§ 28. Мнимая двусторонность принципа противоречия, в силу которой его надо понимать как естественный закон мышления и как нормативный закон его логического упорядочения

В наше время, когда так возрос интерес к психологии, лишь немно­гие логики сумели удержаться от психологических искажений основных логических принципов. Между прочим, этой ошибки не избегали и дру­гие логики, которые сами восстают против психологического обоснова­ния логики, и такие, которые по другим основаниям решительно отвер­гли бы упрек в психологизме. Если принять во внимание, что все непси­хологическое не может быть объяснено психологией, что, стало быть, каждая попытка осветить сущность "законов мышления" посредством психологических исследований, предпринятая хотя бы и с самыми луч­шими намерениями,уже предполагает их психологическую переработку, то придется причислить к психологистам и всех немецких логиков на­правления Зигварта, несмотря на то, что эти логики далеки от ясного формулирования или обозначения логических законов как психологи­ческих и даже противопоставляют их прочим законам психологии. Если в избранных ими формулах закона и не отражается эта логическая под­становка, то тем вернее она сказывается в сопровождающих объясне­ниях или в связи соответствующего изложения.

В особенности замечательными кажутся попытки создать для прин­ципа противоречия двойственное положение, в силу чего он, с одной сто­роны, как естественный закон должен быть силой, фактически опреде­ляющей наши суждения, и, с другой стороны, как нормативный закон - составлять основу всех логических правил. Особенно ярко представ­лена эта точка зрения у ф. А. Ланге в его талантливом труде "Logische Studien", который, впрочем, стремится не развивать психологическую логику в духе Милля, а дать "новое обоснование формальной логики". Конечно, если присмотреться поближе к этому новому обоснованию и узнать из него, что истины логики, как и математики, выводятся из со­зерцания пространства¹, что простейшие основы этих наук, "гарантируя

1 F. Л. Lange, Logische Studien, ein Beilrag zur Neubegrundung der formalen Logik und Erkenntnistheorie, 1877, S. 130.

241

строгую правильность всякого знания вообще, являются основами на­шей интеллектуальной организации" и что, стало быть, "закономер­ность, которой мы восторгаемся в них, исходит из нас самих..., из нашей собственной бессознательной основы"¹,- если присмотреться ко всему этому, то позицию Ланге придется охарактеризовать только как психо­логистическую; мы относим ее к особому роду психологизма, к которо­му как вид принадлежит также формальный идеализм Канта - в смысле господствующего его толкования - и прочие виды учений о прирожден­ных способностях познания или "источниках познания"².

Соответственные рассуждения Ланге гласят: "Принцип противоре­чия есть пункт, в котором естественные законы соприкасаются с нор­мативными законами. Те психологические условия образования наших представлений, которые, непрестанно действуя в природном, не руко­водимом никакими правилами, мышлении, создают вечно бурлящий по­ток истин и заблуждений, дополняются, ограничиваются и направляют­ся к одной определенной цели тем фактом, что мы в нашем мышлении не можем соединять противоположное, поскольку оно, так сказать, на­кладывается на противоположное. Человеческий ум может вмещать ве­личайшие противоречия до тех пор, пока он в состоянии распределять их по различным течениям мыслей, держать их вдали друг от друга; но если одно и то же высказывание непосредственно вместе со всей про­тивоположностью относится к одному и тому же предмету, то эта спо­собность к соединению прекращается; возникает либо совершенная не­уверенность, либо же одно из утверждений должно уступить место дру­гому. Психологически такое уничтожение противоречивого, разумеет­ся, может быть преходящим, поскольку преходяще непосредственное совпадение противоречий. То,что глубоко укоренилось в различных об­ластях мысли, не может быть разрушено одним лишь умозаключающим доказательством его противоречивости.В этом пункте,где следствия из одного и другого положения непосредственно встречаются, рассужде­ние, правда, производит действие, но последнее не всегда доходит через целый ряд следствий до самого корня первоначальных противоречий. Сомнения в правильности ряда умозаключений, в тождественности предмета умозаключений зачастую сохраняют заблуждение; но даже ес­ли оно на мгновение разрушается, оно потом образуется вновь из при­вычного круга связей представлений и утверждается, если его не изгнать окончательно путем повторных нападений.

Несмотря на это упорство заблуждений, все же психологический закон несоединимости непосредственных противоречий в мышлении с течением времени должен обнаружить сильное действие. Это - острый

1. Ibid. S. 148.

1. Известно, что теория познания Канта в некоторых отношениях стремится выйти за пределы психологизма душевных способностей как источников познания и, действительно, выходит за их пределы. Но здесь для нас важно, что она в других отношениях сильно вдается в психологизм, - что, правда, не исключает живой полемики против иных форм психоло­ гического обоснования познания. Впрочем, не только Ланге, но и значительная часть не­ окантианцев относятся к психологическому направлению в гносеологии, как бы они ни про­ тестовали против этого. Ведь трансцендентальная психология тоже есть психология,

242

клинок, который в процессе опыта постепенно уничтожает несостоя­тельные связи представлений, между тем как более устойчивые сохра­няются. Это - уничтожающий принцип в естественном прогрессе чело­веческого мышления, который, как и прогресс организмов, основывает­ся на том, что непрестанно создаются новые связи представлений, при­чем большая масса их погибает, а наилучшие выживают и продолжают действовать.

Этот психологический закон противоречия... непосредственно дан в нашей организации и ранее всякого опыта действует как условие вся­кого опыта. Его действие объективно и он не должен быть сознаваем для того, чтобы проявлять себя.

Но даже если захотеть этот же закон принять за основу логики, при­знать его нормативным законом всякого мышления, подобно тому, как в качестве естественного закона он действует и без нашего признания, то нам и здесь, как и по отношению ко всем другим аксиомам, необхо­димо типичное наглядное представление, чтобы убедиться в этом зако­не"¹.

"Но если мы устраним все психологические примеси, то что тут ос­танется существенного для логики? Только факт постоянного устране­ния противоречивого. На почве наглядного представления есть просто плеоназм говорить,что противоречие не может существовать; как будто за необходимым кроется еще новая необходимость. Факт тот, что оно не существует, что каждое суждение, переходящее границу понятия, тотчас же устраняется противоположным и тверже обоснованным суж­дением. Но для логики это фактическое устранение есть первичное ос­нование всех ее правил. С психологической точки зрения его можно на­звать необходимым, рассматривая его как особый случай более общего закона природы; но для этого нет никакого дела логике, которая, вместе со своим основным законом противоречия,только здесь и берет свое на­чало"².

Эти учения Ф. А. Ланге оказали несомненное влияние, в особенно­сти на Кромана³ и Гейманса⁴. Последнему мы обязаны систематической попыткой провести с возможно большей последовательностью теорию познания, основанную на психологии. Мы особенно должны ее привет­ствовать как почти чистый мыслительный эксперимент, и мы вскоре бу­дем иметь случай ближе рассмотреть это учение. Сходные взгляды мы находим у Либмана⁵ и, к нашему удивлению, посреди рассуждения, в ко­тором он безусловно правильно приписывает логической необходимо­сти "абсолютную обязательность для всякого разумно мыслящего суще­ства", "все равно, согласуется ли все его прочее устройство с нашим или нет".

1. Ibid. S. 27 и ел.

2. Ibid. S. 49.

3. К. Kroman. Unsere Naturerkenntnis, ubers. von Fischer-Benzon. Kopenhagen, 1883.

4. G. Heymans, Die Gesetze und Elemente des wissenschaftlichen Denkens, 2 Bd. Leipzig 1890 und 1894.

5. Liebmann. Gedanken und Thatsachen, 1. Heft (1882). S. 25-27.

243

Из вышесказанного ясно, что мы имеем возразить против этих уче­ний. Мы не отрицаем психологических фактов, о которых так вразуми­тельно говорит Ланге. Но мы не находим ничего, что позволяло бы го­ворить о естественном законе. Если сопоставить различные формули­ровки этого мнимого закона с фактами, то они окажутся только очень небрежными выражениями последних. Если бы Ланге сделал попытку описать и разграничить в точных понятиях хорошо знакомые нам опыт­ные факты, он не мог бы не заметить, что их никоим образом нельзя счи­тать единичными случаями закона в том точном смысле, который тре­буется основными логическими законами. На деле то,что нам представ­ляют в виде "естественного закона противоречия", сводится к грубому эмпирическому обобщению, которому присуща неопределенность, не поддающаяся точной фиксации. Кроме того, оно относится только к психически нормальным индивидам; ибо повседневный опыт нормально­го человека,являющийся здесь единственным источником,ничего не мо­жет сказать о психически ненормальном. Словом,мы тут не видим стро­го научного приема,безусловно необходимого при всяком употреблении для научных целей ненаучных опытных суждений.

Мы решительнейшим образом протестуем против смешения неоп­ределенного эмпирического обобщения с абсолютно точным и чисто от­влеченным законом, который один лишь употребляется в логике. Мы считаем просто нелепым отождествлять их, или выводить один из дру­гого, или спаивать то и другое в мнимо двусторонний закон противоре­чия. Только невнимательно^ отношение к простому содержанию значе­ния логического закона дало возможность упустить из виду, что он ни малейшим образом не связан ни прямо, ни косвенно с фактическим ус­транением противоречивого в мышлении. Это фактическое устранение явно относится лишь к переживаниям суждения у одного и того же ин­дивида в одно и то же время в одном и том же акте. Оно не касается ут­верждения и отрицания, распределенных между различными индивида­ми или по различным временам и актам. Для фактов, о которых здесь идет речь, такого рода различия должны быть по преимуществу приняты во внимание, для логического закона они вообще не имеют значения. Он именно и говорит не о борьбе противоречащих суждений, этих времен­ных, реально таким-то и таким-то образом определяемых актов, а о за­кономерной несовместимости вневременных, идеальных единств, кото­рые мы называем противоречащими суждениями-. Истина,что в паре та­ких суждений оба не могут быть истинными, не заключает в себе и тени эмпирического утверждения о каком-либо сознании и его актах сужде­ния. Думается, что достаточно хоть однажды серьезно выяснить себе это, чтобы уразуметь неверность критикуемого нами взгляда.

244