§ 2. Зависимость раннего пушкинского языка от стилей карамзинской школы

Пушкин вступил в атмосферу языковой борьбы своего времени
как «француз», как сторонник европейской культуры художественного слова.

Для предшествующего поколения русских «европейцев» (карамзинистов) в центре литературной политики
стоял вопрос о сближении русского языка с системами западноевропейских языков.

Язык Пушкина до конца 10-х —
начала 20-х годов движется в русле «западнических» традиций карамзинского течения. Сфера употребления церковнославянизмов ограничена. Народная струя в раннем пушкинском языке еще не очень широка.

§ 3. Освобождение пушкинского языка от фонетико-морфологических архаизмов церковнокнижной речи

Не отказываясь совсем от культурного наследия церковнославянского языка, от скрытых в нем возможностей поэтического выражения и экспрессивного воздействия, Пушкин постепенно освобождает
литературный язык от груза излишних и потерявших выразительность церковнославянизмов. К началу 20-х годов исчезают из пушкинского употребления такие устарелые церковнославянские слова,
как: расточить (разогнать, рассеять), вседержитель, воитель, куща, сретать, поносный (постыдный), влиять (вливать).

Исключение архаических церковнославянизмов из языка Пушкина
сопровождалось постепенным сокращением и устранением таких фонетических и морфологических примет церковнокнижной речи, которые были типичны для «высокого» славянского слога.

Исчез властитель осужденный, Могучий баловень побед, И для изгнанника вселенной Уже потомство настает.

Подруги тайные моей весны златыя...

Когда под скипетром великия жены Венчалась славою счастливая Россия...

Таким образом, в языке Пушкина (правда, с некоторыми ограничениями) торжествует принцип сближения фонетико-морфологического строя литературного языка с живой разговорной речью образованного общества.

§ 4. Культурное наследие церковнославянского языка в языке пушкина

Вопрос о литературно-книжных элементах в составе пушкинского
языка — эго вопрос об отношении Пушкина к предшествующей книжной, преимущественно церковнославянской традиции. До начала
20-х годов Пушкин разделял карамзинскую точку зрения на необходимость сближения книжного языка с разговорным языком образованного общества и боролся с церковнокнижной культурой речи.


Церковнославянизмы не только сокращаются в числе, не только
лишаются церковнобиблейской окраски, но употребляются каламбурно, с иронией. Употребление церковнославянизмов в переносном значении также
сопровождается их «светским» переосмыслением.

Апостол неги и прохлад...

Он сочинял любовные псалмы...

Современная поэту критика настойчиво упрекала его в неуместном смешении церковнославянизмов с «чисто русскими словами, взятыми из обыкновенного общественного быта». Эта общая тенденция
к ассимиляции церковнокнижных и архаически-славянских выражений с общеупотребительными формами речи сохраняется до конца в
пушкинском языке. Слияние «книжного славянского языка»
с простонародным выдвигается как основной принцип творчества
русской литературы. Таким образом, в общенациональной системе литературного языка Пушкин подчиняет церковно-
славянские формы выражения особенностям живой русской речи.

§ 5. Приемы и принципы пушкинского употребления церковнославянизмов

Все особенности, касающиеся употребления церковнославянизмов
в пушкинском языке с середины 20-х годов, можно разбить на три
основные группы явлений.

Прежде всего романтический интерес к
русскому средневековью заставляет Пушкина оценить значение церковнославянского языка как основной формы литературного выражения в ту эпоху. Отсюда — сложные приемы пользования церковно-
славянским языком как средством воспроизведения культуры, быта и
мировоззрения изображаемой эпохи в «Борисе Годунове» и «Полтаве». Высокая оценка национально-исторической роли церковнославянского языка побуждает поэта переносить его формы из стиля исторического повествования в общую систему современного Пушкину
литературного языка. Днесь, победы стяг, стяг, щит булатный и др.

Другая категория явлений, связанных с употреблением церковнославянизмов, подводит к вопросу о патетических, торжественных стилях пушкинского языка. Церковнославянская стихия здесь в стиховом языке разбивается на три основные стилистические струи. Она образует главный фонд религиозной лирики («дай мне зреть мои,
о боже, прегрешенья»). Она является источником,
откуда черпаются формы гражданской риторики и лирической патетики. Из сферы церковнославянского языка, наконец, берутся краски
для высоких эпических картин и для литературной стилизации народной поэзии.

Третья категория стилистических особенностей в употреблении
церковнославянизмов характеризует основную тенденцию пушкинского языка к взаимодействию и смешению церковнославянизмов и русских литературных и разговорно-бытовых выражений. Церковнославянизмы сталкиваются с русскими словами, обрастают «светскими»
переносными, значениями, заменяются русскими синонимами, сливаются с ними, передавая им свои значения.

И Страсбурга пирог нетленный...