Глава III. Содержание и объект правоотношения.

1. Содержание правоотношения

Определяя содержание правоотношения, необходимо исходить из того, что всякое

правоотношение состоит из прав и обязанностей его участников, что в правоотношении

правам одних лиц соответствуют обязанности других. В то же время следует помнить, что

этот тезис служит лишь элементарной общей предпосылкой для раскрытия содержания

правоотношения. Этим тезисом ни в коем случае нельзя ограничиться. Вряд ли можно

сомневаться в том, что если мы не сумеем определить содержание субъективных прав и

обязанностей, из которых состоит правоотношение, то и само правоотношение останется

бессодержательным. Расходясь между собой при определении субъективных прав и

обязанностей, почти все советские юристы настойчиво подчеркивают, что содержание

правоотношения может быть раскрыто лишь через определение прав и обязанностей его

участников.

Правда, иногда в юридической литературе такой путь исследования встречает возражения.

Так, Л. С. Явич возражает против признания субъективных прав и обязанностей

содержанием правоотношения. «Постановка вопроса о правомочиях и юридических

обязанностях, как содержании правоотношений, неосновательно формализует

юридические отношения».[1] Это утверждение нельзя признать правильным. В

32

[1] Л.С. Явич. Советское право – регулятор общественных отношений в СССР, стр. 79.

известной мере ошибка Л. С. Явича противоположна той, которую допускают авторы, не

идущие при определении содержания правоотношения дальше субъективных прав и

обязанностей.

Разумеется, правильнее вначале констатировать, что содержанием правоотношения

являются права и обязанности его участников, и лишь затем переходить к наиболее

сложному этапу научного исследования – определению содержания прав и обязанностей.

Лишено всякого смысла и противопоставление Л. С. Явичем в вопросе о месте в

правоотношении субъективных прав и обязанностей позиции М. М. Агаркова и С. Н.

Братуся, с одной стороны, и О. С. Иоффе, с другой. Не говоря уже о том, что значение

этого спора в нашей литературе сильно преувеличено, ни М. М. Агарков, ни С. Н. Братусь

никогда не отрицали того очевидного факта, что правоотношение состоит из прав и

обязанностей его участников. Так, М.М.Агарков писал: «Гражданское правоотношение,

как и всякое правоотношение, является общественным отношением, в котором правам

одних лиц соответствуют обязанности других».[2] С. Н. Братусь также подчеркивал, что

«...соотношение права и обязанности и есть само правоотношение...» [3]С другой

стороны, и О. С. Иоффе в своих последних работах, не ограничиваясь констатацией того

элементарного факта, что содержанием правоотношения являются права и обязанности

его участников, указывает: «... желательное и должное поведение участников

правоотношения фиксируется в их субъективных правах и обязанностях».[4] Все дело в

том, что многие авторы, в том числе М. М. Агарков и С. Н. Братусь, признавая тезис о

субъективных правах и обязанностях совершенно элементарным, считали возможным

непосредственно перейти ко второму этапу научного исследования – определению

содержания субъективных прав и обязанностей. Однако тезис о субъективных правах и

обязанностях неизменно витал в их работах в качестве необходимой предпосылки.

С иных позиций тезис о субъективных правах и обязанностях как содержании

правоотношения критикуют В. И. Серебровский и М. А. Гурвич. Анализируя

юридическую природу

33

[2] М. М. Aгapков. Обязательство по советскому гражданскому праву, стр. 21.

[3] «Советское государство и право», 1950, № 9, стр. 86 (выступление С. Н. Братуся).

[4] О. С. Иоффе. Спорные вопросы учения о правоотношении, стр. 37–38. Впрочем, автор не

придерживается этого мнения вполне последовательно. Ср. стр. 38–40 указанной статьи.

права на принятие наследства, В. И. Серебровский пришел к выводу, что далеко не

всякому субъективному праву корреспондирует чья-либо обязанность, что есть и такие

субъективные права, которые не являются элементом правоотношения.[5] В монографии

«Вопросы авторского права» В. И. Серебровский вновь подчеркнул – на этот раз уже

применительно к авторскому праву,–что нет оснований непосредственно связывать

субъективные права с правоотношениями.[6] Сходную позицию в этом вопросе занял М.

А. Гурвич, который предлагает различать два вида правоотношений: правоотношения, в

которых субъективные права раскрываются через обязанности, и правоотношения, в

которых субъективные права раскрываются через собственные действия

управомоченного, вызывающие возникновение, изменение или прекращение прав и

обязанностей других лиц. М. А. Гурвич в отличие от М. М. Агаркова[7] рассматривает

правомочия на односторонние волеизъявления не как элементы правоспособности, а как

субъективные права. Однако "таким субъективным правам, отмечает М. А. Гурвич, не

соответствуют чьи-либо обязанности; поэтому их содержание может быть раскрыто

только через собственные действия самого управомоченного лица.[8]

Аргументация В. И. Серебровского и М. А. Гурвича явно ошибочна. Оставляя пока в

стороне вопрос, всякое ли субъективное право является элементом правоотношения,

отметим, что всякому субъективному праву соответствует обязанность, точно так же, как

не может быть обязанности без корреспондирующего ей права. Право на принятие

наследства является субъективным правом, которому соответствует обязанность всякого и

каждого не препятствовать наследнику осуществить свое право.[9] Еще более

неприемлема позиция М. А. Гурвича, допускающего существование таких

правоотношений, в которых субъективным правам не соответствуют обязанности. В

самом деле, если субъективному праву не соответствует обязанность, то с кем же

находится в правоотношении носитель права? Ведь не считает же возможным М. А.

Гурвич конструировать правоотношение субъекта с самим собой?

34

[5] См В И Серебровский Очерки советского наследственного права Изд. АН СССР, М,

1953, стр. 48–50

[6] См. В И Серебровский Вопросы советского авторского права, стр 100

[7] См, М. М. Агарков, УК. Соч., стр. 67–73

[8] См. М А Гурвич. К вопросу о предмете науки советского гражданского процесса

Ученые записки ВИЮН, вып. 4. Госюриздат, М., 1955, стр. 46–48, 53. См. также

«Советское государство и право», 1948, № 9, стр. 77 (выступление М. А. Гурвича).

[9] См Б С Антимонов, К. А. Граве Советское наследственное право Госюриздат, М, 1955, стр. 60–61

Таким образом выдвинутые в юридической литературе аргументы против признания

субъективных прав и обязанностей содержанием правоотношения неубедительны.

Однако– подчеркнем это еще раз – вслед за признанием субъективных прав и

обязанностей содержанием правоотношения необходимо определить содержание самих

прав и обязанностей.

2. Определение права и обязанности

Многочисленные теории субъективного права, выдвинутые в советской юридической

литературе, могут быть сведены к трем основным группам. К первой группе следует

отнести теории, авторы которых рассматривают субъективное право прежде всего как

средство обеспечить управомоченному определенное поведение обязанного лица.

Напротив, представители второй группы теорий усматривают существо субъективного

права в поведении, дозволенном правопорядком самому управомоченному лицу. Наконец,

к третьей группе могут быть отнесены комбинационные теории, сторонники которых

подчеркивают, что для субъективного права одинаково важно как поведение, дозволенное

управомоченному, так и поведение, предписанное обязанному.

Наиболее ярким представителем первой группы теорий является М. М. Агарков.

Субъективное право М. М. Агарков отождествлял с притязанием и определял его как

закрепленную за лицом возможность привести в действие государственный аппарат для

принятия мер принуждения против обязанного лица в случае неисполнения последним

своей обязанности.[10] Определение субъективного права, предложенное М. М.

Агарковым, встретило немало критических замечаний.

Многие авторы, в частности Л. А. Лунц и С Ф. Кечекьян,[11]указывали, что определение

М. М Агаркова весьма близко к построению германского юриста А Тона. Этот упрек

неоснователен. Излагая свои взгляды на соотношение субъективного права и притязания,

А. Тон писал: «Субъективное право не тождественно притязанию; оно может

существовать и чаще всего существует еще до того, как созрело («выросло») притязание.

Однако лишь предоставление со стороны правопорядка эвентуального притязания

возвышает защищенное нормой состояние теперь уже к праву защищенного (лица).

Субъективное право получает обоснование благодаря обещанию

35

[10] Теория государства и права Макет. 1948, стр. 475.

[11] См. «Советское государство и право», 1948, № 9, стр. 76 (выступление Л. А. Лунца)

,С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 59

эвентуальных притязаний; оно существует в надежде на таковые. Или точнее, оно

вырастает для защищенного нормами лица из предписания объективного права, согласно

которому ему на случай нарушения норм для осуществления требуемого или устранения

запрещенного гарантируется средство а именно, притязание».[12] Напротив, М. М.

Агарков критиковал А. Тона за то, что последний определял субъективное право лишь как

возможность притязания, которое возникает только в момент нарушения обязанности.

Между тем, по мнению М. М. Агаркова, субъективное право–это не возможность

притязания, а самое притязание, которое возникает в тот же момент, что и

правоотношение, хотя бы соответствующая притязанию обязанность и не была нарушена,

и прекращается вместе с ним. При этом притязание есть лишь возможность привести в

действие аппарат государственного принуждения, а не самое приведение его в

действие.[13]

Как видим, для сближения теории М. М. Агаркова с позицией А. Тона нет достаточных

оснований. Сказанное, однако, не означает, что концепция М. М. Агаркова правильна.

Если субъективное право – это притязание, а последнее есть возможность привести в

действие государственный аппарат для принятия мер принуждения против обязанного

лица в случае неисполнения последним своей обязанности, то из этого следует, что

осуществлению субъективного права препятствуют действия обязанного лица по

исполнению обязанности. Поскольку именно они «препятствуют» управомоченному лицу

привести в действие аппарат государственного принуждения. Без нарушения

субъективного права не может быть и его осуществления – вот в чем суть теории М. М.

Агаркова. Выходит, что подавляющее большинство субъективных прав в

социалистическом обществе, где обязанности, как правило, не нарушаются, а

исполняются добровольно, вообще осуществлено быть не может. Концепция, сводящая

субъективное право к притязанию, принципиально неприемлема для советской теории

права.

В работе «Правоотношение по советскому гражданскому праву» О. С. Иоффе определял

субъективное право как «...средство регулирования поведения советских граждан,

осуществляемое нормами советского социалистического граждан-

36

[12] A. Them. Rechtsnorm und subjectives Recht. Weimar, 1878, S. 218.

[13] См. Теория государства и права. Макет. 1948, стр. 481–482. Из этих положении, между прочим,

следует, что, хотя М. М. Агарков и отождествлял субъективное право с притязанием, однако в отличие от М.

А. Гурвича он не приравнивал притязание к праву на иск. (Ср. М. А. Гурвич. Право на иск. Изд. АН СССР,

М.–Л., 1949, стр. 143, 145, 146–151.)

ского права, путем обеспечения определенного поведения других лиц, в целях

удовлетворения интересов управомоченного, совпадающих с интересами

социалистического государства или не противоречащих им».[14] В этом определении

субъективное право выступает перед нами как право на чужие действия, которые служат

средством удовлетворения интересов управомоченного. Здесь нет указания ни на

возможность собственных действий управомоченного, ни на юридическое обеспечение

этой возможности.

Определение О. С. Иоффе вызывает целый ряд возражений.

В труде «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве» В.

И. Ленин указывал, что о помыслах и чувствах личности мы можем судить только по ее

действиям.[15] О. С. Иоффе правильно отмечает, что интерес, удовлетворение которого

обеспечивается субъективным правом, входит в содержание последнего. Справедливо

также указание, что индивидуальный интерес должен соответствовать закрепленному в

правовой норме интересу господствующего класса и уж во всяком случае не

противоречить ему. Однако, когда О. С. Иоффе удаляет право управомоченного на

совершение собственных действий из содержания субъективного права, он допускает

ошибку, которая становится особенно очевидной в свете приведенного выше указания В.

И. Ленина. По чему судить, соответствует ли интерес управомоченного интересу

господствующего класса, закрепленному в правовой норме, как не по поведению

управомоченного? Нельзя поэтому, правильно включив интерес в содержание

субъективного правд и выставив требование соответствия индивидуального интереса

общему, удалить из содержания субъективного права поведение управомоченного.

Возможность совершения тех или иных действий самим управомоченным не может быть

удалена из содержания субъективного права и по другим основаниям. О. С. Иоффе

отмечает, хотя это и противоречит данному им определению субъективного права, что

собственные действия управомоченного выступают как средство удовлетворения его

интересов.[16] Но если из содержания субъективного права удалено средство

удовлетворения интересов управомоченного – его, поведение, то, по-видимому, интерес

также не остается в субъективном праве.

37

[14] О.С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 55.

[15] См. В.И. Ленин. Соч., т. 1, стр. 385.

[16] См. О.С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 55.

Таким образом, вне содержания субъективного права оказывается у О. С. Иоффе не

только поведение управомоченного, во по существу и его интерес, хотя, по правильному

замечанию самого О. С. Иоффе, классовая природа всякого права обнаруживает себя

прежде всего в характере удовлетворяемого правом интереса.

Поведение управомоченного не может быть удалено из содержания субъективного права

не только тогда, когда это поведение выступает как ближайшее средство удовлетворения

интересов управомоченного (например, при использовании самим собственником

принадлежащей ему вещи), но и тогда, когда действия управомоченного лишь

обеспечивают ему определенное поведение обязанных лиц, благодаря которому

происходит удовлетворение интересов управомоченного. О. С. Иоффе много говорит о

необходимости юридически обеспечить управомоченному определенное поведение

обязанных лиц. Против этого возражать не приходится. Но почему бы ему не поставить

вопрос: каким образом юридически обеспечивается управомоченному определенное

поведение обязанных лиц? Очевидно, путем закрепления за управомоченным

возможности требовать от обязанных лиц совершения предписанных им действий,

опираясь в случае необходимости на аппарат государственного принуждения. Таким

образом, и здесь не обойтись без собственного поведения управомоченного. Исключение

собственного поведения управомоченного из содержания субъективного права привело

бы к юридической необеспеченности поведения обязанных лиц, в котором нуждается

управомоченный, и, следовательно, к невозможности удовлетворения его интересов.

Наконец, при том понимании субъективного права, из которого исходил О. С. Иоффе,

невозможно разграничить содержание права и обязанности. В самом деле, если

«...содержание субъективного права действительно заключается в том, что предписано

или запрещено делать обязанному лицу»,[17] то ведь в том же самом состоит и

содержание обязанности, которая призвана обеспечить определенное поведение

обязанных лиц в целях удовлетворения интересов управомоченного.

Таким образом, от предложенного О. С. Иоффе в 1949 г.1 определения субъективного

права придется отказаться.[18]

38

[17] О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 49.

[18] Более развернутая критика концепции О. С. Иоффе была дана нами в работах:

Проблема обеспечения субъективных гражданских прав («Вестник ЛГУ», 1952, № 3, стр.

119–123); Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. Изд.

ЛГУ, Л., 1955, стр. 153–157.) В настоящее время и сам О. С. Иоффе отказался от ранее

выдвинутого им определения субъективного права, признав его односторонним (см. О. С.

Иоффе. Советское гражданское право, 1958, стр. 71–73.)

С. И. Вильнянский и С. Ф. Кечекьян при определении специфики правоотношения также

переносят центр тяжести на поведение обязанных лиц. Так, С. И. Вильнянский сводит

субъективное право к закреплению за управомоченным возможности требовать от

обязанных лиц совершения предписанных им действий.[19] С. Ф. Кечекьян. специфику

правоотношений усматривает прежде всего в том, что «...с их образованием для одних лиц

(управомоченных) открывается предусмотренная нормами права и обеспеченная

государством возможность использовать в своих интересах и целях поведение других лиц

(обязанных), для которых соответствующее поведение становится общественно

необходимым».[20] В другом месте своей монографии С. Ф. Кечекьян указывает, что

содержанием права, действительно, всегда являются действия других лиц.[21]

Это мнение нельзя признать правильным. Из того, что не может быть субъективного права

без корреспондирующей ему обязанности, вовсе не следует, что юридическое значение

имеют лишь те действия управомоченного лица, которые направлены на понуждение

обязанного лица к исполнению обязанности. Действия управомоченного, с помощью

которых могут быть непосредственно удовлетворены его интересы (например, по

использованию собственником принадлежащей ему вещи), также не являются

юридически безразличными уже потому, что без них нельзя определить содержание

поведения (действия или бездействия) обязанного лица, которое необходимо

управомоченному.

Следует отметить, что С. Ф. Кечекьян допускает явную непоследовательность, определяя

содержание субъективного права. С одной стороны, как мы уже видели, он усматривает

содержание субъективного права в действиях других лиц. Тем самым в содержание

субъективного права не включается даже предоставленная управомоченному возможность

требовать от обязанных лиц совершения предписанных им действий. В то же время автор

определяет субъективное право как возможность действовать определенным образом, в

частности, требовать определенного поведения другого лица или других лиц и возражает

против сведения субъективного права к «воз-

39

[19] См. С. И. Вильнянский. Лекции по советскому гражданскому праву, стр. 78-

[20] С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 6, 9.

[21]Там же, стр. 143.

можности заставить».[22] Но если в содержание субъективного права включается

возможность поведения самого управомоченного лица, то действия других лиц, по-

видимому, не составляют содержания права.

Таким образом, субъективное право не может быть сведено ни к возможности привести в

действие аппарат государственного принуждения против обязанного лица в случае

неисполнения последним своей обязанности, ни к возможности требовать от обязанного

лица совершения предписанного ему действия или воздержания от действия;

субъективное право нельзя рассматривать и как средство регулирования поведения

обязанного лица, в котором нуждается управомоченный, поскольку при таком подходе к

субъективному праву стирается всякое различие между правом и обязанностью.

Значительно ближе к правильному пониманию субъективного права подошли те авторы,

которые усматривают его существо в поведении, дозволенном нормами права самому

управомоченному лицу. Теория положительного содержания субъективных прав в

советской юридической литературе получила наиболее развернутое обоснование в

работах С.Н. Братуся. Субъективное право С. Н. Братусь определяет как обеспеченную

законом меру возможного поведения управомоченного лица.[23] Такая трактовка

субъективного права в принципе не вызывает возражений; в ней верно схвачено основное,

что характеризует субъективное право, а именно то, что субъективное право является

мерой возможного поведения самого управомоченного лица. Однако предложенное

С.Н.Братусем определение субъективного права все же недостаточно. Во-первых, как

правильно отметила Р.О.Халфина, в определении следует подчеркнуть, что субъективное

право является мерой возможного поведения лица не вообще, а в данном

правоотношении.[24] Во-вторых, как мы увидим в дальнейшем, неоправдано исключение

С.Н.Братусем интереса из содержания субъективного права.

В то же время против определения С.Н.Братуся был выдвинут и ряд необоснованных

возражений. Так, по мнению Д. М. Генкина, в определении следует указать на

обеспеченность поведения управомоченного лица возможностью притя-

40

[22] См. С.Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 9–10, 59.

[23] См. С.Н. Братусь. О соотношении гражданской правоспособности и субъективных

гражданских прав, стр. 33–35; Его же. Субъекты гражданского права, стр. 11.

[24] См. Р.О. Халфина. Рецензия на книгу С. Н. Братуся «Субъекты гражданского права». «Советское

государство и право», 1951, № 3, стр. 72

зания.[25] Такое дополнение излишне, ибо обеспеченность возможностью притязания уже

включена в определение субъективного права как обеспеченной законом меры

возможного поведения.[26] С. Ф. Кечекьян возражает против термина «мера возможного

поведения», указывая, что мера – понятие количественное, предполагающее

соизмеримость различных величин. Между тем возможности действовать,

обеспечиваемые законом и именуемые субъективными правами, многообразны и

несоизмеримы.[27] Это возражение явно надумано. О мере возможного поведения говорят

отнюдь не для сравнения одного Субъективного права с другим, а для определения тех

пределов, в каких управомоченный может действовать. Термин «мера» удачно отражает

то, что всякое субъективное право обеспечивает управомоченному возможность

действовать в пределах, установленных законом. Не нравится С.Ф.Кечекьяну в

определении С.Н.Братуся и слово «поведение». Субъективные права, замечает

С.Ф.Кечекьян, принадлежат не только гражданам, но также юридическим лицам, органам

государства и т. д. Применительно к ним, продолжим мы мысль С.Ф.Кечекьяна, едва ли

уместно говорить о предоставленной субъективным правом возможности поведения.[28]

Этот упрек также неоснователен. Государственные и общественные образования

выступают в качестве субъектов права именно потому, что уполномоченные законом,

уставом или положением живые люди (органы, представители, члены и т. д.)

вырабатывают и осуществляют волю данного образования. Предоставление

государственным и общественным организациям субъективных прав означает

закрепление возможности определенного поведения за теми живыми людьми, которые в

данном правоотношении уполномочены выражать волю субъекта права. Поэтому в

термине «мера возможного поведения» нет ничего одиозного и применительно к

субъективным правам государственных и общественных организаций.

Оставим, впрочем, в стороне чисто терминологические споры и перейдем к

.характеристике комбинационных теорий субъективного права. Несмотря на разнообразие

оттенков общим для всех этих теорий является то, что их авторы не ограничиваются

определением субъективного права как обеспе-

41

[25] См. «Советское государство и право», 1949, № 11, стр. 79 (выступление Д. М.

Генкина).

[26] См. С. Н. Братусь. О соотношении гражданской правоспособности и субъективных

прав, стр. 35.

[27] См С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 56–57.

[28] Там же, стр. 57.

ченной управомоченному меры возможного поведения или возможности поведения, а

делают попытку ввести в определение поведение обязанных лиц. Так, Н. Г. Александров

предлагает различать троякого рода возможности, которыми характеризуется

субъективное право: «1) вид и мера возможного поведения для самого обладателя

субъективного права; 2) возможность требовать известного поведения от других лиц –

поведения, обеспечивающего реализацию первой возможности; 3) возможность

прибегнуть в необходимых случаях к содействию принудительной силы государственного

аппарата для осуществления второй возможности».[29]

Нетрудно заметить, что и вторая и третья возможности вполне охватываются первой. Как

в тех случаях, когда управомоченный требует от обязанного лица совершения

предписанных ему действий, так и в тех, когда управомоченный обращается за

содействием к аппарату государственного принуждения, действует все же он сам, а не

кто-либо другой. Поэтому вторая и третья возможности, как и первая, являются мерой

возможного поведения самого управомоченного лица.

Несколько иной путь избрал О. С. Иоффе, который предлагает различать в субъективном

праве две стороны: дозволенность поведения самого управомоченного и возможность

требовать определенного поведения от обязанных лиц. Как мера дозволенного поведения

субъективное право связывает управомоченное лицо с государством; как возможность

требовать определенного поведения от обязанного лица субъективное право связывает

управомоченного с обязанным лицом. Соответственно этому, пишет О.С.Иоффе,

«...субъективное гражданское право есть обеспеченная гражданским законом мера

дозволенного управомоченному поведения и возможность требовать определенного

поведения от обязанного лица в целях удовлетворения признаваемых законом интересов

управомоченного».[30]

Определение О. С. Иоффе вызывает ряд возражений. Во-первых, нужно подчеркнуть

условность разграничения терминов «дозволенность» и «возможность». В известном

смысле оба они верны, хотя оба несколько односторонни. Термин «дозволенность»

наилучшим образом выражает тот факт, что субъективное право есть возможность

юридическая, а не фактическая. Термин «возможность» не оставляет никаких сомнений в

том, что содержанием права является обеспеченная субъекту возможность поведения, а не

то поведение субъекта,

42

[29] И. Г. Александров. Законность и правоотношения в советском обществе, стр. 108–

109.

[30] О. С. Иоффе. Советское гражданское право, стр.71.

которое уже было им совершено. Не случайно поэтому, что О. С. Иоффе, как бы забыв о

различии употребленных им терминов, говорит и о «двух возможностях»,

предоставляемых субъективным правом.[31] Во-вторых, не ограничиваясь указанием на

возможность (дозволенность) поведения управомоченного лица, О. С. Иоффе, как и Н. Г.

Александров, не учитывает, что возможность требовать определенного поведения от

обязанного лица–это тоже мера возможного поведения самого управомоченного.[32] К

тому же, за исключением тех случаев, когда осуществление права является одновременно

обязанностью, правопорядок именно дозволяет управомоченному, но отнюдь не

заставляет его требовать от обязанного лица определенного поведения. В-третьих, нельзя

согласиться с тем, что при совершении действий, дозволенных правопорядком,

управомоченный не связан с лицами, обязанными по данному правоотношению. Такая

конструкция искусственно выводит часть субъективного права за рамки правоотношения

и противоречит отправным положениям самого О.С. Иоффе о единстве субъективного

права и обязанности.

Следует признать, что при свершении любых действий – как непосредственно

направленных на удовлетворение своих интересов, охраняемых законом, так и

вынуждающих к определенному поведению обязанное лицо – управомоченный связан как

с обязанными лицами, так и с государством. При этом до нарушения субъективного права

никакого особого правоотношения между управомоченным и органом государства,

осуществляющим юрисдикцию, не возникает:[33] правоотношение едино, оно существует

между управомоченным и обязанным; исполнение обязанности обеспечивается

принудительной силой государства.

Выдвинутые в советской юридической науке комбинационные теории субъективного

права представляются нам ненужным усложнением и без того трудной и запутанной

проблемы субъективного права.

Для методологически обоснованного определения субъективного права необходимо

установить место интереса в субъективном праве. Большинство советских юристов,

занимав-

43

[31] Там же.

[32] Следует признать, что в свое время мы допустили аналогичную ошибку. См.

Проблема обеспечения субъективных гражданских прав, стр. 122; Содержание и

гражданско-правовая защита права собственности в СССР. стр. 158.

[33] Не возникает уже потому, что во многих случаях от характера правонарушения зависит, какой именно

орган государства будет уполномочен на защиту права.

шихся интересом, настаивают на включении его в определение субъективного права. К

ним относятся, в частности, А.В.Венедиктов, С.И.Аскназий, О.С.Иоффе, Б.С.Никифоров,

С.Ф.Кечекьян.[34] При этом А.В.Венедиктов и С. И. Аскназий рассматривают интерес в

качестве ведущего элемента субъективного права. А. В. Венедиктов примат интереса над

волей объясняет тем, что содержание юридического (волевого) отношения определяется

самим экономическим отношением.[35]

С.И.Аскназий указывал, что «воля и интерес являются понятиями коррелятивными. Воля

всегда направлена на достижение определенных эффектов, на осуществление

определенных интересов волящего, на достижение выдвинутых им целей. Из этих двух

неразрывно связанных друг с другом понятий – воли и интереса – ведущая роль...

приходится на долю интереса. Воля, взятая вне учета объекта (цели, интереса), на который

она направлена, – это лишь психологическое понятие и в такой абстрактной форме оно

едва ли может быть эффективно научно использовано в социальных дисциплинах». В

дальнейшем С. И. Аскназий отметил, что содержанием воли являются цель и интерес, на

достижение которых она направлена.[36]

Высказываясь за включение интереса в содержание охраняемой правопорядком

возможности поведения, Б.С.Никифоров считает даже, что, с точки зрения уголовного

права, эти1 две категории–«возможность» и «интерес»–«можно, ноне нужно

различать».[37] За включение интереса (цели) в содержание субъективного права

высказался и С. Ф. Кечекьян:

«Право в субъективном смысле немыслимо без цели (тем самым, без интереса), а где

имеется цель, там необходимо предполагается и воля, способная ставить цели и подбирать

для них средства».[38]

44

[34] См. А. В. Венедиктов. Государственная социалистическая собственность. Изд. АН

СССР, М.-Л., 1948, стр. 36–38, прим. 75-е; С. И. Аскназии. Рецензия на книгу С. Н.

Братуся «Юридические лица в советском гражданском праве». «Советское государство и

право», 1948, № 5, стр. 59; О, С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому

праву,. стр. 73; Его же. Советское гражданское право, стр. 73; Б. С. Никифоров. Объект

преступления по советскому уголовному праву. Автореферат докт. дисс. М., 1956, стр. 9,

10, 10–11; М. П. Карева, С. Ф. Кечекьян. О социалистических правоотношениях, стр. 22.

[35] См. А. В. Венедиктов. Государственная социалистическая собственность, стр. 36, 38,

прим. 75-е.

[36] См. С. И. Аскназий. Рецензия на книгу С. Н. Братуся, стр. 59.

[37] См. Б. С. Никифоров, ук. автореферат, стр. 10–11.

[38] М. П. Карева, С. Ф. Кечекьян. О социалистических правоотношениях, стр. 22

Против включения интереса в определение субъективного права решительно выступил

С.Н.Братусь. Субъективное право, полагает С.Н. Братусь, не может быть определено через

интерес, который является предпосылкой и целью субъективного права, но не его

сущностью.[39]

В вопросе о месте интереса в субъективном праве явно неопределенную позицию занял В.

И. Серебровский, С одной стороны, автор выражает согласие с мнением С. Н. Братуся о

соотношении субъективного права и интереса. Это не помешало ему тут же заявить, что

«...интерес, понимаемый как социально значимый, классовый интерес, имеет решающее

значение для субъективного гражданского права».[40] Более того, авторское право в

субъективном смысле В.И.Серебровский определяет «...как обеспеченную государством

за автором исключительную возможность использования по его усмотрению созданного

им произведения в целях удовлетворения своих имущественных и неимущественных

интересов дозволенными законом способами и в пределах, установленных законом».[41]

Как видим, интерес прямо введен здесь в субъективное право в качестве необходимого его

элемента. А ведь именно против этого и возражает С. Н. Братусь.

Следует признать, что интерес является необходимым и притом ведущим элементом

содержания субъективного права. С. Н. Братусь неправ, когда рассматривает интерес

лишь в качестве предпосылки и цели субъективного права. Подобно тому, как классовый

интерес определяет содержание воли господствующего класса, возведенной в закон,

который как раз я направлен на защиту этого интереса, так и заслуживающий охраны

индивидуальный интерес управомоченного лица определяет содержание его воли,

наполняя ее тем реальным общественным содержанием, без которого понятие воли –

пустая абстракция. Если верно, что классовая природа права обнаруживает себя прежде

всего в характере удовлетворяемого правом интереса, что утрата социально значимого

интереса приводит и к утрате права, то есть все основания для того, чтобы включить

интерес в определение субъективного права.

Исходя из изложенного, субъективное право может быть определено как закрепленная за

управомоченным в целях удовлетворения его интересов мера возможного поведения в

45

[39] См. С. Н. Братусь. О соотношении гражданской правоспособности и субъективных гражданских прав,

стр. 34 ; Его же. Субъекты гражданского права, стр. 19 – 21.

[40] В. И. Серебровский. Вопросы советского авторского права,

стр. 95, прим. 1-е.

[41] Там. же, стр. 27.

данном правоотношении, обеспеченная возложением обязанностей на других лиц.

Таким образом, субъективное, право выражает способность самого управомоченного к

определенному поведению, в том числе способность вызывать требуемое для

удовлетворения интересов управомоченного поведение обязанных лиц. Определив

субъективное право, мы без труда сможем определить и содержание её коррелята–

субъективной обязанности. Если субъективное право–это дозволенная управомоченному

мера возможного поведения, то субъективная обязанность – это предписанная обязанному

мера должного поведения. Если мера возможного поведения предоставляется

управомоченному в целях удовлетворения его интересов, то мера должного поведения

предписывается обязанному в целях удовлетворения интересов управомоченного. Если

мера возможного поведения, дозволенного управомоченному, обеспечивается

возложением обязанностей на других лиц, то мера должного поведения, предписанная

обязанному, обеспечивается предоставлением управомоченному возможности требовать

от обязанного лица исполнения обязанности, опираясь на аппарат государственного

принуждения.

Соответственно этому субъективная обязанность может быть определена как

предписанная обязанному лицу в целях удовлетворения интересов управомоченного мера

должного поведения в данном правоотношении, обеспеченная предоставлением

управомоченному возможности требовать от обязанного лица исполнения обязанности,

опираясь на аппарат государственного принуждения.

С. Ф. Кечекьян возражает против определения обязанности. как должного поведения,

поскольку сама обязанность состоит в «долженствовании должного поведения; словами

же «должное поведение» обозначается исполнение обязанности, а не сама

обязанность.[42] Следует согласиться с тем, что обязанность может, выражаясь словами

С. Ф. Кечекьяна, «простираться только на будущее время». Однако этот существенный

признак обязанности наилучшим образом выражен именно в определении ее как

предписанной обязанному лицу меры должного поведения. Тем самым в определении

подчеркивается, что содержанием обязанности является именно предписанное субъекту

поведение, а не то поведение субъекта, которое им уже совершено.

Определив содержание субъективного права и корреспондирующей ему обязанности, мы

можем рассмотреть вопрос»,

46

[42] См. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 60.

представляет ли правоотношение двустороннюю или трехстороннюю связь. Суть этого

вопроса состоит в следующем. Для юриста-марксиста правоотношение немыслимо вне

связи каждого из его субъектов с государством. На этом основании Н. Г. Александров

сделал вывод, что «всякое юридическое отношение (в силу необходимой связи с

государством,– Ю. Т.) представляет собой не только двустороннюю связь, но всегда

вместе с тем и трехстороннюю связь. Всякое правоотношение заключает в себе

потенциальную связь каждого из субъектов с государством».[43] Мнение

Н.Г.Александрова по этому вопросу поддержал Л. С. Явич.[44] Напротив, Г.А.Аксененок,

С. И. Вильнянский и С. Ф. Кечекьян выступили против тезиса о наличии в

правоотношении трехсторонней связи.[45] Аргументация противников «трехсторонней

связи» сводится к следующему. Из того, что правоотношение не может возникнуть без

нормы права, а права и обязанности субъектов правоотношения обеспечены государством,

вовсе не следует, что правоотношение представляет собой не только двустороннюю связь

его субъектов, но и трехстороннюю связь–между его субъектами и между ними и

государством. Связь с государством субъектов данного правоотношения, во-первых,

потенциальна и, во-вторых, вообще находится за его пределами; она, эта связь, лежит в

основе другого правоотношения, которое возникнет, если обязанность будет нарушена.

Кроме того, не следует забывать, что субъекты правоотношения в пределах,

установленных законом, действуют самостоятельно.

Некоторые из этих аргументов неубедительны. Нельзя согласиться с тем, что связь

субъектов данного правоотношения с государством до момента правонарушения

потенциальна. На всех стадиях развития правоотношения связь его субъектов с

государством носит вполне реальный характер и выражается в, том, что, во-первых,

правоотношение вообще. немыслимо без нормы права, в которой воплощена воля

государства, и, во-вторых, в случае нарушения обязанным лицом

47

[43] Н. Г. Александров. Некоторые вопросы учения о правоотношении. Труды научной

сессии ВИЮН 1–6 июля 1946 г. Госюриздат, М., 1948, стр. 37. Ср.: Его же. Законность и

правоотношения в советском обществе, стр. 99–100.

[44] См. Л. С. Явич. Проблема содержания и формы в праве. «Ученые записки

Таджикского государственного университета», т. VIII. Сталина-бад, 1955, стр. 61. Ср.: Его

же. Советское право – регулятор общественных отношении в СССР, стр. 77.

[45] См. Г. А. Аксененок. Земельные правоотношения в СССР. Госюриздат, М., 1958, стр.

71–73; С. И. Вильнянский. Лекции по советскому гражданскому праву, стр. 78; С. Ф.

Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 25–27.

возложенной на него обязанности управомоченный может привести в действие аппарат

государственного принуждения.

Вне связи каждого из субъектов с государством, которая возникает и прекращается вместе

с правоотношением, не может быть и связи между самими субъектами правоотношения.

Однако термин «трехсторонняя связь» действительно неудачен, поскольку

правоотношение существует только между его субъектами, но не между ними и

государством. Что же касается правоотношения между государством в лице органа,

осуществляющего юрисдикцию, с одной стороны, управомоченным и обязанным, с

другой, то оно возникает, как правило, лишь тогда, когда обязанный субъект нарушит

возложенную на него обязанность. К тому же во многих случаях для возникновения

правоохранительного отношения недостаточно, чтобы обязанность была нарушена;

необходимо, помимо этого, чтобы управомоченный обратился к органам государства за

содействием в защите принадлежащих ему прав. Благодаря действию принципа

диспозитивности такое обращение, как правило, необходимо для возникновения

гражданско-процессуального правоотношения между судом, с одной стороны, истцом и

ответчиком, с другой

Таким образом, ни одно правоотношение немыслимо вне связи его субъектов с

государством, однако как правоотношение оно существует все же только между его

субъектами и с этой точки зрения характеризуется двусторонней, а не трех сторонней

связью.

3. Общее понятие объекта правоотношения

Проблема объекта правоотношения принадлежит в теории права к одной из наиболее

трудных. Здесь все подвергается сомнению начиная от того, нужна ли вообще такая

категория как объект правоотношения, и кончая вопросом, что же следует понимать под

объектом правоотношения Исследование этой сложной и многогранной проблемы следует

начать с определения общего понятия объекта правоотношения.

По вопросу о понятии объекта правоотношения в советской юридической науке

выкристаллизовались, в основном, две точки зрения Согласно первой из них, объектом

правоотношения уделяется то, по поводу чего правоотношение устанавливается;[46]

согласно второй, под объектом следует понимать то,

48

[46] См например Н. Г. Александров. Законность и правоотношения в советском

обществе, стр 117, 119

на что правоотношение направлено.[47] Некоторые авторы так и не заняли в этом вопросе

определенной позиции Так, М. М. Агарков в монографии «Обязательство по советскому

гражданскому праву» предлагал «…считать объектом права то, на что направлено

поведение обязанного лица.» [48]В макете учебника по теории государства и права,

опубликованном в 1948 г., тот же автор дал следующее определение объекта права

«Объектом права в юридической науке принято называть то, по поводу чего возникает

правоотношение, что составляет предмет притязаний и обязанностей в правоотношении»

[49]Наконец, есть и такие авторы, которые считают, что ничего не изменится от того,

определим ли мы объект как то, на что правоотношение направлено, или как то, по поводу

чего оно возникает [50]

Спор о том, что же следует понимать под объектом право отношения, не является

праздным. От его решения во многом зависит определение места правоотношения в ряду

других общественных явлений и раскрытие его служебной роли.

Для определения общего понятия объекта правоотношения следует исходить из того, что

всякое правоотношение выступает в качестве посредствующего звена между нормой

права и тем фактическим общественным отношением, на которое норма права

воздействует как на свой объект Следует поэтому согласиться с О С Иоффе, который

определяет объект правоотношения как то, на что правоотношение направлено и что

способно реагировать на воздействие правоотношения.[51] В этом определении четко

раскрыта служебная роль по регулированию общественных отношений, выполняемая

правоотношением.

Напротив, определяя объект как то, по поводу чего правоотношение устанавливается, мы

лишаем себя возможности ответить на основной вопрос, для чего вообще возникает

правоотношение

С вопросом о понятии объекта правоотношения неразрывно связан вопрос, возможны ли

безобъектные правоотношения. Существование безобъектных правоотношений

допускают, в частности М М Агарков, С Н Братусь, Г. Н. Полянская.[52]

49

[47] См О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 81–82

[48] М. М. Агарков. Обязательство по советскому гражданскому праву, стр. 22–23

[49] Теория государства и права Макет 1948, стр 498–499

[50] См , например, А 1К Ю р ч е н к о, vk соч , стр 236

[51] См. О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 81–82,

Его же Советское гражданское право, стр. 168

[52] См Теория государства и права Макет 1948, стр. 474, «Советское государство и

право», 1950, № 9, стр 85 (выступления С. Н. Братуся и Г. Н. Полянской)

Против безобъектных правоотношений выступили О. С. Иоффе, Д. М. Генкин, И. Б.

Новицкий, И. Л. Брауде.[53] Не допускает существование безобъектных правоотношений,

по-видимому, и М. В. Гордон.[54]

Всякое правоотношение выполняет определенную служебную роль по регулированию

лежащих в его основе общественных отношений, явлений, процессов. Поэтому

безобъектных, т. е. ни на что не направленных, ни на что не воздействующих

правоотношений быть не может.

Существенно расходясь в определении объекта правоотношения, подавляющее

большинство советских юристов не отвергает самой категории объекта правоотношения.

Правда, иногда раздаются голоса и противников данной правовой категории. Так, М. П.

Лебедев предлагает отказаться от категории объекта правоотношения, сосредоточив

внимание на исследовании правовых результатов отдельных правоотношений.[55] С. Ф.

Кечекьян считает, что термин «объект права» неприменим ни к объективному праву, ни к

правоотношению; речь может идти лишь об объекте субъективного права, который автор

определяет как объект правового господства управомоченного лица.[56]

Возражения против категории' объекта правоотношения несостоятельны. Исследование

результатов правоотношений не должно приводить к отказу от категории объекта

правоотношения. Появление законченного результата правоотношения влечет за собой

прекращение данного правоотношения, поскольку цель последнего достигнута. Между

тем правоотношение выполняет служебную роль по регулированию общественных

отношений как раз до тех пор, пока оно существует.

Ничем не обоснована аргументация С. Ф. Кечекьяна против категорий «объект нормы

права» и «объект правоотношения». Если еще можно сомневаться в том, выполняет ли

правоотношение роль регулятора общественного отношения, то служебная роль правовой

нормы ни у кого не вызывает сомнений. Когда говорят об объекте нормы права, то имеют

в виду

50

[53] См. О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 84;

«Советское государство и право», 1950, № 9, стр. 86 (выступление Д. М. Генкина); И. Б.

Новицкий, -Л. А. Лунц. Общее учение об обязательстве. Госюриздат, М., 1950, стр. 41–43;

И. Л. Брауде. К вопросу об объекте правоотношения по советскому гражданскому праву.

«Советское государство и право», 1951, №3, стр.56.

[54] См. М. В. Гордон. Советское авторское право, стр. 56–57.

[55] См. «Советское государство и право», 1956, №3, стр. 131 (выступление М. П.

Лебедева).

[56] См. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, етр. 137, 138,

прим. 1-е на стр. 137–138, 140, 142.

объект воздействия или объект регулирования правовой нормы, каковым являются

общественные отношения. Попытка же выбросить за борт категорию «объект

правоотношения», предпринятая С. Ф. Кечекьяном, ведет к безобъектности субъективной

обязанности. Совершенно очевидно, что правовая обязанность, которая ни на что не

воздействует, вообще никому не нужна. Неудовлетворительно и предложенное С. Ф.

Кечекьяном общее понятие объекта, поскольку под него может быть подведено все то, по

поводу чего правоотношение устанавливается.[57]

Многие авторы, исследовавшие проблему правоотношения, предлагают различать объект

правового регулирования и объект правоотношения; объект правоотношения и объект

права; объект правоотношения и объект прав и обязанностей и т. д. Так, О. С. Иоффе

различает объект нормы права и объект правоотношения; О.А.Красавчиков – объект

правового регулирования и объект правоотношения; А.К.Юрченко – предмет правового

регулирования и объект правоотношения; С. И. Вильнянский – объект воздействия

объективного права и объект правоотношения; Л. С. Явич – объект правового

регулирования и объект прав и обязанностей; Г. А. Аксененок–предмет правоотношения

(предмет регулирования) и объект права; А. К. Стальгевич – объект правоотношения и

объект прав и обязанностей; В.С.Тадевосян – объект сделки, договора и объект правового

воздействия; Г. И. Федькин – объект права собственности и объект правоотношения и т.

д.[58] Все эти попытки представляются нам искусственным усложнением и без того

сложной проблемы объекта правоотношения. Прежде всего, для тех случаев, когда норма

права регулирует общественное отношение через посредство правоотношения, нет

необходимости различать объект норм права (объект правового регулирования) и объект

правоотношения (объект прав и обязанностей, как это делают О. С. Иоффе, О.

А.Красавчиков, А. К. Юрченко, С. И. Вильнянский, Л. С. Явич. Объект нормы права

совпадает в этих случаях с объектом. правоотношения. Неубедительна и попытка Г. А.

Аксененка различать предмет правоотношения, каковым автор считает

51

[57] Как мы увидим в дальнейшем, именно так С. Ф. Кечекьян и поступает.

[58] См. О. С. Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 85; О. А.

Красавчиков, ук. автореферат, стр. 4; А. К. Юрченко, ук. соч., стр. 236; С. И. Вильнянский,

ук. соч., стр. 82–83,. 281; Л. С. Явич. Советское право – регулятор общественных

отношений в СССР, стр. 92, прим. 1-е; Г. А. Аксенен ок, ук. соч., стр. 134; А. К.

Стальгевич, ук. соч., стр. 30, 31; «Советское государство и право», 1954, № 6, стр. 120

(выступление В. С. Тадевосяна); Теория государства и права. Учебник для вузов.

Госюриздат, М., 1955, стр. 417.

общественные отношения, и объект права, каким в земельных правоотношениях является

земля.[59] Во-первых, мы считали бы правильным «перевернуть» предложенное автором

решение проблемы, признав общественное отношение объектом, а землю – предметом

правоотношения; во-вторых, земля является предметом земельного правоотношения в

целом, а не только одного субъективного права как элемента правоотношения.[60]

Нельзя согласиться и с А. К. Стальгевичем, который предлагает различать объект

правоотношения и объект прав и обязанностей субъектов правоотношения.[61] С нашей

точки зрения, объект правоотношения и объект субъективных прав и обязанностей, из

которых состоит правоотношение,–это одно и то же. Проводимое А. К. Стальгевичем

разграничение тем более странно, что сам он признает элементами правоотношения

только субъективные права и обязанности.[62]

Наконец, явно неубедительны предложения В. С. Тадевосяна и Г.И.Федькина различать

объект правоотношения и объект сделки, договора, объект правоотношения и объект

права собственности.[63] В. С. Тадевосян не учитывает, что понятие сделки, в том числе и

договора, рассматривается в теории права не только в качестве юридического факта, но и

в качестве правоотношения. Когда говорят об объекте сделки, то имеют в виду сделку как

правоотношение, а не как юридический факт. Поэтому проводимое В.С.Тадевосяном

разграничение объекта сделки и правоотношения лишено всякого смысла. Аналогичную

ошибку допускает и Г. И. Федькин, забывающий о том, что право собственности как

субъективное право – элемент правоотношения собственности. Совершенно очевидно

поэтому, что объект субъективного права собственности совпадает с объектом

правоотношения собственности. Таким образом, в ходе дальнейшего изложения мы будем

исходить из того, что объект нормы права и правоотношения, правоотношения и

субъективных прав и обязанностей, правоотношения и «сделки», правоотношения и права

собственности – это одно и то же.

52

[59] См. Г. А. Аксененок, ук. соч., стр. 134.

[60] Впрочем, в дальнейшем и сам Г. А. Аксененок многократно геворит о земле как об

объекте земельных правоотношении (см., например, стр 135, 136).

[61] См. А. К. Стальгевич, ук. соч. стр. 30–32.

[62] Там же, стр. 31.

[63] См. «Советское государство и право», 1954, № 6, стр. 120 (выступление В. С.

Тадевосяна); Теория государства и права, 1955, стр. 417.

4. Теории объекта правоотношения и их критика

Многочисленные теории объекта правоотношения, выдвинутые в советской юридической

науке, могут быть разбиты на две основные группы. К первой из них следует отнести

теории, авторы которых признают множественность объектов правоотношения (так

называемые плюралистические теории); ко второй – теории, авторы которых отстаивают

единство объекта правоотношения (так называемые монистические теории).

За признание множественности объектов правоотношения в разное время высказались

М.М.Агарков, Н.Г.Александров, И.Л.Брауде, С.И.Вильнянский, М.В.Гордон, О. А.

Красавичков, И.Б.Новицкий, Г.И.Петров, В.И.Серебровский, Л. С. Явич, К. К. Яичков и

др.[64] Несколько особняком стоит концепция С. Ф. Кечекьяна, который выступает за

множественность объектов, но не правоотношения, а права.[65] В качестве сторонников

монистических концепций объекта правоотношения могут быть названы С.Н.Братусь,

Д.М.Генкин, О.С.Иоффе, Б.С.Никифоров, Я.М.Магазинер и др.[66]

Наряду с этим, острая научная полемика происходит нетолько между сторонниками

плюралистических и монистических теорий объекта правоотношения, но и внутри каждой

из этих двух основных групп теорий.

Остановимся вначале на характеристике плюралистических теорий объекта

правоотношения.

Некоторые авторы (С. И. Вильнянский, О. А. Красавчиков,. К. К. Яичков) под объектом

правоотношения понимают то

53

[64] См. Теория государства и права. Макет. 1948, стр. 500; Н. Г. Александров. Законность

и правоотношения в советском обществе, стр. 117; И. Л. Брауде, ук. соч., стр. 58; С. И.

Вильнянский, ук. соч., стр. 82–83; М. В. Гордон, ук. соч., стр. 56–60; О. А. Красавчиков,

ук. автореферат, стр. 4; И. Б. Новицкий, Л. А. Лунц. Общее учение об обязательстве, стр.

43–45; Г. И. Петров. Сущность советского административного права. Докт. дисс. Л., 1956,

стр. 180–181; В. И. Серебровскии. Вопросы советского авторского права, стр. 30–31; Л. С.

Явич. Советское право–регулятор общественных отношений в СССР, стр. 32, прим. 1-е; К.

К. Яичков. К учению о гражданском правоотношении. «Вестник МГУ», серия экономики,

философии и права, вып. I, 1956, стр. 130, 140.

[65] См. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 137–156.

[66] См. «Советское государство и право», 1950, № 9, стр. 86 (выступление С. Н. Братуся);

«Советское государство и право», 1950, №9, стр. 86 (выступление Д. М. Генкина); О. С.

Иоффе. Правоотношение по советскому гражданскому праву, стр. 81–84; Его же. Спорные

вопросы учения о правоотношении, стр. 49–50; Его же. Советское гражданское право, стр.

168–172; Б. С. Никифоров, ук. автореферат, стр. 18; Я. М. Магазинер. Объект права.

Очерки по гражданскому праву. Изд. ЛГУ, Л., 1957,. стр. 65–78.

материальное или нематериальное благо, по поводу которого возникает правоотношение.

Так, К.К.Яичков к объектам правоотношения относит вещи, услуги, продукты духовного

творчества, личные блага, права и т.д ;[67] С.И.Вильнянский – материальные предметы

(вещи), деньги, личные блага, услуги, произведения творческой деятельности.68[68]

М. М. Агарков в число объектов права включает вещи, продукты духовного творчества и

личные блага.[69] Н. Г. Александров предлагает различать объект правового воздействия

и внешний объект поведения людей. К внешним объектам автор относит вещи и

объективированные продукты интеллектуального творчества. Внешний объект поведения

людей существует лишь в имущественных правоотношениях; в неимущественных

правоотношениях его вообще нет.[70]

По мнению И. Л. Брауде, объектами правоотношений могут быть результаты действий

граждан и организаций, вещи, продукты духовного творчества и личные блага.[71]

И.Б.Новицкий объектом права собственности признает вещь, обязательства – поведение

обязанного лица.[72] Г. И Петров считает объектами советских правовых отношений

материальные и духовные ценности, поведение людей и личные нематериальные блага

[73]

Л С Явич к объектам прав и обязанностей субъектов правоотношений относит предметы,

действия и права [74]

М В Гордон делает попытку теоретически обосновать признание множественности

объектов правоотношения. Он указывает, что монистические теории объекта дают

слишком общий ответ на вопрос об объекте правоотношения. Таким ответом не снимается

дальнейшее изучение проблемы объекта правоотношения и необходимость искать за

«первичным» объектом более конкретный «вторичный» объект. К объектам

правоотношения автор относит вещи, действия и результаты творчества.[75]

Множественность объектов права в принципе признает и В И. Серебровский. В

соответствии с задачами своего исследования В. И Серебровский определяет объект

[67] См. К. К. Яичков, ук соч., стр. 130. в8 См. С. И. Вильнянский, УК. соч, стр 82–83

[68] См. С. И. Вильнянский, УК. Соч., 82 – 83.

[69] См. Теория государства и права. Макет. 1948, стр. 500

[70] См. Н Г Александров Законность и правоотношения в советском обществе, стр. 117–

118

[71] См. И Л Брауде, ук. соч, стр. 58.

[72] См. И. Б. Новицкии, Л. А. Лунц, ук. соч., стр. 43–45

[73] См. Г. И. Петров, УК. соч., стр. 181

[74] См. Л. С. Явич. Советское право – регулятор общественных отношений в СССР, стр.

92, прим. 1-е.

[75] См. М. В. Гордон, УК. Соч., стр. 57–58.

авторского права как продукт духовного творчества данного лица, т. е. созданное им

произведение.[76]

Считая надуманным термин «объект правоотношения», С. Ф. Кечекьян выступает за

множественность объектов права. Вначале С. Ф. Кечекьян относит к объектам права

действия обязанного лица, действия управомоченного лица, вещи и нематериальные

блага. Однако в дальнейшем он включает в число объектов права вещи, действия

обязанных лиц, действия управомоченных лиц, продукты духовного творчества» Что же

касается нематериальных благ, то автор отрицает за ними значение самостоятельного

объекта права, считая, что их содержание может быть раскрыто через действия

управомоченных и обязанных лиц.[77]

Как видим, плюралистические теории объекта правоотношения довольно разнообразны,

однако всем им присущи по крайней мере два общих недостатка. Во-первых, во всех

плюралистических теориях отсутствует научно обоснованное общее понятие объекта

правоотношения. Между тем наличие такого общего понятия не только не обедняет

содержание объекта правоотношения, как полагает М. В Гордон, а как раз напротив,

только и дает возможность раскрыть содержание объекта во всей его полноте. Именно

отсутствие общего понятия объекта правоотношения и позволяет сторонникам

плюралистических теорий подводить под понятие объекта все то, по поводу чего

правоотношение возникает, в результате чего действительно происходит обеднение

содержания подлинного объекта. Во-вторых, плюралистические теории противоречат

самой цели научного исследования, которая состоит в том, чтобы внешнее многообразие

явлений, выступающее на поверхности, свести к согласованному внутреннему единству.

Особенно неудовлетворительны те из плюралистических теорий, в которых в качестве

объектов правоотношений фигурируют как вещи, так и действия людей Можно подумать,

что в правоотношениях, которые имеют дело с вещами (например, в правоотношениях

собственности), нет места поведению людей.

Покажем на примере концепции С. Ф. Кечекьяна, насколько противоречивы и

несогласованы в отдельных своих частях плюралистические теории объекта права. При

этом следует иметь в виду, что у С. Ф. Кечекьяна речь идет именно об объ-

55

[76] См В. И. Серебровскии. Вопросы советского авторского права, стр. 30–31.

[77] См. С. Ф. Кечекьян. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 142, 150,

155–156.

ектах права, но не об объектах правоотношения,[78] что само по себе лишено прочного

научного основания. Под объектом права автор понимает объект правового господства

управомоченного лица.[79] После ряда колебаний он относит к числу объектов права

вещи, действия обязанных лиц, действия управомоченных лиц, продукты духовного

творчества.[80] С. Ф. Кечекьян отмечает, что объект права – это нечто отличное от

содержания права или содержания правоотношения и упрекает сторонников

монистической теории объекта, признающих объектом правоотношения только поведение

обязанных лиц, в том, что объект правоотношения совпадает у них с содержанием

правоотношения.[81] Однако сам он тут же признает, что в тех случаях, когда объектом

права является действие или бездействие обязанного лица, объект права совпадает с

содержанием права.[82] В дальнейшем автор вновь делает явно неудачную попытку

разграничить действия как содержание прав и обязанностей и действия как объект права

Он отмечает, что, во-первых, содержание данного конкретного правоотношения может не

исчерпывать всех правомочий субъекта права, связанных с его господством над данным

объектом, и, во-вторых, действия, образуя содержание правоотношения, выступают

именно как объект права, но не как объект правоотношения.[83] Нетрудно заметить, что

эти разъяснения не помогают делу. Вопрос о разграничении содержания правоотношения

и объекта права так и остался у О. Ф. Кечекьяна нерешенным.

Не вдаваясь в оценку других плюралистических теории, перейдем к характеристике

монистической теории объекта правоотношения, разработанной О. С. Иоффе и Я М.

Магазинером.

Монистическая теория объекта правоотношения первоначально была изложена

Я.М.Магазинером в статье «Заметки о праве» Позднее автор перенес ее в курс советского

хозяйственного права.[84] В течение двух десятков лет эта теория пребывала в зачаточном

виде, пока, наконец, в 1947 г. она не получила глубокого обоснования и дальнейшего

развития в диссертации О. С. Иоффе «Правоотношение по советскому

56

[78] См. С. Ф. Кечекьян, ук соч., стр. 142

[79] См там же, стр. 137

[80] См. там же, стр. 150, ср стр. 142

[81] См там же, стр. 138, 142–143

[82] См там же, стр. 142, 147 148

[83] См там же, стр. 143–144, 148

[84] См. Я. М. Магазинер. Заметки о праве «Вестник юстиции Узбекистана», 1925, № IV–

V, Его же Советское хозяйственное право. Л , 1928. стр. 174–186 В 1957 г Я. М. Магазинер

вновь выступил с защитой этой теории См его статью «Объект права», стр. 65–78

гражданскому праву». В 1949 г. те же взгляды были изложены О. С. Иоффе в

одноименной монографии Суть монистической теории объекта, развитой О. С. Иоффе и

Я. М. Магазинером в указанных работах, сводится к следующему.

Содержанием всякого правоотношения являются права и обязанности его участников. Что

же касается поведения участников правоотношения, то оно не может быть включено в

содержание права и обязанности. Поведение управомоченного не может быть включено в

содержание субъективного права, поскольку право всегда является правом на чужие, а не

на свои собственные действия; права на собственные действия, как и на собственную

личность, вообще нельзя иметь. Поведение обязанного лица также не составляет

содержание обязанности, поскольку в момент возникновения правоотношения поведение

обязанного лица, как правило, только еще обусловливается; в тот же момент, когда

обязанное лицо совершит предписанное ему действие, правоотношение прекратит свое

существование, поскольку содержание его будет исчерпано. Включив поэтому поведение

обязанного лица в содержание правоотношения, мы были бы вынуждены признать, что

правоотношение существует лишь постольку, поскольку оно не приобретает реального

содержания.

Оба автора настойчиво подчеркивают, что не может быть безобъектных правоотношений.

Под объектом же правоотношения (субъективных прав и обязанностей) О. С. Иоффе и Я.

М. Магазинер понимают то, на что правоотношение направлено и что способно

реагировать на воздействие правоотношения. Поскольку только человеческое поведение

способно реагировать на воздействие правоотношения, поведение и должно быть

признано объектом последнего. При этом объектом правоотношения является поведение

только обязанного лица, поскольку и право, и обязанность призваны обеспечить

управомоченному определенное поведение обязанного лица.

Таким образом, содержанием правоотношения О.С.Иоффе и Я.М.Магазинер признают

права и обязанности его участников, а объектом – поведение обязанного лица.[85] При

этом, если О.С.Иоффе рассматривает объект в качестве необходимого элемента

правоотношения, то Я. М. Магазинер, хотя и не признает существование безобъектных

правоотношений, не относит объект к элементам правоотношения.

57

[85] К разработанной О. С. Иоффе и Я. М. Магазинером теории правоотношения в 1950 г.

в основном присоединился Д М. Генкин См. Советское гражданское право, т. I. Учебник

для вузов Госюриздат, М., 1950, стр-103–111; см также «Советское государство и право»,

1950, №9, стр. 86 (выступление Д М. Генкина).

Концепция О. С. Иоффе и Я. М. Магазинера имеет ряд бесспорных преимуществ по

сравнению с плюралистическими теориями объекта правоотношения. Принципиально

правильным представляется нам прежде всего самый подход авторов к изучению объекта

правоотношения, который выражается, во-первых, в признании единства объекта

правоотношения и, во-вторых, в научно обоснованном общем определении объекта.

В то же время концепция О. С. Иоффе и Я. М. Магазинера не свободна от весьма

существенных недостатков. Укажем на основные из них.

Верно, конечно, что содержанием правоотношения являются права и обязанности его

участников. Необходимо, однако, идти дальше констатации этого очевидного факта и

определить, что является содержанием самих этих прав и обязанностей. В противном

случае бессодержательными окажутся не только права и обязанности, но и

правоотношение в целом. Именно так и получилось у О.С.Иоффе и Я.М.Магазинера,

которые не включают в содержание правоотношения ни поведение, дозволенное

управомоченному, ни поведение, предписанное обязанному. Названные авторы не

учитывают, что поведение, дозволенное и предписанное субъектам правоотношения,

находится не вне, а внутри субъективных прав и обязанностей, образуя содержание

последних.[86] Аргументы, выдвинутые против включения поведения субъектов в

содержание правоотношения, неубедительны. Во-первых, поведение управомоченного

лица не является чем-то юридически безразличным, как полагают О.С.Иоффе и

Я.М.Магазинер. Во-вторых, авторы, предлагавшие включить поведение субъектов в

содержание правоотношения, никогда не имели в виду поведение субъектов, которое уже

было ими совершено. Речь шла именно о дозволенном и предписанном субъектам

правоотношения, но еще не совершенном ими поведении. При этом было бы неверно

считать, что поведение субъектов приобретает реальное содержание лишь в момент

осуществления ими субъективных прав и обязанностей. Взаимодействие социальной воли,

возведенной в закон, с индивидуальной волей участников правоотношения, как правило,

имеет место до возникновения правоотношения и во всяком случае предшествует его

осуществлению. Нельзя поэтому согласиться с тем, что, включая возможное и должное

поведение субъектов в содержание правоотношения, мы лишаем последнее реального

содержания.

58

[86] Не случайно поэтому О. С. Иоффе, оставив бессодержательными права и обязанности

участников правоотношения, включил в правоотношение в качестве необходимого его

элемента объект правоотношения. Тем самым роль содержания правоотношения у О. С.

Иоффе по существу выполняет его объект.

Таким образом, первый недостаток концепции О.С.Иоффе и Я.М.Магазинера состоит в

том, что оба автора лишили субъективные права и обязанности, а тем самым и

правоотношение в целом реального содержания.

Второй недостаток состоит в том, что О. С. Иоффе и Я. М. Магазинеру не удалось

разграничить содержание субъективной обязанности и ее объект. Вряд ли можно

сомневаться в том, что содержанием обязанности является предписанное обязанному

лицу, еще не совершенное им поведение. У О.С.Иоффе и Я.М.Магазинера то же самое

поведение выступает в качестве объекта обязанности, поскольку право воздействует на

волю и сознание субъекта обязанности, вынуждая его к совершению предписанных

действий. Совершенно очевидно, что объектом обязанности не может быть то поведение

субъекта, которое уже было им совершено. Таким образом, одно и то же поведение

образует и содержание и объект обязанности. Но разве одно и то же поведение может

быть одновременно и содержанием обязанности и ее объектом. Таков второй

существенный недостаток концепции О.С.Иоффе и Я.М.Магазинера, на который

обращалось внимание в литературе вопроса.[87] Правда, не все авторы, отметившие этот

недостаток, сами достаточно последовательны. Мы уже отмечали колебания С. Ф.

Кечекьяна в вопросе о разграничении содержания и объекта правоотношения. Не

отличается достаточной четкостью и позиция в этом вопросе М. П. Карпушина. С одной

стороны, автор критикует О. С. Иоффе за то, что последний смешивает содержание и

объект правоотношения. В то же время сам М. П. Карпушин содержанием

правоотношения признает поведение его участников, а объектом – их волю и

сознание.[88] Для разграничения содержания и объекта М.П.Карпушину придется, по-

видимому, исключить из поведения субъектов правоотношения их волю и сознание, но в

таком случае выходит, что реально совершаемое субъектами действия направлены

(воздействуют) на волю и сознание тех же субъектов. Неприемлемость этого вывода,

который логически вытекает из аргументации М. П. Карпушина, очевидна.[89]

59

[87] См. Г. А. Аксененок, ук. соч., стр. 135, 136, прим. 3–е; «Советское государство и

право», 1950, №9, стр. 86 (выступления С. Н. Братуся и Г. Н. Полянской); С. И.

Вильнянскии, ук. соч., стр. 82, 281; М. П. Карпушин, ук. соч., стр- 127–128: С. Ф. Ке ч е к

ь я н. Правоотношения в социалистическом обществе, стр. 142–143; А. К. Ю р ч е н к о,

ук. соч., стр. 236–237.

[88] См. М. П. Карпушин, ук. соч., стр. 127–128, 129.

[89] К тому же волю и сознание вообще нельзя рассматривать лишь в качестве начального

этапа поведения субъекта, поскольку само поведение – акт воли и сознания человека.

Таким образом, второй существенный недостаток концепции О.С.Иоффе и Я. М.

Магазинера состоит в том что оба автора смешивают содержание обязанности и ее объект.

Выступая против этого возражения, О. С. Иоффе указывает, что «содержание

правоотношения составляют права и обязанности, т. е. возможное поведение, а объект –

реально совершаемые действия, т. е. действительное поведение».[90] Точно так же

содержание и объект правоотношения пытается разграничить Вальтер Новотка, который

пишет: «Различие между содержанием и объектом соответствует разграничению между

возможностью и действительностью в процессе осуществления правоотношений. Объект

правоотношения образует последнюю стадию осуществления права в правоотношении, а

именно стадию, в которой субъекты права путем своих действий осуществляют

субъективные права и обязанности, соответствующие объективному праву,

соответственно, поступают в согласии с ними».[91] Этот аргумент неубедителен. Если под

объектом правоотношения понимать то, что способно реагировать на воздействие

правоотношения, то объектом может быть лишь то поведение субъекта, которое еще не

было им совершено. На уже совершенное субъектом поведение воздействовать нельзя.

Что же касается «совершающегося» поведения, то оно всегда может быть расчленено на

поведение, которое уже было и еще не было совершено. Таким образом, этот последний

случай сводится к двум предыдущим. К тому же признание объектом правоотношения

«совершающегося» поведения субъекта означало бы, что объект появляется лишь на

определенной стадии развития правоотношения и что до этого последнее вообще не имеет

объекта.

Поэтому объектом правоотношения можно признавать лишь будущее, т.е. возможное

поведение субъекта. Интересно отметить, что Бирлинг, который под объектом

правоотношения в строгом логическом смысле слова также понимал то, на что

направляется определенная деятельность определенного субъекта, и признавал объектом

правоотношения поведение обязанного лица, прямо указывал, что речь идет именно о

будущем поведении субъекта. Бирлинг писал: «Под объектом права или объектом

правоотношения, строго говоря, следует понимать то, что нормы права, представляющие

содержание правоотношения, требуют от одного из его субъектов, на которого

60

[90] «Правоведение», 1958, № 2, стр. 160 (выступление О.С. Иоффе по докладу Ю. К.

Толстого «О философских проблемах общей теории правоотношения»)

[91] W. Nowotka Die Rechtsverhaltmsse in der DDR Berlin, 1957, S 64

они прямо направлены, или, иными словами, будущее (курсив наш,–Ю. Т.), безразлично,

положительное или отрицательное, абсолютное или относительное определенное

поведение (действие или бездействие) обязанного лица».[92] Что речь идет именно о

будущем поведении обязанного субъекта Бирлинг считал настолько очевидным, что

считал даже бесцельным всякое дальнейшее рассмотрение этого вопроса.[93] Нужно

отметить, что в вопросе о том, признавать ли объектом правоотношения будущее или

действительное поведение обязанного лица, позиция Бирлинга, с точки зрения

отстаиваемой им концепции, была правильна.

Наконец, третий существенный недостаток концепции О.С.Иоффе и Я.М.Магазинера

состоит в том, что в развитом ими учении об объекте правоотношения не отводится

надлежащего места вещам. Дело здесь, разумеется, не в том, что вещь – наиболее

понятный и близкий сердцу каждого простого смертного «объект» права, как отмечают И.

Б. Новицкий и С.И.Вильнянский,[94] а в том, что отношения собственности, которые

изучаются политической экономией, будучи отношениями между людьми и в конечном

счете между классами, в то же время всегда связаны с вещами и проявляются как

еещи.[95] Экономические отношения собственности, будучи закреплены в нормах права,

выступают в форме правоотношений собственности, которые, как и экономические

отношения, связаны с вещами и проявляются, как вещи. Экономические отношения

собственности, и прежде всего собственность на средства производства, составляют для

любой системы права – как эксплуататорской, так и социалистической – основной

предмет правового регулирования. Совершенно очевидно, что средства производства и

предметы потребления не могут быть выброшены за борт при определении объекта

правоотношений собственности.

Таковы наиболее существенные возражения, которые могут быть выдвинуты против

монистической теории объекта правоотношения, изложенной Я.М.Магазинером в

тридцатых годах и развитой О.С.Иоффе в 1947–1949 гг.

Дальнейшее изучение проблемы правоотношения привело О. С. Иоффе к выводу о

необходимости внести ряд дополнений и уточнений в ту концепцию, которую он

первоначально

61

[92] E. Bterling Juristische Prmzipienlehre Erster Band 1894, S, 239.

[93] См. там же, стр. 241.

[94] См. И. Б. Новицкии, Л. А. Лунц, УК. соч, стр. 44; С. И. Вильнянскии, ук. соч., стр. 82

[95] См. Ф. Энгельс. Карл Маркс. «К критике политической экономии» К. М. Маркс. К

критике политической экономии. Госполитиздат, М, 1949, стр. 237.

защищал. В настоящее время О.С.Иоффе предлагает различать материальное,

идеологическое и юридическое содержание правоотношения и, соответственно этому,

юридический идеологический и материальный объект правоотношения.

Под материальным содержанием правоотношения автор понимает то общественное

отношение, которое им закрепляется; под идеологическим – волю господствующего

класса, которая воплощена в правовых нормах и индивидуализируется в правоотношении;

под юридическим – права и обязанности субъектов правоотношения. Под юридическим

объектом правоотношения автор понимает поведение обязанного лица; под

идеологическим – волю участников правоотношения; под материальным – вещь или иное

благо, с которым связано закрепляемое правом общественное отношение.[96] Нетрудно

заметить, что эта концепция является в известной мере отходом от монистической теории

объекта правоотношения, "которую первоначально защищал О. С. Иоффе. К тому же она

не только не сняла, тех вопросов, которые стояли перед монистической теорией объекта, а

присоединила к ним новые. Постараемся критически рассмотреть эту концепцию.

Прежде всего вызывает возражения попытка различать идеологическое и юридическое

содержание правоотношения. Не следует забывать, что само право является одной из

специфических форм выражения идеологии господствующего класса, хотя и не сводится к

идеологии. Далее, что бы ни понимать под содержанием правоотношения – только

социальную волю, закрепленную в правовых нормах, или только индивидуальную волю

участников правоотношения, или взаимодействие социальной воли, возведенной в закон,

с индивидуальной волей,–совершенно бесспорно, что воля находится не вне, а внутри

субъективных прав и обязанностей, образцу содержание последних. Таким образом, и с

этой точки зрения нельзя различать идеологическое и юридическое содержание

правоотношения, объявив первым социальную волю, а вторым–права и обязанности

субъектов правоотношения. Наконец, содержание правоотношения или, что то же самое,

прав и обязанностей его участников образует не воля господствующего класса сама по

себе, а именно взаимодействие социальной и индивидуальной воль. Признание О, С.

Иоффе содержанием правоотношения воли класса не дает возможности различать

содержание объективного права и правоотношения.

Еще большие возражения вызывают суждения автора об объектах правоотношения.

Прежде всего, лишено всякого

62

[96] См. О. С. Иоффе. Спорные вопросы учения о правоотношении, стр. 37, 48–51; Его же.

Советское гражданское право, стр. 67–69; 167–172.

смысла разграничение идеологического и юридического объекта правоотношения.

Поведение человека–акт его воли и сознания. Невозможно представить себе человеческое

поведение, лишенное воли. Нельзя поэтому согласиться с выделением воли в качестве

самостоятельного (идеологического) объекта правоотношения, наряду с поведением как

юридическим объектом. Если же воля включается в поведение, то так -называемый

идеологический объект (по крайней мере в той части, в какой речь идет о воле обязанного

лица) входит в состав юридического. Далее, совершенно непонятно, почему

идеологическим объектом правоотношения автор признает волю обоих его участников, а

юридическим объектом – поведение только обязанного лица. Наконец, концепция О. С.

Иоффе не снимает вопроса о разграничении содержания и объекта правортношения,

точнее, содержания обязанности и ее юридического объекта. По указанным основаниям

выдвинутая О. С. Иоффе концепция содержания и объектов правоотношения должна быть

отвергнута.

Монистический взгляд на объект правоотношения отстаивают С.Н.Братусь и Г. Н.

Полянская. Оба автора подчеркивают, что поведение субъектов правоотношений образует

содержание их прав и обязанностей. В тех правоотношениях, в которых есть вещь, именно

она и выступает в качестве объекта. Поскольку, однако, не во всех правоотношениях

можно обнаружить вещь, существуют и безобъектные правоотношения.[97] С этой точкой

зрения, не получившей, правда, развернутого обоснования, нельзя согласиться. Во-

первых, признание вещи единственным объектом правоотношения неизбежно приводит к

выводу о существовании безобъектных правоотношений; между тем, безобъектных

правоотношений не может быть. Во-вторых, признавая вещь объектом правоотношения,

С. Н. Братусь и Г. Н. Полянская по существу рассматривают правоотношение лишь как

рефлекс действия правовой нормы и отрицают служебную роль по регулированию

общественных отношений, выполняемую самим правоотношением. Так, Г. Н. Полянская

прямо указывает, что правоотношение не воздействует на поведение. Но тогда

позволительно спросить, для чего вообще возникает правоотношение? Едва ли авторы,

признающие вещь объектом правоотношения, смогут дать на этот вопрос

удовлетворительный ответ.

Наконец, из монистического понимания объекта правоотношения исходит Б. С.

Никифоров, исследуя объект преступления. Особо должна быть отмечена следующая

мысль автора:

63

[97] См. «Советское государство и право», 1950, №9, стр. 86 (выступления С. Н. Братуся и

Г. Н. Полянской).

«...при более глубоком исследовании объекта именно как общественного отношения

проблема предмета преступления по сути дела снимается. ...То, что в настоящее время

принято именовать предметом, соотносится с объектом не как части неназванного

единства, расположенные внешне по отношению друг к другу, а как составная часть

целого – с самим этим целым, которое помимо „предмета" включает в себя и другие

элементы. При ином подходе к делу... происходит обеднение богатого содержания

подлинного объекта, неполное исследование объекта».[98] Эти мысли автора

плодотворны и могут быть использованы при определении объекта правоотношения.

5. Объект правоотношения. Разграничение содержания и объекта правоотношения

Определяя объект правоотношения, необходимо исходить из того, что правоотношение–

это особое идеологическое отношение, при посредстве которого (через которое) норма

права воздействует на фактическое общественное отношение. Из этого следует, что и

норма права, и правоотношение имеют один и тот же объект, каковым является

фактическое общественное отношение. При этом объектом правоотношения является

общественное отношение в целом. Было бы неверно выхватить из содержания этого

отношения какой-то отдельный элемент, например поведение одного из его участников, и

возвести этот элемент (произвольно выхваченный) в ранг объекта правоотношения.

Общественное отношение является общим объектом всякого правоотношения. Если

общественное отношение, на которое воздействует правоотношение, связано с вещами, то

вещи входят в состав общественного отношения и тем самым рассматриваются в качестве

составной части объекта правоотношения. Признание общественного отношения

объектом правоотношения отнюдь не означает, что правоотношение одинаково

воздействует на все элементы своего объекта. Как и объективное право, правоотношение

может непосредственно воздействовать лишь на волю и сознание людей, подчиняя

поведение людей правовым требованиям; на предметы внешнего мира – вещи –

правоотношение непосредственно воздействовать не может; оно воздействует на них

через поведение людей. Из этого, однако, не может быть сделан вывод, будто объектом

правоотношения является только поведение людей. Обеспечивая участникам

общественных отношений совершение дозволенных и предписанных действий,

правоотношение воздействует–в конечном счете–и на вещи.

64

[98] Б. С. Никифоров, ук. автореферат, стр. 18.

которые входят в состав общественных отношений. То же самое можно сказать и о

воздействии правоотношений на продукты духовного творчества, возникающие в

результате деятельности людей.

Признание общественного отношения в целом общим объектом правоотношения не

исключает возможности выделения вещей и продуктов духовного творчества в качестве

предметов или специальных объектов правоотношений.[99] Однако при таком выделении

нужно постоянно помнить, что и вещи, и продукты духовного творчества являются

составной частью единого общественного отношения, а тем самым и составной частью

общего объекта правоотношения. Выделение вещей и продуктов духовного творчества в

качестве предметов или специальных объектов правоотношений необходимо для изучения

тех их свойств, с которыми нормы права связывают определенные правовые последствия.

Познание этих свойств имеет не только научное, но и важное прикладное значение при

определении правового режима вещей и продуктов духовного творчества в

законодательстве и практике его применения (например, в области права собственности,

авторского и изобретательского права). Что же касается личных благ, то выделение их в

качестве предметов правоотношения представляется нам нецелесообразным. Блага эти

настолько срослись с личностью субъекта права, что их характеристика вполне может

быть дана при изучении понятия субъекта права. Определение «правового режима»

личных благ является по существу составной частью вопроса о защите субъекта права от

противоправных посягательств.

Поскольку не всякое общественное отношение связано с вещами или продуктами

духовного творчества, далеко не все правоотношения имеют свои предметы или

специальные объекты. Однако ирония по поводу «беспредметных правоотношений» не

должна нас смущать, ибо всякое правоотношение имеет свой объект, каковым является

фактическое общественное отношение.

Таким образом, общим объектом правоотношения является то фактическое общественное

отношение, на которое правоотношение воздействует; кроме того, у правоотношения

может быть специальный объект или предмет в виде вещи или продукта духовного

творчества.

Определив понятие общего и специального объекта правоотношения, мы можем перейти

к наиболее трудному вопросу

65

[99] Мы не придаем значения тому, как будут именоваться вещи и продукты дузовного

творчества : предметами или специальными объектами.

всей теории правоотношения – разграничению содержания и объекта правоотношения.

Именно этот вопрос оказался ахиллесовой пятой для многих теорий объекта

правоотношения, в том числе и для монистической теории объекта, развитой О.С.Иоффе и

Я.М.Магазинером.

Объектом правоотношений могут быть как экономические (материальные), так и

идеологические отношения. Во всяком экономическом отношении необходимо различать

материальное содержание и волевое опосредствование. Объектом правоотношения

является экономическое отношение в целом, т. е. как его материальное содержание, так и

волевое опосредствование. Между тем в содержание правоотношения входит лишь

волевое опосредствование материального содержания экономического отношения. Уже по

одному этому содержание правоотношения не сливается с его объектом в тех случаях,

когда в качестве последнего выступает экономическое отношение. Но дело не только и не

столько в этом, а прежде всего в том, что содержанием правоотношения является не

просто волевое поведение его участников, а взаимодействие социальной воли,

возведенной в закон, с индивидуальной волей субъектов правоотношения; между тем в

качестве объекта правоотношения выступает волевое поведение как таковое.[100] Это

обстоятельство и позволяет разграничить содержание и объект правоотношения. По тем

же основаниям содержание и объект правоотношения могут быть разграничены и в тех

случаях, когда объектом правоотношения является идеологическое общественное

отношение. И здесь содержание правоотношения составляет не идеологическое

отношение как таковое, а отношение преобразованное, переработанное, благодаря

воздействию на него социальной воли, возведенной в закон.

Таков, как нам кажется, наиболее правильный путь для разграничения содержания и

объекта правоотношения.

6. Элементы правоотношения

В юридической литературе были высказаны различные точки зрения по вопросу о том,

что следует относить к элементам правоотношения. По мнению одних авторов,

элементами правоотношения являются субъекты, права и обязанности, объект. К этим

авторам относятся, в частности, М.М.Агарков, И.Л.Брауде, С. И. Вильнянский, О. С.

Иоффе.[101] По мне-

66

[100] Которое должно рассматриваться в качестве составной части единого

экономического отношения.

[101] См. Теория государства и права. Макет. 1948, стр. 474; И. Л. Брауде, УК. Соч., стра.

56 ; С. И. Вильнянский, УК. Соч., стр. 77 ; О. С. Иоффе. Советское гражданское право,

стр. 77

нию других авторов, элементами правоотношения являются лишь права и обязанности его

участников. К авторам, исключающим субъектов и объект из числа элементов

правоотношения, относятся, в частности, Я. М. Магазинер, А.К. Стальгевич, К. К.

Яичков.[102] Наконец, некоторые авторы, не затрагивая данной проблемы в целом, либо

включают (И. Б. Новицкий), либо исключают (Г. А. Аксененок) объект из числа элементов

правоотношения.[103]

Не придавая большого значения этому спору, перешедшему в советскую юридическую

науку из буржуазной юриспруденции, считаем необходимым отметить лишь следующее.

Если определять объект правоотношения как то, на что направлено правоотношение и что

способно реагировать на воздействие последнего, то нельзя рассматривать объект в

качестве необходимого элемента, т.е. составной части самого правоотношения. Такую

ошибку допускает, в частности, О.С.Иоффе, который, определяя объект как то, на что

правоотношение направлено, в то же время рассматривает объект как необходимый

элемент самого правоотношения. Верно, конечно, что не может быть безобъектных, ни на

что не направленных правоотношений. Из этого, однако, вовсе не следует, что объект

является элементом правоотношения. Как раз напротив, определяя объект как то, на что

правоотношение направлено, мы тем самым исключаем объект из числа элементов

правоотношения, ибо последнее не может быть направлено на самое себя.

Что же касается субъектов, то они – наряду с субъективными правами и обязанностями,

которые к ним приурочены, – должны рассматриваться в качестве элемента

правоотношения. Важно при этом подчеркнуть, что не может быть бессубъектных

правоотношений, ибо всякое правоотношение является общественным отношением,

существующим между людьми или группами людей.

[102] См. Я. М. Магазинер. Объект права, стр. 68; А. К. Стальгевич, ук. соч., стр. 31; К. К.

Яичков, ук. соч., стр. 131, 132.

[103] См. И. Б. Новицкии, Л. А. Лунц, ук. соч., стр. 41–42; Г. А. Аксененок, ук. соч., стр.

135.