачи ряда болезненных признаков. У каждого больного он настойчиво искал воздействие вредоносных факторов внешней среды и ставил задачу по их устранению. При этом он видел связь между функционированием разных органов, особо указывая на роль нервной системы в появлении ряда жалоб.

14) Василий Парфёнович Образцов (1 (13) января 1849 (по другим сведениям, 1851), Грязовец (по другим сведениям, Вологда) — 14 декабря 1920, Киев) — русский терапевт. Профессор медицины, новатор в области методов диагностики заболеваний сердечно-сосудистой и пищеварительной систем.

По окончании курса духовной семинарии в 1870 году поступил в военно-медицинскую академию, откуда вышел лекарем в 1875 году и поступил на службу земским врачом. С 1877 по 1879 годы военный врач; по выходе в отставку отправился для усовершенствования за границу, где занимался преимущественно в Берлине у профессора Вирхова и др.

В 1880 году защитил диссертацию «К морфологии образования крови в костном мозгу у млекопитающих». Спустя некоторое время избран приват-доцентом а впоследствии состоял профессором клиники внутренних болезней в киевском университете. Василий Парфенович приобрел мировую известность благодаря ряду новаторств, которые он предложил для терапевтического обследования пациентов. Так, он является автором метода глубокой скользящей пальпации органов брюшной полости (до сих пор принята во всем мире и носит название "по Образцову"), перкуссии грудной клетки непосредственно одним пальцем (1910). Доказал преимущество непосредственного выслушивания ухом при выявлении ряда звуковых изменений деятельности сердца, внес много нового в учение о механизме раздвоения тонов сердца и ритма галопа. Выделил энтериты как самостоятельную клиническую форму (1895), усовершенствовал диагностику ряда заболеваний органов пищеварения. Современная кардиология обязана В. П. Образцову появлением такого метода диагностики инфаркта миокарда и других сердечно-сосудистых патологий, как электрокардиография.

C 1888 — заведующий отделением Александровской больницы в Киеве, с 1891 доцент, с 1893 профессор Киевского университета. В 1904-18 возглавлял терапевтическую клинику медицинского факультета Киевского университета (дом № 17 по бульвару Шевченко), которая позже, уже как городская больница №22, была названа его именем.

В 1909 году он был первым в мире, кто подробно описал клиническую картину тромбоза (в соавторстве со своим ученикомН. Д. Стражеско), в 1910 описал клиническую картину инфаркта миокарда.

Был председателем киевского Физико-медицинского общества, Киевского общества врачей, создал вместе с Ф.Г.Яновским киевскую терапевтическую школу.

4) Сороковые годы 19-го века обозначили начало революционных преобразований в хирургии: это было время первых значимых шагов антисептики и наркоза, триумфа топографической анатомии и оперативной хирургии, становления клинико-анатомического и клинико-физиологического направлений в хирургии. Первостепенный вклад в каждое из этих слагаемых будущей научной хирургии внес Н. И. Пирогов. Деятельность Николая Ивановича Пирогова (1810—1881) не только составила целую эпоху в истории отечественной и мировой хирургии, но и оставила яркий след в истории медицины в целом, науки и культуры России. Мы не имеем возможности сколько-нибудь подробно обсудить жизнь и творчество этого высшего гения нашей медицины, естествоиспытателя, педагога, общественного деятеля — для такой цели потребовалась бы не одна лекция. Поэтому мы коснемся только основных вех его биографии и главных итогов его научного подвига.

 

Н. И. Пирогов родился в Москве в многодетной обеспеченной семье казначея провиантского депо, учился в частном пансионе, но отец разорился и умер, когда ему еще не было 15 лет1. С помощью друга семьи Е. О. Мухина в неполные 14 лет, выдержав вступительный экзамен, он поступил на медицинский факультет Московского университета. Кроме Мухина, на становление юного Пирогова повлиял и Мудров; как вспоминал сам Пирогов, «он много мне принес пользы тем, что беспрестанно толковал о необходимости учиться патологической анатомии, о вскрытии трупов, об общей анатомии Буша и тем поселил во мне желание познакомиться с этой terra incognita»2.

 

В 1828 г. восемнадцатилетний Пирогов окончил университет и по рекомендации Мухина, успешно выдержав соответствующие экзамены, был зачислен слушателем профессорского института при Дерптском университете, а после защиты диссертации прошел стажировку в Германии, в том числе у создателя крупнейшей школы немецких хирургов Б. Лангенбека, от которого унаследовал принцип: «Нож должен быть смычком в руке настоящего хирурга»1. В 1836 г., вопреки традициям немецкого (хотя и в России) Дерптского университета, он стал его профессором хирургии — первым из русских. Необыкновенно активная и успешная пятилетняя педагогическая и научная деятельность Пирогова в Дерпте принесла ему широкую известность в медицинском мире — не только в России, но и за рубежом. С 1841 г. он руководил созданной по его инициативе госпитальной хирургической клиникой Петербургской медико-хирургической академии: это был первый опыт разделения клинического преподавания между факультетскими и госпитальными клиниками.

 

После выхода в отставку (1856) был назначен попечителем Одесского, затем Киевского учебных округов. Этому назначению способствовало его выступление в печати с изложением собственных педагогических взглядов (статья «Вопросы жизни» опубликована в «Морском сборнике» в 1856 г., вызвала всеобщий интерес, была переведена на немецкий и французский языки). Как попечитель он выступал за автономию университетов, всеобщее начальное образование, против сословно-национальных ограничений в области образования. Новая отставка последовала в 1861 г., после чего он жил в своем имении «Вишня» (теперь Музей Н. И. Пирогова в черте Винницы), где продолжал заниматься хирургической деятельностью в амбулатории, которую он оборудовал в имении. В 1862—1866 гг. он был приглашен руководить молодыми русскими специалистами, готовившимися за границей к профессуре. В качестве хирурга участвовал в Севастопольской обороне (1854—1855), Франко-прусской (1870—1871) и Русско-турецкой (1877—1878) войнах.

 

Ученый с мировым именем, гордость России, он не был обласкан императорской властью: и Николай I, и Александр II недолюбливали его, но при этом он был избран членом-корреспондентом Петербургской академии наук (1847); имел чин тайного советника (1859). Он умер от рака верхней челюсти через полгода после торжественного юбилея в Москве, когда медицинская общественность страны во главе с Н. В. Склифосовским и С. П. Боткиным поздравляла его с 50-летием научной деятельности, а московские власти присвоили ему звание почетного гражданина Москвы.

 

Научные труды Пирогова посвящены проблемам, охватывающим многие области медицины; достаточно сказать, что высшую научную премию России — Демидовскую премию Петербургской академии наук — он получил несколько раз, при этом одну из них за монографию «Патологическая анатомия азиатской холеры», основанную на проведенных им вскрытиях умерших во время эпидемических вспышек в Дер-пте в 1830 г. и в Петербурге в 1848 г. (всего больше тысячи вскрытий); книга была издана на французском (1849) и русском (1850) языках. Если же говорить только о хирургии, то в самом кратком изложении можно следующим образом сформулировать его исторические заслуги. Классические труды Пирогова: «Хирургическая анатомия артериальных стволов и фасций» (1837), «Полный курс прикладной анатомии человеческого тела, с рисунками (анатомия описательно-физиологическая и хирургическая)» (1843—1848) и «Иллюстрированная топографическая анатомия распилов, проведенных в трех направлениях через замороженное человеческое тело» (1852— 1859; явилась развитием «ледяной анатомии» Буяльского), основанные на материалах почти 12 тыс. проведенных им вскрытий, получили всемирное признание и стали фундаментом топографической анатомии и оперативной хирургии. О его основополагающей роли в становлении анатомо-физиологического направления в отечественной хирургии мы уже упоминали сегодня.

 

В 1847 г. он провел экспериментальную и клиническую проверку обезболивающих свойств паров эфира при различных способах их введения, одним из первых в России оперировал под эфирным наркозом (удаление молочной железы по поводу рака; операция продолжалась всего две с половиной минуты; удаление камня из мочевого пузыря занимало у него те же полторы-три минуты) и первым в мире применил его в условиях боевых действий. Таким образом, у нас есть все основания называть его среди пионеров применения обезболивания в России. Он также ввел в военную хирургию гипсовую повязку, дал классическое описание травматического шока, выделил «раневую чахотку» как особую форму патологии (раневое истощение, по современной терминологии) и — главное — на основе своего богатого опыта военного хирурга сформулировал ряд положений (в том числе, что «война есть травматическая эпидемия» и «не медицина, а администрация играет главную роль в деле помощи раненым и больным на театре войны»; о первостепенном значении медицинской сортировки раненых и больных на этапах их эвакуации), ставших основой организационно-тактических принципов военной медицины. Есть все основания считать его одним из основоположников военно-полевой хирургии. Он был также инициатором привлечения женщин — сестер милосердия к уходу за ранеными на фронте.

 

Еще до работ Пастера и Листера, с которых началась антисептическая эра в хирургии, он выделил в своей клинике специальное отделение для зараженных «госпитальными миазмами»; требовал «отделить совершенно весь персонал гангренозного отделения — врачей, сестер, фельдшеров и служителей, дать им и особые от других отделений перевязочные средства (корпию, бинты, тряпки) и особые хирургические инструменты»; обращал специальное внимание на платье и руки врача; для противогнилостного лечения ран применял йодную настойку, раствор азотнокислого серебра; подчеркивал значение гигиенического содержания раненых и больных. Он явился основоположником отечественной экспериментальной сосудистой хирургии, предложил внебрюшинный доступ (доступ Пирогова) к аорте и подвздошным артериям (а также к нижней трети мочеточника; 1833). С именем Пирогова связано становление пластической хирургии в России: им впервые выдвинута идея костной пластики и проведена операция (названа его именем) «костно-пластического удлинения костей голени при вылущении стопы» (1854). В память Пирогова основано Общество русских врачей (1892), регулярно созывавшее Пироговские съезды (до 1919 г.; традиция возобновлена в 1995 г.) —самые яркие научно-общественные события медицины в России.

 

Длительную историю имеют споры о научной школе Пирогова. Одну точку зрения ярко выразил В. А. Оппель, сам выдающийся хирург. Различая научную школу в узком и в широком смысле слова (именно в таком контексте), он писал в «Истории русской хирургии» о школе Пирогова: «Его школа — вся русская хирургия»; поэтому и говорил о двух периодах отечественной истории хирургии — допироговском и послепироговском. К такому взгляду присоединились многие хирурги и историки хирургии1. Другие авторы, справедливо отказываясь толковать понятия столь широко, предпочитают термином «школа Пирогова» не пользоваться вообще — нет понятия (термина), нет и споров. Правильнее, вероятно, различать последователей великого хирурга — и тогда это, действительно, вся отечественная хирургия после него, — и собственно клиническую школу Пирогова, включающую, по мнению разных исследователей, более 20 подготовленных им докторов медицины либо, при более строгих критериях, только 8 известных хирургов, его непосредственных учеников и сотрудников. В такой трактовке понятно, что влияние идей Пирогова никак не ограничено масштабами его собственной школы.

4) Пирогов Николай Иванович ( 1810 - 1881) – один из величайших врачей и педагогов настоящего столетия, один из крупнейших представителей мировой медицинской науки и практики. Своими трудами исторического значения он обогатил многие области медицины. Он оставил нам выдающиеся труды по хирургии, общей патологии, внес большой вклад в развитие топографической анатомии, создав «Ледяную анатомию».

Предшественники Пирогова для того, чтобы узнать, как расположены различные части тела, вскрывали полости, разрушали соединительную ткань. Воздух, врываясь в полости, искажал положение органов, их форму. Однако добиться точного разреза обычным способом было невозможно. Расположение частей, их соотношения, искаженные уже при вскрытии полостей, окончательно изменялись под ножом анатома.

Сложилась ситуация, иногда встречающаяся в науке: сам эксперимент мешал получить точные результаты, ради которых он проводился. Нужно было искать новый путь.

В поисках действенного метода обучения Пирогов решил применить анатомические исследования на замороженных трупах. Сам Пирогов это называл «ледяной анатомией». Так родилась новая медицинская дисциплина — топографическая анатомия.

Зимой 1850 года Николай Иванович проходил в трескучий мороз по Сенной площади. На полках в мясных лавках торговцы выставили свиные туши, рассеченные топором в разных плоскостях. Замороженную тушу можно было распиливать в любом направлении, не нарушая расположения составляющих ее частей. Николай Иванович со вниманием рассматривал разрубы свиных туш. Он с удивительной ясностью представил себе, какие блестящие возможности при изучении человеческого тела может дать замораживание трупов.  На распилах замороженного трупа он прослеживал послойно все, что на живом человеке хирург разрезает ножом, совершая операцию. Для этой цели он держал труп два-три дня на холоде и доводил «до плотности твердого дерева». А затем он «мог и обходиться с ним точно так же, как с деревом», не опасаясь «ни вхождения воздуха по вскрытии полостей, ни сжатия частей, ни распадения их». Простая ручная пила для этой цели не подошла. Пирогов приспособил другую, привезенную со столярного завода, — там с ее помощью разделывали красное дерево. Пила была огромной — занимала в анатомическом театре целую комнату.

В комнате было холодно, как на улице. Пирогов замерзал, чтобы не оттаивали трупы. Работа длилась часами. Она потеряла бы смысл, если бы каждую пластинку разреза не удалось сохранить навсегда.

Он проводил распилы в трех направлениях: поперечном, продольном и переднезаднем. Получались целые серии пластинок-«дисков». Сочетая их, сопоставляя друг с другом, можно было составить полное представление о расположении различных частей и органов. Приступая к операции, хирург мысленно видел все три  разреза, проведенные через ту или иную точку, — тело становилось «прозрачным».

Николай Иванович замораживал трупы в разных позах — потом на распилах показывал, как изменяются форма и соотношение органов при изменении положения тела. Он изучал отклонения, вызванные различными заболеваниями, возрастными и индивидуальными особенностями. Приходилось делать десятки распилов, чтобы найти один, достойный воспроизведения в атласе.

Атлас назывался: «Иллюстрированная топографическая анатомия распилов, проведенных в трех направлениях через замороженное человеческое тело». Тут же в холодной комнате проледеневшие пластинки-распилы накрывали расчерченным на квадраты стеклом и точно перерисовывали в натуральную величину на бумагу, покрытую такой же сеткой».

Анатомический атлас Пирогова стал незаменимым руководством для врачей-хирургов. Теперь они получили возможность оперировать, нанося минимальные травмы больному. Этот атлас и предложенная Пироговым методика стали основой всего последующего развития оперативной хирургии.

Пирогов бился над «ледяной анатомией» около десяти лет. За это время он открыл еще один способ «приложения холода» к своим исследованиям — придумал «скульптурную анатомию». Теперь распилов не делалось. Труп замораживали еще сильнее — «до плотности камня». А затем на замороженном трупе с помощью долота и молотка обнажали из оледеневших слоев нужные для изучения части и органы. «Когда, со значительными усилиями, удается отнять примерзлые стенки  губкою, намоченною в горячей воде, оттаивать тонкие слои, пока, наконец, откроется исследуемый орган в неизменном его положении».

Если анатомический атлас Пирогова — ступень в познании человеческого тела, то «Ледяная анатомия» — вершина. Раскрылись новые закономерности — очень важные и очень простые. Стало, например, известно, что, за исключением трех небольших полостей (зева, носа и ушного барабана) и двух каналов (дыхательного и кишечного), ни в какой части тела в нормальном состоянии никогда не встречается пустого пространства. Стенки всех прочих полостей плотно прилегают к стенкам заключенных в них органов.

снователем топографической анатомии по праву считается великий русский хирург и ученый Пирогов.

 

Николай Иванович Пирогов (1810— 1881) родился в Москве. Когда Николаю исполнилось четырнадцать лет, он поступил на медицинский факультет Московского университета. Для этого ему пришлось прибавить себе два года, но экзамены он сдал не хуже своих старших товарищей.

 

Закончив университет, Пирогов направился для подготовки к профессорской деятельности в Дерптский университет. В то время этот университет считался лучшим в России. Здесь в хирургической клинике Пирогов проработал пять лет, блестяще защитил докторскую диссертацию и в двадцать шесть лет стал профессором хирургии.

 

Темой диссертации он избрал перевязку брюшной аорты, выполненную до того времени — и то со смертельным исходом — лишь однажды английским хирургом Эстли Купером. Выводы пироговской диссертации были одинаково важны и для теории, и для практики. Когда Пирогов после пяти лет пребывания в Депте отправился в Берлин учиться, прославленные хирурги, к которым он ехал с почтительно склоненной головой, читали его диссертацию, поспешно переведенную на немецкий. Учителя, более других сочетавшего в себе все то, что искал в хирурге Пирогов, нашел в Геттингене, в лице профессора Лангенбека. Геттингенский профессор научил его чистоте хирургических приемов.

 

Возвращаясь домой, Пирогов тяжело заболел и был оставлен для лечения в Риге. Едва Пирогов встал с госпитальной койки, он взялся оперировать. До города и прежде доходили слухи о подающем великие надежды молодом хирурге. Теперь предстояло подтвердить бежавшую далеко впереди добрую славу.

 

Он начал с ринопластики: безносому цирюльнику выкроил новый нос. Потом он вспоминал, что это был лучший нос из всех изготовленных им в жизни. За пластической операцией последовали неизбежные литотамии, ампутации, удаления опухолей. В Риге он впервые оперировал как учитель. Из Риги Пирогов направился в клинику в Дерпте.

 

Здесь в 1837 году и появилось на свет одно из самых значительных сочинений Пирогова — «Хирургическая анатомия артериальных стволов и фасций». Оно стало результатом восьмилетних трудов, сочинением классическим по широте и завершенности.

 

Может быть разный подход к сведениям о строении человеческого тела, и об этом пишет Пирогов: «...Хирург должен заниматься анатомией, но не так, как анатом... Кафедра хирургической анатомии должна принадлежать профессору не анатомии, а хирургии... Только в руках практического врача прикладная анатомия может быть поучительна для слушателей. Пусть анатом до мельчайших подробностей изучит человеческий труп, и все-таки он никогда не будет в состоянии обратить внимание учащихся на те пункты анатомии, которые для хирурга в высшей степени важны, а для него могут не иметь ровно никакого значения».

 

Причина неудач большинства «анатомо-хирургических трактатов», составленных предшественниками Пирогова, — в недооценке прикладного значения анатомии, в уходе от «частной цели» — служить руководством для хирурга. Между тем именно этой «частной цели», только ей, должно быть все подчинено.

 

Пирогов, разумеется, был хорошо знаком с трудами предшественников — видных французских ученых Вельпо и Бландена. Внимательно рассматривал знаменитый атлас Буяльского. Он задает себе вопрос: «Может ли молодой хирург руководствоваться при своих оперативных упражнениях на трупе, не говоря уже об операциях на живых, рисунками артериальных стволов в лучших трудах по хирургической анатомии, каковы труды Вельпо и Бландена?»

И отвечает решительно: нет!

 

«Обыкновенный способ препарирования, принятый анатомами... не годится для наших прикладных целей: удаляется много соединительной ткани, удерживающей различные части в их взаимном положении, вследствие чего изменяются их нормальные отношения. Мышцы, вены, нервы удаляются на рисунках друг от друга и от артерии на гораздо большее расстояние, чем это существует в действительности».

 

Пирогов подверг критике атлас Буяльского: «...Вы видите, например, что на одном из рисунков, изображающем перевязку подключичной артерии, автор удалил ключицу: таким образом, он лишил эту область главнейшей, естественной границы и совершенно запутал представление хирурга об относительном положении артерий и нервов к ключице, служащей главною путеводного нитью при операции, и о расстоянии расположенных здесь частей друг от друга».

Блистательные для своего времени попытки Вельпо и Буяльского потускнели перед новым словом Пирогова.

 

В своем сочинении целую науку, хирургическую анатомию, Пирогов разрабатывает и утверждает на базе совершенно конкретного и на первый взгляд не очень-то объемного учения о фасциях. Фасциями до Пирогова почти не занимались. Знали, что есть такие оболочки, пластинки, окружающие группы мышц или отдельные мышцы, видели их на трупе, натыкались на них во время операций, разрезали их — и не придавали им значения, относились к ним как к некоей «анатомической неизбежности».

 

Опорная идея Пирогова совершенно конкретна: изучить ход фасциальных оболочек. Он добирается до мельчайших подробностей и уже здесь находит много нового. Досконально изучив частное — ход каждой фасции, — он идет к общему: выводит определенные закономерности взаимоотношений фасциальных оболочек с кровеносными сосудами и окружающими тканями. То есть открывает новые анатомические законы. Но все это нужно ему не само по себе, а чтобы найти рациональные методы производства операций, «найти правильный путь для перевязки той или иной артерии», как он сам говорит.

 

«Отыскать сосуд подчас нелегко, — пишет в своей книге о Пирогове В.И. Порудоминский. — Человеческое тело сложно — гораздо сложнее, чем представляется неспециалисту, узнавшему о нем из плакатов-схем школьного курса анатомии. Чтобы не заблудиться, нужно знать ориентиры.

 

Пирогов опять ругает (не устает!) «ученых, которые не хотят убедиться в пользе хирургической анатомии», «знаменитых профессоров» в «просвещенной Германии», «которые с кафедры говорят о бесполезности анатомических знаний для хирурга», профессоров, чей «способ отыскивания того или другого артериального ствола сводится исключительно на осязание: «следует ощупать биение артерии и перевязывать все то, откуда брызжет кровь» — вот их учение!!» Если голова «не уравновешивает» руку обширными анатомическими познаниями, нож хирурга, даже опытного, плутает, как дитя в лесу. Опытнейший Грефе возился три четверти часа, пока отыскал плечевую артерию. Пирогов объясняет: «Операция оттого сделалась трудною, что Грефе попал не в артериальное влагалище, а в волокнистую сумку». Вот для того-то, чтобы не случалось такого, Пирогов подробнейше изучал фасции, искал их отношения к кровеносным сосудам и близлежащим тканям. Он указывал путешественникам-хирургам подробнейшие ориентиры, расставлял вехи, — по меткому определению профессора хирургии Льва Левшина, выработал «прекрасные правила, как следует идти с ножом с поверхности тела в глубину, чтобы легко и скоро перевязать различные артерии человеческого организма».

 

В каждом разделе своего труда Пирогов, во-первых, очерчивает границы области, в пределах которой производится операция; во-вторых, перечисляет слои, которые проходит хирург, пробираясь вглубь; в-третьих, дает точнейшие оперативные замечания».

 

«Хирургическая анатомия артериальных стволов и фасций» — это текст и свыше полусотни таблиц. К иллюстрациям Пирогов всегда относился особенно придирчиво. Он писал, что «хороший анатомо-хирургический рисунок должен служить для хирурга тем, чем карта-путеводитель служит путешествующему: она должна представлять топографию местности несколько иначе, чем обыкновенная географическая карта, которую можно сравнить с чисто анатомическим рисунком».

 

Каждую операцию, о которой говорится в книге, Пирогов проиллюстрировал двумя или тремя рисунками. Никаких скидок, величайшая тонкость и точность рисунков, отражающие тонкость и точность пироговских препаратов, — пропорции не нарушены, сохранена и воспроизведена всякая веточка, всякий узелок, перемычка. По такой карте хирург пойдет безошибочно.

Среди тех, кто восхищался «Хирургической анатомией артериальных стволов и фасций», был и известный парижский профессор Альфред Арман Луи Мари Вельпо.

 

Но Николай Иванович на этом не успокоился. Привычный метод препарирования удовлетворял тех, кто изучал устройство органов. Пирогов выдвинул на первый план топографию. Он хотел, чтобы для хирурга человеческое тело было как бы прозрачным. Чтобы хирург мысленно представлял себе положение всех частей в разрезе, проведенном в любом направлении через любую точку тела.

 

Чтобы узнать, как расположены различные части тела, анатомы вскрывали полости, разрушали соединительную ткань. Воздух, врываясь в полости, искажал положение органов, их форму.

Однако добиться точного разреза обычным способом было невозможно. Расположение частей, их соотношения, искаженные уже при вскрытии полостей, окончательно изменялись под ножом анатома. Сложилась ситуация, иногда встречающаяся в науке: сам эксперимент мешал получить точные результаты, ради которых он проводился. Нужно было искать новый путь.

 

Существует легенда, связывающая случайный эпизод из жизни Пирогова с идеей, которая повернула на новый путь всю анатомическую науку. «Мы, люди обыкновенные, — пишет один из приверженцев Пирогова, — проходим без внимания мимо того предмета, который в голове гениального человека рождает творческую мысль; так и Николай Иванович, проезжая по Сенной площади, где зимой обыкновенно были расставлены рассеченные поперек замороженные свиные туши, обратил на них особое внимание и стал применять замеченное к делу».

 

И действительно, есть связь между распиленными тушами на Сенной площади и новым направлением в анатомических исследованиях. Но идея возникла у Николая Ивановича гораздо раньше. Рассказывая о своих спорах с Амюсса в Париже, хирург-ученый пишет: «Я заявил ему о результате моего исследования направления мочевого канала на замороженных трупах». А ведь в Париж Пирогов ездил еще дерптским профессором!

 

Примерно в те же годы Буяльский сделал интересный опыт в академии: на замороженном трупе, которому придали красивую позу, обнажил мышцы; скульпторы изготовили форму и отлили бронзовую фигуру — по ней будущие художники изучали мускулатуру тела. Следовательно, идея использования холода в анатомических исследованиях появилась задолго до путешествий по Сенной площади. Трудно предположить, что Пирогов с его тягой ко всему новому, с его размахом жил в неведении. Видимо, Сенная площадь опять-таки подсказала способ, методику, а не родила идею.

 

«По какому же пути пошел Пирогов, добиваясь точных данных о топографии человеческого тела? — спрашивает В.И. Порудоминский и отвечает. — Он держал труп два-три дня на холоде и доводил «до плотности твердого дерева». А затем он «мог и обходиться с ним точно так же, как с деревом», не опасаясь «ни вхождения воздуха по вскрытии полостей, ни сжатия частей, ни распадения их».

 

Как с деревом! Пирогов распиливал замороженные трупы на тонкие параллельные пластинки.

Он проводил распилы в трех направлениях — поперечном, продольном и переднезаднем. Получались целые серии пластинок-«дисков». Сочетая их, сопоставляя друг с другом, можно было составить полное представление о расположении различных частей и органов. Приступая к операции, хирург мысленно видел поперечный, продольный, переднезадний разрезы, проведенные через ту или иную точку, — тело становилось прозрачным.

 

Простая ручная пила для этой цели не подошла. Пирогов приспособил другую, привезенную со столярного завода, — там с ее помощью разделывали красное, ореховое и палисандровое дерево. Пила была огромной — занимала в анатомическом театре целую комнату.

 

В комнате было холодно, как на улице. Пирогов замерзал, чтобы не оттаивали трупы. Работа длилась часами. Она потеряла бы смысл, если бы каждую пластинку разреза не удалось сохранить навсегда, сделать достоянием всех. Пирогов составлял атлас разрезов. Атлас назывался: «Иллюстрированная топографическая анатомия распилов, проведенных в трех направлениях через замороженное человеческое тело». Тут же в холодной комнате проледеневшие пластинки-распилы накрывали расчерченным на квадраты стеклом и точно перерисовывали в натуральную величину на бумагу, покрытую такой же сеткой».

 

Пирогов бился над «ледяной анатомией» около десяти лет. За это время он открыл еще один способ «приложения холода» к своим исследованиям — придумал «скульптурную анатомию». Теперь распилов не делалось. Труп замораживали еще сильнее — «до плотности камня». А затем на замороженном трупе с помощью долота и молотка обнажали из оледеневших слоев нужные для изучения части и органы. «Когда, с значительными усилиями, удается отнять примерзлые стенки, должно губкою, намоченною в горячей воде, оттаивать тонкие слои, пока, наконец, откроется исследуемый орган в неизменном его положении».

 

Если каждый анатомический атлас Пирогова — ступень в познании человеческого тела, то «Ледяная анатомия» — вершина. Раскрылись новые закономерности — очень важные и очень простые. Стало, например, известно, что, за исключением трех небольших полостей (зева, носа и ушного барабана) и двух каналов (дыхательного и кишечного), ни в какой части тела в нормальном состоянии никогда не встречается пустого пространства. Стенки всех прочих полостей плотно прилегают к стенкам заключенных в них органов.

 

Пирогов замораживал трупы в разных позах — потом на распилах показывал, как изменяются форма и соотношение органов при изменении положения тела. Он изучал отклонения, вызванные различными заболеваниями, возрастными и индивидуальными особенностями. Приходилось делать десятки распилов, чтобы найти один, достойный воспроизведения в атласе. Всего в «ледяной анатомии» тысяча рисунков!

 

Анатомический атлас Пирогова стал незаменимым руководством для врачей-хирургов. Теперь они получили возможность оперировать, нанося минимальные травмы больному. Этот атлас и предложенная Пироговым методика стали основой всего последующего развития оперативной хирургии.

 

5) Имея богатейший опыт оказания хирургической помощи раненым в 4 войнах: Кавказской (1817–1864 гг.), Крымской (восточной) (1853–1856 гг.), Франко-Прусской (1870–1871 гг.) и Русско-турецкой (1877–1878 гг.), Н.И.Пирогов опубликовал ряд крупных научных трудов, в которых сформулировал основные положения военно-полевой хирургии, не утратившие своего значения до настоящего времени.

Чтобы оценить вклад Н. И. Пирогова в военно-полевую хирургию, надо знать ее состояние до него. Помощь раненым носила хаотичный характер. Смертность достигала 80% и выше. Николай Иванович подчеркивал принципиальное различие между хирургией общей и военно-полевой. Война по Пирогову – это «травматическая эпидемия». Наряду с основами военно-полевой хирургии он заложил фундамент военно-врачебной администрации, которая включала правила лечебно-эвакуационного обеспечения войск и организацию медицинской службы. Пирогов считал необходимым в ходе боя оказание помощи, настаивал на обеспечении личного состава индивидуальными перевязочными пакетами, обучении его приёмам наложения первичной повязки и остановки кровотечения. В 1847 г. Пирогов впервые на войне применил общий эфирный, а затем и хлороформный наркоз, доказав этим возможность общего обезболивания в полевых условиях. Это открыло путь к внедрению в военно-полевой хирургии активных хирургических методов. Дальнейшее развитие военно-полевой хирургии характеризовалось использованием достижений хирургии, бактериологии, асептики, антисептики и т.д. Также Пирогов высказал мысль о единстве лечения и эвакуации, о зависимости лечения ран от свойств ранящего оружия. Он изучил свойства пуль, применявшихся в войнах 1847–1878 гг., и пришел к выводу, что «рану нужно оставлять насколько можно в покое и не обнажать поврежденных частей», рекомендовал применять «сберегательную хирургию» (отказался от ранних ампутаций при огнестрельных ранениях конечностей с повреждением костей). Пирогов считал, что при лечении раны наряду с применением антисептического метода необходимо освободить её от сгустков крови, размозжённых и ушибленных тканей. Николай Иванович разработал учение об иммобилизирующих повязках (1854) — крахмальных, «налепных алебастровых» (гипсовых). В последних он видел эффективное средство, облегчающее транспортировку раненых, повязка избавляла многих солдат и офицеров от калечащей операции. Много внимания уделял организации выноса раненых с поля боя и транспортировке их на перевязочные пункты. По его настоянию в штаты войсковых частей в 1869 были введены специальные носильщики. Пирогов разработал научные основы лечебно-эвакуационного обеспечения боевых действий войск. Он первым провозгласил принцип разделения территории страны и тыла действующей армии на эвакуационные районы. В каждом районе предлагал создавать эвакуационную комиссию. Все учреждения, в т. ч. госпитали и санитарные поезда, Пирогов назвал эвакуационным пунктом.

Ценным вкладом в военно-полевую хирургию явилось его учение об общей и местной реакции организма на травмы, о ранениях, осложнениях и т. д.; о различных видах огнестрельных ранений с повреждением костей, сосудов и нервов. Велики заслуги Пирогова в исследовании патологии боевых травм. Его описание травматического шока стало классическим и упоминается во всех современных руководствах. Труды Пирогова легли в основу деятельности военно-полевых хирургов XIX-XX вв., их использовали советские хирурги в годы ВОВ.

Огромной заслугой ученого является разработка трех принципов лечения раненых: 1) защита от травмирующих воздействий; 2) иммобилизация; 3) обезболивание при оперативных вмешательствах в полевых условиях. Сегодня невозможно представить, что и как можно делать без наркоза.

В научном наследии Н. И. Пирогова очень ярко выделяются работы по хирургии. Историки медицины так и говорят: «до Пирогова» и «после Пирогова». Этот талантливый человек решил множество проблем в травматологии, ортопедии, ангиологии, трансплантологии, нейрохирургии, стоматологии, оториноларингологии, урологии, офтальмологии, гинекологии, детской хирургии, протезировании. Всей жизнью он убеждал, что не надо замыкаться в рамках узкой специальности, а бесконечно постигать ее в неразрывной связи с анатомией, физиологией и общей патологией.

Таким образом, Пирогов заложил основы военно-полевой медицины.

Илья Васильевич Буяльский (1789—1866) происходил из запорожских казаков, родился в семье сельского священника. Окончив духовную семинарию в Чернигове, поступил в 1809 г. в Медико-хирургическую академию (Московское отделение). В конце жизни он с благодарностью вспоминал о влиянии на него профессора Е. О. Мухина: «Когда я учился в Москве в медицинской академии... он первый поселил во мне охоту и любовь к анатомии и хирургии»2. Но влияние это было кратковременным, поскольку на 2-м курсе он перевелся в Петербургскую медико-хирургическую академию, где его главными учителями стали основатель первой отечественной анатомической школы академик Петербургской академии наук П. А. Загорский (И. В. Буяльский приходился ему двоюродным племянником) и хирург И. Ф. Буш. Будучи студентом Медико-хирургической академии (окончил ее в 1814 г.), он работал там же помощником прозектора, в дальнейшем был прозектором на кафедре анатомии; ординатором и адьюнкт-профессором (1817—1821) кафедры хирургии; с 1825 по 1844 г. он профессор кафедры анатомии. Одновременно он был главным консультантом-хирургом лучшей в столице Мариинской больницы (1831 — 1864, то есть больше 30 лет), главным доктором кадетских корпусов, профессором анатомии Академии художеств и управляющим Петербургским хирургическим инструментальным заводом — на этой должности он сменил Я. О. Саполовича и был предшественником Н. И. Пирогова.

 

Из этого впечатляющего послужного списка следует, что Буяльский как один из ведущих хирургов России представлял не академическую, а больничную хирургию; всего на его счету было больше двух тысяч проведенных операций — невиданный по тем временам результат. Хирург от Бога, Буяльский не знал равных себе ни как диагност, ни как оператор. Другой выдающийся ученик Буша X. X. Саломон, проходивший стажировку у всемирно известного британского хирурга Эстли Купера, говорил: «Если бы мне пришлось подвергнуться операции аневризмы, то я во всем свете доверился бы только двоим: Астлей Куперу и Буяльскому». А сам учитель Буяльского и Саломона — Буш признавался: «Мне бы читать хирургию, а Илье Васильевичу производить операции».

 

Разноплановый вклад Буяльского в развитие отечественной анатомии нельзя не признать основополагающим. Так, « ...целую сенсацию не только в России, но и за границей» получили его крупноформатные «Анатомико-хирургические таблицы» (1828), подготовленные с участием лучших художников, граверов (Ф. И. Иордан, Н. И. Уткин и др.): уже через год они были изданы в Германии на немецком языке; почти все европейские университеты приобрели таблицы; среди полученных автором многочисленных отзывов были письма от корифеев немецкой клиники К. Гуфеланда и Б. Лангенбека. Известный американский хирург из Массачусетского госпиталя профессор анатомии и хирургии Гарвардского университета Джон Уоррен в 1829 г. писал: «В госпитале бостонском мы часто перевязывали большие артерии... Мы всегда нуждались в каком-либо издании для помощи в новых опытах, и Ваша книга весьма кстати пришла к нам на консилиум, поелику она всех прежде изданных книг и таблиц об артериях весьма много превосходит»1.

 

Впервые российская клиника так громко заявила о себе на весь мир. Этот первый капитальный труд по топографической анатомии и оперативной хирургии сосудов оставался лучшим до выхода в 1837 г. «Хирургической анатомии артериальных стволов и фасций» Н. И. Пирогова. В 1835 г. вышли подготовленные учениками Буша Саломоном и П. Н. Савенко «Анатомико-патологические и хирургические таблицы грыж», задуманные как продолжение таблиц Буяльского. В 1852 г. был издан новый труд Буяльского «Анатомико-хирургические таблицы, объясняющие производство операций вырезывания и разбивания мочевых камней». Так отечественными хирургами был заложен краеугольный камень в фундамент топографической анатомии и оперативной хирургии.

 

Классической признана и работа Буяльского «Фотографические рисунки вытравленных артерий и вен почек человеческих» (1863), свидетельствующая о виртуозном мастерстве автора в изготовлении коррозионных препаратов. Он предложил метод ледяной скульптуры (замораживание трупов); создав анатомический препарат замороженного трупа молодого мужчины (1836; отлит затем в бронзе скульптором П. К. Клодтом и получил всемирную известность под названием «Лежащее тело»), он стал основоположником пластической анатомии в России. Эволюционистскими идеями, использованием приемов сравнительной анатомии, особым интересом к «анатомо-патологическим состояниям» и прикладной хирургической направленностью выделяется руководство Буяльского «Краткая общая анатомия тела человеческого»: его выход в 1844 г. сопровождался острыми дискуссиями в печати. Кроме того, Буяльский опубликовал около 40 статей по различным вопросам патологической анатомии, оставил мастерски выполненные препараты и рисунки, первым (1836—1840) читал курс патологической анатомии в Медико-хирургической академии и составил «Руководство врачам к правильному осмотру мертвых человеческих тел для узнания причин смерти». Его считали единственным в России врачом, в совершенстве владеющим искусством бальзамирования, и его оригинальный способ бальзамирования получил официальное признание. Но при всех своих исключительных заслугах в области отечественной нормальной, топографической, пластической и патологической анатомии он видел в ней не цель, а средство «к достижению окончательной цели, то есть совершенствования в хирургии».

 

В области клинической медицины основные интересы Буяльского и самая громкая его слава тоже были связаны с хирургией сосудов (прежде всего перевязка артериальных аневризм) и оперативным лечением мочекаменной болезни, но никак этим не ограничивались. Трудно представить себе более разностороннего врача: в сферу его профессиональных интересов (в том числе и в его огромной частной практике) входили не только хирургия в самом широком ее понимании, включая оперативное акушерство, лечение женских, детских, глазных болезней, но и терапия, то есть все, что составляло лечебную медицину. Так, он первым в России провел ряд операций (например, резекцию верхней челюсти, применив собственный менее травматичный способ, или пластические операции при врожденном заращении прямой кишки, влагалищном свище, выскабливание матки при маточном кровотечении), предложил новые операционные инструменты (особенно широко известна лопаточка Буяльского). Он был одним из пионеров применения российскими хирургами эфирного и хлороформного наркоза и крахмальной повязки. Трудно понять, как он все успевал. Этот великий врач остался бы знаменем, вершиной русской хирургии, если бы вторая половина его творческой жизни не оказалась в тени: поднялась еще более мощная вершина, и, думаю, все вы понимаете, что речь идет о самом удивительном гении отечественной клинической медицины — о Пирогове. Стремительное возвышение Пирогова, соперничество, неизбежное поражение Буяльского омрачили последние десятилетия его жизни.

 

Первая величина допироговской хирургии, Буяльский был разносторонне образованным, простым в общении, скромным человеком, никогда не выставлял напоказ свои врачебные ус пехи или научные достижения. Он брал с богатых пациентов большие гонорары, владел тремя домами в Петербурге, имел поместье; при этом бедняков посещал бесплатно, а на приеме больных никто не следил, сколько кто опустит в кружку на благотворительные цели. Среди его близких друзей были видные деятели культуры — писатель И. А. Крылов, художники К. П. Брюллов, А. Е. Егоров. Не имея хирургической кафедры, он не оставил клинической школы. До Пирогова школа Буша была единственной в нашей хирургии.