Б.С. Братусь

доктор психологических наук, профессор факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова

 

1. Известны слова, что новый век либо будет веком гуманитарным, либо его не будет вовсе. Гуманитарность надо понимать здесь в самом широком значении — как ориентированность на человека, на всю высоту, полноту и назначение его образа. Психология при этом призвана выполнить необыкновенно важную, но все же служебную роль. Всякая подмена, редукция человека, в том числе и к

 

16

 

его психологическому уровню, несет известную опасность. В XX в. человека уже сводили к экономическому началу, высшей нервной деятельности, социальным факторам и т.п. Последствия этих сведений печально известны, фашизм и коммунизм — это ведь тоже не что иное как подмена, подминание человека его составляющей, будь она национальной или классовой. На этом фоне редукция к психологическому кажется куда менее пагубной, но и она имеет свои неизбежные последствия: уплощение образа человека, примитивизация представлений о внутренней жизни, соблазн манипулирования и т.п. Поэтому психология, подобно любой науке о человеке, должна определить свое место, возможности и границы. Как говорил один крупный художник: «У меня есть маленькое видение великого, но оно мое». Так и психология будущего века должна искать, овладевать и отстаивать именно свое: уникальное и неповторимое виґдение великого — человека, его жизни и судьбы.

2. Пророчество В.И. Вернадского о вступлении человечества в психозойскую эру если не сбылось, то, по крайней мере, сбывается. Психология давно проникла в обыденное сознание, все реже наблюдается стремление обозначить и объяснить поведение в традиционных понятиях прошлого: «поступок», «страсть», «страдание», «искупление» и т.п., зато повсеместно слышится психологическая терминология: «потребность», «комплекс», «стресс», «вытеснение», «скрытые мотивы» и т.п. Что касается жизни общественной, то психология, различные формы ее применения пронизывают ныне всю политику, экономику, идеологию. При этом от психологии обычно ждут, например, не беспристрастного анализа личности какого-либо политика, а выполнения вполне определенного заказа, скажем, формирования имиджа «с заранее заданными свойствами», т.е. изготовление маски, некой не существующей на деле конструкции, фантома, но обязательно такого, который бы нашел внутренний (психологический) отклик, заинтересовал как можно большее число потенциальных избирателей. Иными словами, из средства объяснения, понимания, познания человека психология к концу века во многом стала активным и даже агрессивным орудием манипуляции человеком. Психология действительно начинает конструировать миры, новую реальность, которую стали называть виртуальной, внутренней, но которая часто служит вполне внешним, прагматическим целям. С помощью могущественных средств информации навязывают не сам предмет, а формируют потребность или, точнее, квазипотребность, иллюзию потребности в нем, чтобы человек сам стремился, искал, навязывался этому предмету. Для того, чтобы все могло стать товаром, надо постоянно работать над психологией потребителя, делать ее пластичной, мягкой, легко порождающей новые квазипотребности в предметах не только необязательных, лишних, но порой и просто вредных (например, алкоголь, табак или явно бесноватый политик).

Причем манипуляции эти производятся в огромных масштабах, с миллионами людей, с привлечением новейших средств психологического воздействия. В целом это можно обозначить как борьбу с человеческим в человеке, борьбу с человеческой свободой и достоинством. И немудрено, что несмотря на обилие улыбающихся персонажей на психологически грамотно сделанных рекламах множество людей во всем мире переживает одиночество, покинутость, неудовлетворенную жажду внутренней жизни, целостности, а не частичности своего существования. Насколько серьезна эта жажда, видно из стремительно растущего числа наркоманий, неврозов, опасных суеверий, с помощью которых люди пытаются заполнить образовавшуюся пустоту. На пороге XXI в. с его электроникой, новейшими технологиями и высотами науки растет когорта магов, колдунов, гадателей, экстрасенсов (по некоторым данным в стране активно действуют более 400 тысяч), играющих на этой

 

17

 

неудовлетворенности, на разрыве между подлинным и неподлинным, между изнутри желаемым и непосредственно навязанным. Современность показывает при этом нечто противоположное фрейдовскому постулату: навязанными становятся примитивные потребности, желания, влечения, а вытесняемыми, по сути неприличными, избегаемыми стали совесть, стыд, сострадание, поиск смысла и т.п. Влечения вышли из фрейдовских темниц подсознательного, взяли власть, а в подполье отправили своих бывших притеснителей и судий. Как заметил один коллега, стало стыдно стыдиться, равно как серьезно говорить о серьезном.

...Поэтому я не радуюсь нарастающей «психозойности», а хочу даже, чтобы она поубавилась и не искажала образ человека, в котором при всем многообразии, противоречивости и сложности внутренней жизни определяющими, оправдывающими, в конечном итоге, являются духовные устремления и смысл, или, как говорил Л.С. Выготский, вершины, а не глубины.

3. Говорить о будущем трудно. Явно, однако, что в канун нового века свершается некий круг. Более ста лет назад психология определила себя как науку, выйдя из недр философии и начав строить себя по образу естественных дисциплин, в рамках естественнонаучной детерминации. Сейчас интерес все более смещается к гуманитарному восприятию, к соотнесению психологии с науками гуманитарного цикла. В будущем можно прогнозировать возврат на новом витке к философии. Не в том, разумеется, что психология вновь растворится в философии, а в смысле соотнесения себя с философскими мировоззренческими горизонтами.

4. В начале нового, XXI в. (т.е. сегодня) будут продолжать ссылаться на тех же психологов, что и в конце прошлого, XX в. (т.е. вчера). А дальше все зависит от качества работы ныне действующих психологов и тех, пока еще неведомых, что сидят еще в университетских аудиториях.

5. Сблизятся ли в XXI в. психология, религия и искусство? Я бы выбрал другое слово — должно произойти не сближение, а сопряжение. Ибо психология, религия, искусство — суть разные области, подразумевающие разные и потому требующие дистанцирования языки понимания, разные единицы измерения. Напрасна боязнь некоторых психологов, что религия может поглотить, размыть, разрушить научную психологию, так же как напрасны опасения некоторых теологов, что психологические исследования могут разрушить веру. То же и в отношении искусства: психологу не выстроить произведение искусства, опираясь на все известные ему законы психического, а художнику со всеми его интуициями не написать научно выверенную главу о механизмах восприятия или эмоций. И хоть предмет у всех трех сфер един: человек, его судьба, назначение, душа, — но углы рассмотрения, уровни разные. Так, искусство отражает, живописует переживания души, психология занята строением, механикой этих переживаний, а религия — душой души, ее внутренней тайной, духом. Но различие это не отрицает, а, напротив, подразумевает напряженное смысловое поле соотнесения, сопряжения. Ибо душа едина, хоть и предстает в разных ипостасях. Отказаться от этого сопряжения, несмотря на всю его сложность и противоречия, — значит отказаться от самой реальности человеческого бытия, в частности, превратить нашу науку в психологию испытуемого, а не в психологию человека.

6. На мой взгляд, клятва Гиппократа нужна и психологу. Наряду с медициной, педагогикой, юриспруденцией психологию следует отнести к числу особых дисциплин, где от профессиональных решений и действий может зависеть судьба, здоровье, порой жизнь человека. И в этом плане психология должна пониматься как орденская профессия, имеющая свой особый кодекс.

Что касается этики и психологии, то в XX в. они оказались практически

 

18

 

разведенными, с настороженностью и порой неприязнью относящимися друг к другу. Попадая в поле зрения психологии, этические проблемы редуцируются к психологическим ситуациям и как бы снимаются. Что касается этики, то она дает свои рекомендации, не считаясь с психологией. В результате, как подчеркивал, например, Ю.А. Шрейдер, оказалось, что «психология внеэтична, а этика антипсихологична». Если XXI в. станет веком человека, то это положение должно быть изменено. В самом деле — откуда психология получит развернутые представления о целях человеческой жизни, поступках, вообще о «должном быть» — из себя самой или из нравственной философии, этики? Если настаивать на полном разведении двух наук, то неизбежно первое решение, что демонстрируют нам и психоанализ, и бихевиоризм, и даже гуманистическая психология, замыкающие человека в себе и противопоставляющие его миру долженствований. В результате психология ныне сама себе этика.

Да и для этики нынешнее положение оборачивается серьезными последствиями, прежде всего — выхолощенностью. Реальна опасность стать надменной, ведущей, самоощущающей себя, словно нормативы и постулаты как бы висят в воздухе, пришли из ниоткуда и сверху довлеют над человеком. А раз так, то этика невольно начинает играть в поддавки с тем же психоанализом, согласно которому человек придавлен тяжестью чуждой его природе морали. Как ни печально, но этика давно утратила славное название «практической философии», перестав быть водительницей человека, предметом некогда распространенных и острых споров об искусстве жить достойно. Со времен И. Канта она нормативна, т.е. чиста, стерильна, отвернута, отделена от живой жизни.

Между тем развод психологии и этики, нравственной философии наносит ущерб и теории, и практике. Ибо должное человека (как предмет этики) неизбежно связано с сущим человека, его реальным поведением и лежащими в основе этого поведения психологическими законами и механизмами (предмет психологии). Это не значит, что психология и этика в новом веке должны слиться воедино или подменить друг друга. Речь идет, конечно, о разных уровнях знания, о сущем и должном, каждое из которых, однако, обязательно подразумевает наличие другого, служит другому и без другого теряет в одном случае почву (этика без психологии), а в другом — общий смысл (психология без этики). Поэтому надо говорить не отдельно о сущем и должном, а о сущем должного и о должном сущего. Человек истинен не в модусе наличия, а в модусе возможности, долженствования, вернее, сопряжения полюсов сущего и должного, наличного и возможного. Отсекая одно от другого, загоняя психологию в наличное, мы «обесточиваем» конструкцию, ибо сила тока, как помнится из школьной физики, — производное не от изолированных полюсов, а от разности потенциалов, порождающих электрический ток, в данном случае — ток жизни. И это не философский «отлет», а то, чтоґ видит и призван учитывать психолог в конкретной работе, например, психотерапии, воспитании. Повторю мысль И. Гете, что если мы будем принимать людей такими, каковы они есть, мы сделаем их хуже, а если мы будем обращаться с ними, как с теми, кем они хотят быть, мы приведем их туда, куда следует их привести. Итак, сопряжение сущего и должного, наличного и возможного — важная задача науки о человеке нового века.

7. Вглядываясь в лики прошлого — фотографии, свидетельства, вспоминая своих уже ушедших учителей, понимаешь невозвратность, необратимость времени, в том числе и времени научного поиска, жизни той или иной школы. Слово «деятельность» имеет то же значение, что и двадцать лет назад, но вызываемые им резонанс, атмосфера, интонация, с какой оно произносится, — качественно иные. Возродить их, как и свою молодость, мы

 

19

 

не можем. Мы можем и должны оставаться верными тем общим метаценностям, которые во все времена одни, понимать их наследуемость, преемственность, вновь и вновь возрождать их своими усилиями, заповедать новым поколениям, но конкретное направление науки не консервируется (вспомним поэтическую метафору о консервах прежних вдохновений). Прошедшее с определенного срока оборачивается историей, можно сказать — деградирует в историю, становится экспонатом, т.е. предметом, отчужденным от соучастия в текущей жизни. Поэтому из педологии и психотехники возможно взять какие-то самые общие идеи, подходы, образы, т.е. попытаться почувствовать, возродить дух, а отнюдь не букву, которая уже отчуждена от современных знаков написания и препинания в науке.

8. Думаю, что пройдет не так много времени и мы узнаем, кто будет следующим после К. Бюлера и Л.С. Выготского.