§ 5. Теоретическое восполнение отдельных наук метафизикой и наукоучением

Чтобы достичь этой теоретической цели,необходимо прежде всего, как это признано почти всеми, заняться рядом исследований, относя­щихся к области метафизики. Задача последней состоит в фиксировании и изучении неисследованных, зачастую даже незамеченных и все же весьма существенных предпосылок метафизического характера, лежа­щих в основе всех наук, или, по крайней мере, тех, которые имеют дело с реальной действительностью. К таким предпосылкам принадлежит, напр ..утверждение, что существует внешний мир, расположенный в про­странстве и во времени, причем пространство носит математический ха­рактер эвклидовского многообразия трех измерений, а время - характер ортоидного* многообразия одного измерения; такова предпосылка о том, что всякое становление (Werden) подлежит закону причинности и т. д. В наше время эти предпосылки, безусловно относящиеся к области первой философии Аристотеля, принято называть весьма неподходя­щим именем гносеологических.

Но этого метафизического основоположения недостаточно, чтобы

* От греческого OpuOS - прямой; ортоидный - идущий в одном направлении, имеющий ха­рактер прямой линии. - прим. ред.

185

достичь желанного теоретического завершения отдельных наук; кроме того, оно относится только к наукам, имеющим дело с реальной дейст­вительностью; а, ведь, не все науки имеют эту задачу, и уж наверно не таковы чисто математические дисциплины, предметы которых - числа, многообразия и т. п., - мыслятся нами независимо от реального бытия или небытия, как носители чисто идеальных определений. Иначе обстоит дело со вторым рядом исследований, теоретическое завершение кото­рых тоже есть необходимый постулат нашего стремления к знанию. Они касаются в одинаковой мере всех наук, ибо, коротко говоря, относятся к тому, что делает науки науками. Но этим обозначается область новой и, как мы вскоре увидим, сложной дисциплины, особенность которой -быть наукой о всех науках, и самым выразительным названием для ко­торой мог бы поэтому служить термин "наукоучение" (Wissenschafts-lehre).

§ 6. Возможность и правомерность логики как наукоучения

Возможность и правомерность такой нормативной и практической дисциплины, имеющей дело с идеей науки, может быть обоснована сле­дующим соображением.

Наука направлена на знание. Это не значит, однако, что она сама есть сумма или сплетение актов знания. Наука обладает объективным содержанием только в своей литературе, только в виде письменных про­изведений ведет она самостоятельное существование, хотя и связанное многочисленными нитями с человеком и его интеллектуальной деятель­ностью; в этой форме она живет тысячелетиями и переживает личности, поколения и нации. Она представляет собой, таким образом, некоторую внешнюю организацию, которая, возникнув из актов знания многих ин­дивидов, может быть вновь превращена в такие же акты бесчисленных индивидов способом легко понятным, точное описание которого может быть опущено. Здесь нам достаточно знать, что наука дает или должна давать ближайшие условия для создания актов знания, реальные воз­можности знания, осуществление которых "нормальный" или "облада­ющий соответственными способностями" человек может рассматривать как достижимую цель своего хотения. В этом смысле, стало быть, наука направлена на знание.

Но в знании мы обладаем истиной. В актуальном знании, к которому в конечном счете должно быть сведено знание, мы обладаем истиной как объектом правильного суждения. Но одного этого недостаточно; ибо не каждое правильное суждение, не каждое, согласное с истиной, утверж­дение или отрицание фактического отношения есть знание о бытии или небытии этого отношения. Напротив,- если речь идет о знании в самом тесном и строгом смысле, то для него нужна очевидность, светлая уве­ренность, что то, что мы признали, есть на самом деле, и что того, что

186

ЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ. ТОМ I

мы отвергли, - нет. Эту уверенность, как известно, следует отличать от слепой веры, от смутного, хотя бы и самого решительного мнения;иначе мы рискуем разбиться о скалы крайнего скептицизма. Но обычное сло­воупотребление не придерживается этого строгого понятия знания.Мы говорим,напр., об акте знания и в тех случаях, когда одновременно с вы­сказанным суждением возникает ясное воспоминание о том, что мы уже некогда высказали тождественного содержания суждение, сопровожда­ющееся сознанием очевидности; в особенности это имеет место, когда воспоминание касается также хода доказательства, из которого произ­росла эта очевидность, и у нас есть уверенность,что мы в состоянии вос­произвести одновременно и то, и другое. ("Я знаю пифагорову теорему - я могу ее доказать"; вместо последнего утверждения можно, впрочем, услышать также: "но я забыл доказательство".)

Таким образом, мы вообще придаем понятию знания более широ­кий, хотя и не совсем расплывчатый смысл; мы отличаем его от мнения, лишенного оснований, и при этом опираемся на те или иные "отличи­тельные признаки" истинности утверждаемого фактического отноше­ния, т. е. правильности высказанного суждения. Самым совершенным признаком истинности служит очевидность: она есть для нас как бы не­посредственное овладение самой истиной.В огромном большинстве слу­чаев мы лишены такого абсолютного познания истины;заменой ему слу­жит (стоит только вспомнить о функции памяти в вышеприведенных примерах) очевидность той большей или меньшей вероятности факти­ческого отношения, с которой - при соответственно "значительных" сте­пенях вероятности - обычно связывается твердое и решительное сужде­ние. Очевидность вероятности фактического отношения А., правда, не ручается за очевидность его истинности, но она обосновывает сравни­тельные и очевидные оценки, с помощью которых мы, смотря по поло­жительным или отрицательным величинам вероятности (Wahrscheinlich-keitswerthe), можем отличить разумные предположения,мнения, догад­ки от неразумных, или более основательные от менее основательных. Следовательно, в конечном счете всякое подлинное знание и в особен­ности всякое научное знание покоится на очевидности, и предел очевид­ности есть также предел понятия знания.

Тем не менее в понятии знания (или - что является для нас равно­значащим - познания) остается некоторая двойственность. Знание в тес­нейшем смысле - это очевидность того, что известное фактическое от­ношение есть или не есть, напр.,что S есть или не есть Р. Таким образом, очевидность того, что известное фактическое отношение обладает той или иной степенью вероятности, представляет собой тоже знание в тес­нейшем смысле слова в отношении действительной наличности данной степени вероятности.Что же касается бытия самого этого фактического отношения (а не вероятности его), то мы имеем здесь наоборот знание в более обширном, видоизмененном смысле.

В таком то смысле, соответственно степеням вероятности, говорят о большей и меньшей мере знания; знание в более точном смысле, т. е. очевидность, что S есть Р, есть абсолютный, идеальный предел, к кото-

187

рому ассимптотически приближается, по мере возрастания своих степе­ней, вероятное знание о том, что S есть Р.

Но к понятию науки и ее задачи принадлежит не одно только знание. Когда мы переживаем отдельные внутренние восприятия или их группы и признаем их существующими, то мы имеем знания, но еще далеко не науку. То же надо сказать и вообще о бессвязных комплексах актов зна­ния. Наука, правда, имеет целью дать нам многообразие знания, но не одно только многообразие.

Реальное сродство также еще не порождает специфического един­ства в многообразии знания. Группа разобщенных химических знаний, разумеется, не давала бы права говорить о науке химии. Ясно, что тре­буется нечто большее, а именно систематическая связь в теоретиче­ском смысле и под этим разумеется обоснование знания и надлежащий порядок и связность в ходе обоснования.

К сущности науки принадлежит, таким образом, единство связи обоснований, систематическое единство, в которое сведены не только отдельные знания,но и сами обоснования, а с ними и высшие комплексы обоснований, называемые теориями. Цель науки не есть знание вообще, а знание в том объеме и той форме, которые наиболее полно соответ­ствуют нашим высшим теоретическим задачам.

Если систематическая форма кажется наиболее чистым воплощени­ем идеи знания, и мы на практике стремимся к ней, то в этом сказывается не только эстетическая черта нашей природы. Наука не хочет и не дол­жна быть ареной архитектонической игры. Систематика, присущая на­уке,- конечно,настоящей, подлинной науке,- есть не наше изобретение; она коренится в самих вещах, и мы ее просто находим и открываем.

Наука хочет быть орудием завоевания царства истины для нашего знания, и притом возможно большей части этого царства. Но в царстве истины господствует не хаотический беспорядок, а единство закономер­ности; поэтому исследование и изложение истин тоже должно быть си­стематическим, оно должно отражать в себе их систематические связи и вместе с тем пользоваться последними как ступенями дальнейшего дви­жения, чтобы, исходя из данного нам или уже приобретенного знания, иметь возможность постепенно подниматься ко все более высоким сфе­рам царства истины.

Наука не может обойтись без этих вспомогательных ступеней. Оче­видность, на которой в конечном счете покоится всякое знание, не яв­ляется в виде естественного придатка, возникающего вместе с представ­лением фактического отношения без каких бы то ни было искусственных и методических приемов.В противном случае людям никогда не пришло бы в голову создавать науки.

Методическая обстоятельность теряет свой смысл там, где вместе с замыслом дан уже и его результат. К чему исследовать соотношения обоснований и строить доказательства, если можешь приобщиться к ис­тине путем непосредственного овладения ею? На самом же деле очевид­ность, устанавливающая, что данное фактическое отношение есть исти­на, или же нелепость, характеризующая его как ложь, - и сходным об-

188

разом обстоит дело с вероятностью и невероятностью - проявляются не­посредственно только в весьма ограниченной группе примитивных фак­тических отношений.Бесчисленные истинные положения познаются на­ми как истины лишь тогда, когда мы их методически "обосновали", т. е. если у нас в этих случаях и намечается, при первом знакомстве с таким положением, решение, имеющее форму суждения, то все же не очевид­ность. С другой стороны, при нормальных условиях,мы можем получить одновременно и то, и другое, когда мы будем исходить из известных по­знаний и направимся к искомому положению путем известного ряда мыслей. Для одного и того же положения возможны разные способы обоснования; одни исходят из одних познаний, другие - из других; но характерно и существенно то обстоятельство, что имеется бесконечное множество истин, которые без подобных методических процедур нико­им образом не могут превратиться в знание.

И что дело обстоит именно так, что нам необходимы обоснования для того,чтобы в нашем познании или знании мы могли выйти за пределы непосредственного очевидного и потому тривиального,что именно и де­лает необходимыми и возможными не только науку, но вместе с нТими также и наукоучение, логику. Если все науки действуют методически в своем стремлении к истине, если все они употребляют более или менее искусственные вспомогательные приемы, чтобы добиться познания скрытых истин или вероятностей и чтобы использовать само очевидное или уже установленное как рычаг для достижения более отдаленного и только косвенно достижимого, то сравнительное изучение этих методи­ческих средств, в которых отразились познания и опыт бесчисленных по­колений исследователей, и может помочь нам установить общие нормы для подобных приемов, а также и правила для их изобретения и постро­ения сообразно различным классам случаев.