15 По Далю, «нелегкая сила» — неладная,* недобрая, нечистая,"враже­ская, бесовская (Даль в. Толковый словарь живого великорусского языка, т. II. М., 1955, с. 522). I

1.

₍ V 'X

крестьянин npui оказании осенних работ «весело задевал свою бесконечную песню» (I, 444). Так Варенька, угнетенная петер- -бургскими невзгодами, противопоставляет город деревне: обоб­щенная фигура шесело поющего крестьянина не характерна для столичной «толп|>1 новых, незнакомых лиц, негостеприимных, не­довольных, сердитых» (1, 27). Впоследствии, почти через 20 лет, готовя роман для Полного собрания сочинений в издании Ф. Стелловского ! Достоевский снял эту деталь, по всей вероят­ности как пастор итьно-буколическую.,

Сходным пут! м, через воспоминания Вареньки о деревенской жизни, роман . д 1ет и другую календарно-бытовую зарисовку: «Я так любила с :ень — позднюю осень, когда уже уберут хлеба, окончат все рабе гы, когда, уже в избах начнутся посиделки...» (1, 83). У В: И. Даля говорится: «Посиделки <...> сборище кре­стьянской молодецки, по осенним и зимним ночам, под видом ру­коделья, пряжи, I более для россказней, забав и песен <...> Во­обще посиделки [начинаются с летопроводца (с 1 сентя<бря>), сменяя собою хоррводы».¹⁰

Первоначальна посиделки соотносились в том же письме от 3 сентября с такой этнографической подробностью: «...оттого (перед этим Варенька идиллически писала о крестьянском благо­денствии,— В. В.\ по вечерам и не умолкают звонкие песни де­вушек и хороводные игры» (1, 449).

Осенние (семеЬинскйе, капустинские, покровскне) хороводы, игры, посиделки и|их песенное сопровождение — обычным по тем временам обстоятельства сельской жизни. И хотя* опи получили опосредованное офажеиие в романе, их роль несводима к фор­мально-бытовому; иллюстраторству. Героиня Достоевского идеа­лизирует крепости|'1о деревню не только но наивности, по главным образом потому, что испытывает ужас перед кошмарами боль­шого европеизирошниого города. Наконец, она совершенно нрава в том, что мир цфодности, выражаемый сказкой, песней или хороводом, прекрасен. Это объясняет, почему ценны едва наме­ченные образы кржтьян в «записках»-воспоминаниях и письмах Доброселовой: именно здесь, внизу, в гуще парода находятся животворные истош исконной художественной и этической куль­туры, воздействие «оторой испытывает героиня. Здесь есть точки соприкосновения с карактерологией Татьяны Лариной.

Своеобразным аоептелем и хранителем фольклорных тради­ций выведено в романе мелкое и беднейшее чиновничество, «тру­женики канцелярии, поденщики бюрократии».¹¹ В «говорливо­сти» Девушкина, «величайшего болтуна из всех возможных титулярных советников на свете»,²¹ дают о себе знать устнопоэ- тическио навыки и|интонации «петербургской России». Фольк- лорные отражения в его письйах очень разнообразны, но обг- е дине ни тем, что передают содержание внутренней ишаки Макара Алексеевича. Не утраченный с,годами интерес - к «старушке»- сказочннце, пытливый взгляд, остановленный на шарманщике и его зрителях, раздумья о судьб£, стремление постигнуть смысл образа Иванушки-дурачка, склонность к пословице я поговорке, народно-поэтическому слогу, обращение к стилю плачей — основ­ные житейско-психологическне формы, в которых воплощается бытовой фольклоризм Девушкина^."

В ряду персонажей — носителей фольклора находится н Ва­ренька. Она питает симпатии к, фольклорнзованному крестьян­скому быту, его обрядам. Благодаря ее впечатлительности и «говорливости» в роман проникают данные о «страшных сказ­ках» — былпчках п психологии и^ восприятия, о песнях и пепин, игрищах и хороводах, посиделках и страннических рассказах. Но связи Вареньки с народной порзией все-таки глубже, чем могут показаться с первого взгляда. «Федора продает ковер, который я вышила; дают пятьдесят рублей ассигнациями» (if 55). Судя но этому, Варенька владела искусством ручной вышивки. Творче­ство подобных ей мастериц-вышивальщиц «протекало в рамках выработанных народом художеътаеано-декоративных тради­ций».¹² Чтобы в домашних условиях вышить на пяльцах ковер стоимостью в пятьдесят рублей, ЕГареньке нужно было знать не только технику, но п «поэтику» русского народного художествен­ного шитья. - .

Итак, в романе даны живые для той эпохи типы — лица, вы­ступающие в тон либо другой формй как выразители современной им народно-поэтической традиции,, Чаще этой роли удостаива­ются женщины. Лишь Макар Алексеевич и его корреспондентка действуют самостоятельно, остальные — только как персонажи их писем. Это налолщло отпечаток на отбор и претворение фольк- лорно-этнографических материалов, i

Для Достоевского фольклор — это еще один «голос» действи­тельности, и он чутко прислушивался к пему. Воспользовавшись преимуществами эппстолярно-диалогического романа, писатель паделнл главных героев правом ^независимо, из внутренней потребности откликаться на различные «сигналы» из мира устной народной поэзии. Важно, Kaijyio эмоционально-смысловую окраску приобретает фольклор в сознании Дёвушкина д Ва­реньки.В их письмах так или иначе охарактеризованы многие жанры п виды пародно-поэтического творчества. В области прозы—это традиционные сказки, некий сюжет!, об Иванушке-дурачке, бы­вальщины н былнчкп, страннический рассказы о богомольных скитаниях, предания «про старое, время». Несколько особняком стоят кукольно-музыкальный спектакль шарманщика, «хоровод- ныв игры», текст «записки» с просьбой о подаянии. Читателю — современнику «Бедных людей» были понятны немногословные ссылки на крестьянские песни, звучавшие осенью в деревне, равно как и па-бытовые «песенники», ходившие в городе по рукам (1, 20, 28, 41, 80-81, 84, 86, 444, 449).

Подчеркнутое значение придано пословнчно-иоговорочному фольклору и причитаниям.

Речевой стиль Макара Девушкина, умудренного годами, естественно опирается на пословицу и поговорку: «не радость ста­рость», -«слезами горю помочь нельзя», «кажется, муха меня кры­лом перешибет», «хоть по пословице и седьмая вода на киселе, а все-таки родственник», «по русской пословице: кто, дескать, другому яму роет, так тог... и сам туда же», «как я учился? даже и не па медные деньга», «по пословице — вырос, а ума не вынес», «жить водой не замутя, по пословице», «мне так на роду было написано, уж это, верно, судьба,— а от судьбы пе убежишь», «черт с младенцем связались», «и прежде мне не было масле­ницы», «на нет я суда нет», «что честь, когда нечего есть» и многое другое (1, 13, 14, 17, 20, 21, 24, 51, 62, 67, 70, 75, 98). Пожалуй, речь Девушкина фразеологически богаче, чем у любого из героев Достоевского вообще.

К пословично-поговорочному слою ^романа относится поэтика имени Макар. Герой Достоевского, соименный (Ьб^ТБ^ТОрпому гя- рою из персонажных пословиц о фатально-незадачливом «бедном Макаре», откровенно сближен с ним.

Жизнь «бедных людей», париев петербургского общества, бес­человечно искажена. В слезах изливают они горемычную долю, сокрушаясь и плача от бессилия перед обстоятельствами своего забитого существования. На такой социально-психологической основе в письма Макара п Вареньки вошли народные причита­ния. В этом сказался но только личный фольклорный опыт ге­роев, но и их сопричастность народному восприятию действи­тельности.

На похоронные плачи по умершему как обязательное условие бытового уклада дважды ссылается Девушкин (1, 63, 107). В письмах Вареньки звучат нотки сиротских плачей по матери. Пишет она, например, как «ходила к матушке панихиду слу­жить», и сбивается на причитывание: «Ах, бедная, бедная моя матушка, если б ты встала из гроба, если б ты знала, если б ты видела, что они со мною сделали!» (1, 25). Громкое эхо народ­ных причетов, связанных с обрядами выдачи замуж, расстава­ния, проводов на гибель, слышится в последних письмах Ва­реньки и Девушкина. Здесь многое, особенно у Макара Алексеевича, идет от фольклора: патетика отчаяния, замедлен­ное, скованное горем движение мысли и речи, жалобная «спо­тыкающаяся» интонация, обилие горестных вопросов и воскли­цаний, насыщенность обращениями и заклятиями, едиполача- тия, повторы, подхватывания, эпитеты и другие элементы народной лексики, фразеологии и синтаксиса. В эти письмаследует не только вчитываться, г но и вслушиваться,, чтобы вполне оценить их художественную^ силу.

В 30-40-0 годы, эпоху романа, причитания были женскдм жанром русского фольклора, а причптываяпе — обрядно-быто- вой привилегией женщин. Однако* заключительное' письмо Де- вушкпна сильнее отражает поэзию женсрих плачей, чем соответствующее письмо Вареньки.': Вспомним мнение В. Г. Бе­линского об этом эпистолярном сочинении Макара Алексеевп- чи: «...это слезы, рыдание, вопль,; раздирающие душу!».²³ На фольклорном девушкннского письма" прямо называли А. И. Бе­лецкий («это рптм причитания, это темп плача») и В. В. Ви­ноградов («трагический взлет похороипых плачей»).²⁴

Сводку фолькдорянх материалов романа можно заключить легспдой об Нйиковых журавлях» (1, 59). Она легла в основу шгг.тлеровскби" баллады, которая стала известна русскому чита­телю в переводе В. А. Жуковского; -Можно предположить, что легендарный сюжет о роковом преступлении н наказании²⁵ за­дел воображение Девушкипа, поскольку он не преминул отме­тить балладу Ф. Шиллера как прочитанную пм. Другое дело — сам Достоевский: введя «Ивнковых-; журавлей» в круг чтепия Макара Алексеевича, он «проговорился» о своем небезразлнчии к пародно-поэтическоп истории, обратившей на себя внимание немецкой и русской поэзии. ?

Как видно из обзора, формы использования фольклора в «Бедных людях» различны. Здесь тг беглое, элемептарцоо упо­минание, и разветвлеппо-сложпая бйтовая картина, п психоло­гическая обработка фольклорных впечатлений; фольклорные элементы и являются принадлежностью речевого стиля, и слу­жат для выражения эмоционального; состояния души. Каждый случай фольклорпзацпц органично входит в повествование, ху­дожественно привязан н неповторим:

По внешней логике сюжета человек-«ветошка», обитающий' в Петербурге, нечаянно избирает темой для разговоров-разду- мпп в письмах то скалки или былпчкн, то встречу с шарманщи­ком или посиделки. Но пе такова внутренняя логика романа. Город вдохновляет и толкает героев па строго определенные слова и поступки. Макар и Варенька в своих прикосповеппях к народной поэзии как бы отталкиваются от петербургской дей­ствительности. Что бы они ни вспоминали — сказки или звон­кие песни, о чем бы нп писали — о* народных зрелищах или странпнческих рассказах, всюду угадывается неприязнь «ма­ленького человека» к буржуазно-дворянскому городу, «питер-

1

1

1