Документ №8. Дни июньского решения 1967 г. (Из воспоминаний а. Эбана, бывшего министра иностранных дел Израиля)

В воскресенье, 4 июня министры заседали более 7 часов. Было обычное заседание кабинета, был обзор комитета, го­товящего материалы к заседанию, и многочисленные кон­сультации министров в небольших группах. Атмосфера на за­седании была до странного спокойной. В последние дни бы­ли взвешены и опробованы все альтернативы; не оставалось ничего иного, как погрузиться в ответственность и риск.

Казалось, будто наши противники своей ненавистью—а наши друзья своим нетерпением—свели наши варианты к од­ному только принуждению. Все в арабских высказываниях и позиции подтверждало предчувствие, что на карту поставле­но наше физическое выживание, а позиция держав явно ука­зывала на наше одиночество. Главный акцент египетских приготовлений приходился на Синай. Там находилось около 100000 солдат, организованных в 7 дивизий...

За спиной 100000 египтян, мобилизованных для Синая, находился резерв, не превышающий 60 000 военнослужащих. Около 80 000 египтян все еще оставались в Йемене. Египет­ская армия на Синае имела 1000 танков, большая часть кото­рых, включая советские Т-54 и Т-55, стояла на передовых по­зициях. Но в воздухе превосходство врага казалось особенно впечатляющим. Он обладал подавляющим численным превос­ходством и тревожащей близостью к нашим наиболее чувст­вительным центрам. Военно-воздушная база в Бир Гафгафа находилась в нескольких минутах полета до Тель-Авива, тог­да как ни одна жизненно важная египетская мишень не бы­ла столь же близка израильскому аэродрому. Египетские ВВС насчитывали около 400 перехватчиков и истребителей-бом­бардировщиков и 75—80 средних и легких бомбардировщи­ков, которые были способны вызвать огромные разрушения в Израильских городах...

Участие Сирии в войне против нас считалось военными экспертами само собой разумеющимся. Это означало, что мы должны были иметь дело с сирийской армией в 50 000 человек, с по меньшей мере 200 танками и 100 советскими самолетами, включавшими 32 современных тогда МиГ-21. Поли­тические оценки относительно активного вступления в войну Иордании были неоднозначны, но наши военные планы вы­нуждены были иметь в виду такую возможность. Иорданская Армия насчитывала от 50000 до 60000 человек, главная помощь которой заключалась в 250 танках типа «Паттон» и «Центурион». Лишь в воздухе Иордания обладала относи­тельно незначительным потенциалом. Она могла рассчитывать на почти два десятка британских истребителей-бомбардировщиков «Хантер» американские «Старфайтеры» начали поступать на вооружение, но еще не попадали под иорданский контроль—в самом деле, мы знали, что самолеты неспешно переправлялись по команде из Вашингтона. Иракская дивизия занимала позиции на иорданской территории, в соответствии с соглашением об обороне между ОАР и Иорданией, к которому Ирак официально присоединился.

Таковы были абсолютные факты численного превосходства нашего врага, усиленного его географическим преимуще­ством и обостренного очень высокой моралью, какую ког­да-либо в новейший период времени знал арабский мир...

После сообщения военных оценок настала моя очередь об­рисовать политическое окружение, в котором мы теперь дей­ствовали. Я сообщил коллегам о письме, которое Эшкол по­лучил вчера утром от президента Джонсона. Джонсон разъяс­нял, что по каналам ООН и одновременно в концерте с Ве­ликобританией предпринимает дипломатические усилия с целью обеспечить заявление основных морских держав, подтверждающее право прохода через Тиранские проливы. Как сказал мне сам Джонсон, сомнительно, что другие державы желали бы действовать до тех пор, пока не исчерпаны уси­лия в, рамках ООН. Американское руководство однозначно считало, что Соединенные Штаты не должны двигаться в изо­ляции.

Это были осторожные слова. В тогдашнем настроении и атмосфере они означали отход от послания Джонсона и от дополнения Раска, переданных 28 мая. Но теперь я мог до­ложить, что пояс солидарности с Израилем охватил все сво­бодное сообщество света. На мой взгляд, влиятельные круги в Соединенных Штатах и других свободных странах не уди­вились бы, если Израиль почувствовал бы себя обязанным действовать. Существуют различные оценки советских наме­рений, добавил я. Основная их часть указывает на то, что Советский Союз не предпримет военного вмешательства, осо­бенно если кампания будет быстрой. Мой вывод заключался в том, что если мы станем действовать и одержим победу, многие в мире не пожалеют об этом.

Если же военные действия затянутся, будет оказано силь­ное давление для скорейшего введения прекращения огня. Я заметил, что вот уже несколько дней британское правитель­ство не говорит нам о сдержанности...

Затем я заговорил о Франции... Я сообщил, как посол Эйтан, узнав о задержке отправления обычных военных гру­зов в Израиль из французских портов, поспешил на встречу с высокопоставленным чиновником Елисейского дворца, за­нимавшегося этими вопросами. К удивлению Эйтана, прези­дент, который находился в соседней комнате, лично пригла­сил его на беседу. Вскоре послу стало ясно, что позиция ге­нерала де Голля ужесточилась в период после моих перего­воров с ним 24 мая. Он считал теперь, что война была бы катастрофой для Израиля даже в случае победы последнего. Огромные потерн, арабские бомбардировки израильских городов, а в итоге не решена ни одна из проблем—в действи­тельности ненависть только бы возросла... В конце концов, Эйтан добрался до критического вопроса об эмбарго на во­енные поставки Израилю. Эйтану было четко сказано, что эмбарго Франции останется в силе «столь долго, пока не бу­дет ясности, начнете ли вы войну»...

Когда сообщения были закончены, наступило глубокое и долгое молчание. Взгляд Эшкола передвигался вокруг сто­ла, словно спрашивая каждого министра высказать свою точ­ку зрения. Лично мой совет состоял в том, чтобы мы приня­ли решение от имени правительства уполномочить руковод­ство нашей обороны, вместе с ответственными министрами, предпринять любую акцию, необходимую для разгрома сил врага, и что время совершения акции должно определяться лишь в соответствии с военной необходимостью. Я выразил также убеждение, что египтяне станут продолжать продви­жение и окружение нас на суше и море. Я согласился с кол­легами в том, что мы обязаны дать полный ответ следующему египетскому продвижению... Я добавил, что, если наше военное сопротивление окажется успешным, политические по­зиции Израиля после первого удара станут сильнее...

Спокойным голосом Эшкол попросил министров поднять руки за предложение уполномочить министра обороны, в со­вете с премьер-министром и другими необходимыми лицами, решить, когда и как ответить на египетскую агрессию. Из 18 рук 16 поднялись сразу. Две других, принадлежавших мини­страм от партии Мапам, присоединились к ним еще до конца дня. Мы решили остаться на дневное заседание и встре­титься на следующее утро в Тель-Авиве, ближе к нашей оперативной штаб-квартире...