В прошлый раз мы коснулись принципиального вопроса о синхронии и диахронии словообразования. Суть вопроса состоит в том, что у элемента не может быть собственной синхронии и диахронии. Элемент может меняться только вместе с самой системой.
Таким образом, синхрония и диахрония — это понятия, применимые не к отдельным словам, а ко всей системе словообразования. К сожалению, в варианте, предложенном современному языкознанию В.А.Богородицким и воспринятом через Г.О.Винокура, получается как раз наоборот: каждый элемент имеет собственную синхронию и диахронию, изменяется независимо от системы, так, будто никакого отношения к системе не имеет.
В первую очередь следует изложить позитивное понимание синхронии и диахронии. Как это ни курьезно, правильное понимание соответствия синхронии и диахронии было предложено именно И.А.Бодуэном де Куртенэ, учеником которого и был Богородицкий. Диахрония имеет место тогда, когда происходит смена систем, когда на место одной системы приходит качественно иная, принципиально иная система. К таким актам диахронии мы можем отнести переход от праиндоевропейской системы к праславянской. Именно эту диахронию, именно этот переход различных состояний систем отстаивал И.А.Бодуэн де Куртенэ в своих трудах. И если мы понимаем так, то мы должны констатировать, что по сравнению с праславянским переходом в системе словообразования существенных изменений не произошло. Из этого автоматически следует обескураживающий вывод, что система современного русского словообразования за последние 15 веков существенных изменений не претерпела. Более того, из этого следует еще более обескураживающий вывод, что во всех современных славянских языках действует одна и та же система словообразования, суть которой состоит в префиксации и суффиксации.
Набор префиксов и суффиксов в современных славянских языках в значительной степени совпадает. Различия есть, но это различия количественные. Это те различия, которые еще не позволяют говорить о принципиально иной системе.
Соотношение словообразования и этимологии
Соотношение словообразования и этимологии в версии сторонников так называемого синхроничного академичного словообразования Лопатина, Луханова, Тихонова (сокращенно ЛоЛуТи), выглядит очень просто. Словообразование описывает систему в синхронии, этимология описывает систему в диахронии. Словообразование описывает производные слова, этимология описывает слова, непроизводные с синхронической точки зрения. У словообразования свои принципы, единицы, законы, у этимологии свои. Однако если синхрония и диахрония так различны, если у них разные единицы, разные принципы, разные методы, то как вообще происходит развитие в языке? Тогда движение, развитие в языке в принципе невозможно, так как мы оказываемся в положении «летящая стрела». Если стрела в каждый данный момент находится в данной точке, значит, движение невозможно. Если словообразовательная система в каждый данный момент синхронична и принципиально отлична от диахронии, то никакое движение, никакое развитие невозможно. Поэтому можно сказать, что это противопоставление словообразования и этимологии, синхронии и диахронии выстроено метафизически метафизиками, а не диалектиками. В таком противопоставлении нет места для развития, нет места для противоречий, хотя борьба противоположностей, как мы с вами знаем — это единственный источник развития. А в академическом словообразовании мы получаем стерильную синхронию, неспособную к развитию.
Что же можно предложить взамен? И как в соответствии с принципами диалектики и системности следует понимать соответствие словообразования и этимологии?
Следует в самом явном виде принять все методы, принципы, подходы этимологии, как науки, доказавшей свою состоятельность за последние 10 лет, для анализа любого данного языка в любом его текущем состоянии. Можно это сформулировать и в виде афоризма или лозунга: «словообразование – это этимология производных слов».
Кстати, та же самая этимология утверждает, что непроизводных слов, по большему счету, не существует, есть слова, чья производность пока не раскрыта. Но на том уровне глубины, какой нам доступен, чем дальше, тем больше можно выяснить производность всех известных слов, тем меньше остается слов, чья производность еще не раскрыта и не доказана. Так что в этом отношении никакой Китайской стены между этимологией и словообразованием не существует.
Еще один существенный вопрос: когда говорят о деэтимологизации, что понимается под этим термином? Когда говорят о деэтимологизации Богородицкий, Винокур и их последователи, апеллируют к толкованию дефиниции, если это Винокур, или апеллируют к языковому чутью носителей языка, если это Богородицкий или современные когнитивисты. При этом очень часто ссылаются на Л.В.Щербу, который в одной из своих статей сказал: «Одно дело как делать слово, а другое дело, как сделаны уже имеющиеся слова». Это противопоставление в широком методологическом смысле верно, если мы с вами говорим: одно дело слово, образованное в предшествующем состоянии системы, а другое дело слово, которое создается в современном состоянии системы.
Но когда этот принцип применяют к словам донного синхроничного состояния, то эта фраза становится вредной. И тогда ей можно противопоставить другой афоризм: “Новые слова делаются так, как сделаны уже имеющиеся”.
Когда мы находимся в рамках одной системы, то здесь действует афоризм: «Новые слова создаются так, как сделаны уже имеющиеся, уже образованные». В лингвистике надо апеллировать не к тому, что думают носители языка о языке. Нормальные носители языка о языке не думают, они им пользуются. Это примерно то же самое, что судить об устройстве холодильника, спрашивая домохозяек, что они думают об устройстве холодильника. Холодильник — артефакт, хозяйки им пользуются. Язык — тоже артефакт, им пользуются все носители языка. Но неужели он устроен так, как о нем думают отдельные носители языка?
Эти два аспекта надо принципиально различать. Одни люди пользуются артефактами, а другие люди эти артефакты создают, изучают их устройство, чинят. Поэтому существуют отдельные профессии, авиамеханик, авиатехник, инженер, который создает самолеты и летчики, которые эти самолеты эксплуатируют. Авиамеханик, авиатехник не обязаны виртуозно водить самолет. Точно также пианист не обязан досконально знать устройство рояля и уметь самостоятельно его сделать. Это совершенно разные аспекты отношения к артефакту – его эксплуатация и его создание, ремонт, совершенствование. Так вот каждый должен заниматься своим делом и специалистам, которые изучают язык не надо пытаться ответственность за решение принципиальных лингвистических вопросов переложить на плечи или на голову рядовых носителей языка.
Ответ на вопрос, произошла деэтимологизация или не произошла, надо искать не у носителей языка, а в самом языке. Есть совершенно объективный критерий, указывающий на деэтимологизацию — когда с помощью форманта, с помощью которого образовалось данное слово, перестают образовываться новые слова. Но и тогда мы можем восстановить его форму, его первоначальную семантику, пользуясь системой. И только когда система изменилась принципиально и сменилась другой системой, которая живет по другим законам, пользуется другими принципами, тогда мы можем говорить о деэтимологизации, но не тогда, когда мы с помощью словарной дефиниции, отражающей современное употребление данного слова, не можем истолковать производное слово через производящее.
Простейший пример, быть – забыть. Нас учат, что забыть не имеет никакого отношения к быть, что там нет ни корня бы, ни приставки за, а есть один корень забы, на том основании, что мы не можем истолковать забыть через быть с помощью словарной дефиниции.
Однако, если мы внимательно присмотримся к другим словам с корнем бы, например, было, да быльем заросло; былка, былинка; Былье – это то, что растет; былинка – это травинка; былье – это растительность). Значит, если эти слова производные несут в себе значение «расти», следовательно, у глагола быть в свое время имелось значение «расти». Кстати, набухать – этимологически родственный корень, только с расширением «h».
Тогда получается, что первоначальное значение глагола забыть – это «зарасти» (позарастали стежки - дорожки). Если стежки – дорожки позарастали, то их не стало. Синоним глагола быть – зажить, жить – зажить. Рана если зажила, то ее не стало. Значит, если перестать что-то помнить, то о чем ты помнил, тоже исчезло, тоже его не стало. И память очень часто сравнивается с той поверхностью, которая может зарасти, как тропами памяти. Стежки – дорожки могут позарастать, а человек забыл. Кстати, то ли ты забыл, то ли у тебя забыло, заросло. Отсутствие этого противопоставления субъект – объект — это очень древнее отсутствие, которое характеризует праиндоевропейское состояние, когда субъект и объект не различались. Вот поэтому победа может означать и торжество после битвы и горе (головушка твоя победная), то есть это не только победитель, но и побежденный. И победа – это либо радость, либо горе в зависимости от того, ты победил или тебя победили.
Таким образом, мы приходим к выводу, что глагол забыть вполне мог быть описан как производное с помощью принципа аддитивности, то есть значение этого слова можно вывести из значения корня и приставки, если только рассматривать это слово не в современной системе, а в той, в которой оно образовалось, на момент образования. Это и является важнейшим принципом системного словообразования. Каждое слово должно рассматриваться в той системе, какая его породила и таким, каким оно было на момент образования. Казалось бы, это элементарное требование системологии, но именно это требование в словообразовании чаще всего и нарушается под знаком различения синхронии и диахронии. И это является явным нарушением принципа гетерогенности языка и гетерогенности языковых систем.