III. От понятия к символу: Гегель
Героическая интуиция Гегеля права в стремлении своем замереть в мыслительном созерцании смысла... (Иван Ильин).
201. Синкретизм символ=концепт взламывает Гегель, в превращенной форме Понятия представляя концептум как противопоставленный символу. Диалектика образа, заданная текстами Ареопагитик, приводит, в конце концов, к осмысленному образу, то есть к символу (Sinnbild). "После того как кантовская , лишь инстинктивно найденная, еще мертвая, еще не постигнутая в понятии тройственность (Triplicitat) была возведена в свое абсолютное значение" (Гегель 1992 26), стало абсолютно ясным, что троичное способно расстраиваться, что диалектика снятия противоположностей предрешает третье "лишнее", ибо "равное себе самому раздваивается" (90): на образ и символ, или на понятие и концепт. Столкновение образа и осмысленного образа, произведенное Кантом, породило Понятие, выделяя при этом символ - как результат нового разделения сущностных форм. Всякое движение мысли от явления к сущности есть мышление в символических формах; символ и есть - совпадение сущности и явления друг в друге.
Диалектика Гегеля достаточно хорошо известна; изложим основные положения метода, основываясь на главных трудах философа (прежде всего - на Феноменологии духа (1992; цит. без отсылки на это изд.).
"Суть дела исчерпывается не своей целью, а своим осуществлением, и не результат есть действительное целое", поскольку "результат только потому тождествен началу, что начало есть цель" (2 и 11).
"Точно так же различие есть скорее граница существа дела" (2), но только "неодноименное притягивается" (85), тогда как "одноименное ... разлагается на противоположность" (86) и тем отталкивается; поэтому "надо мыслить чистую смену, или противоположение внутри себя от себя самого, то есть противоречие" (88).
"Истинной формой, в которой существует истина, может быть лишь научная система ее" (3), поскольку и "знание действительно и может быть изложено только как наука или как система, поскольку и истинное действительно только как система" (12), хотя при этом каждая "наука должна организоваться только собственной жизнью понятия" (28).
"Истинное есть ценное. Но целое есть только сущность, завершающаяся через свое развитие" (10). "Начало, принцип или абсолютное ... есть только всеобщее" (10).
"Философия должна остерегаться желания быть назидательной" (5), поскольку "разум есть целесообразное действовавание" (11), а "известное вообще - от того, что оно известно, еще не познано": анализировать - значит "снять форму" известности, а это и есть деятельность разложения с помощью рассудка (16) и его понятий.
Необходимо высказаться и против эмпиризма ("они собирают в своей области кучу материала... (7)), и против "одноцветного формализма", доходящего до схематизма ("наивность пустоты в познании" (8)), провозглашающего, что форма равна сущности (21), и против догматизма, риторики или номиналистического увлечения терминами; Гегель и против романтиков типа Шеллинга, иногда отрицающих важность рассудка и форм рассудочного понятийного мышления. Больше всего - и справедливо - его возмущает скептицизм, "неспокойное мышление скептицизма" (116); здесь полное согласие с Кантом, утверждавшим, что скептицизм - это порождение безнадзорной диалектики.
"Явление есть возникновение и исчезновение, которые сами не возникают и не исчезают, а есть в себе и составляют действительность и движение жизни истины" (24-25), "но это движение и есть то, что называется силой ... но сила есть также целое" (73), а средний термин игры сил "называется поэтому явлением (Erscheinung)" (77); при этом явление "не есть мир чувственного знания и воспринимания как мир сущий, а мир, который установлен как мир снятый или поистине как внутренний", определяемый своими собственными законами (79); в отличие от этого "сущность есть бесконечность как снятость всех различий, чистое движение вокруг оси..." (95). Эти высказывания возвращают нас к проблеме содержательных форм слова, которые суть явления собственной сущности - концепта как снятости всех различий, как чистое движение вокруг оси...
Отсюда уже вытекает, что и "метод есть не что иное, как все сооружение в целом, воздвигнутое в его чистой существенности" (25); что метод и предмет определяются друг другом: "предмет по существу есть то же, что и движение; движение есть развертывание и различение моментов, предмет - нахождение их в совокупности" (60), "предмет есть истинное и всеобщее" (63), "есть противоположное себе самому" (68). "Для мышления предмет движется не в представлениях или образах, а в понятиях ... но понятие есть в то же время нечто сущее" (107): "если мы назовем понятием движение знания, а предметом - знание как покоящееся единство, или "я", то мы увидим, что не только для нас, но для самого знания предмет соответствует понятию" (93). Таков этот выход на объективно существующее Понятие, которое в устах Гегеля подменяет собою концепт. Возвращение в концептум предполагает конструирование концептуса=понятия как ближайшей к нему содержательной формы.
202. В познании и накоплении знания участвуют сознание и опыт. Сознание - это рассудок, а самосознание - разум (124), то есть достоверность сознания; "сознание наблюдает ... разум ... познает 0 вещи, превращает их чувственность в понятия..." (130-131). Дух в своем развитии проходит следующие моменты: сознание - самосознание - разум - дух (364). Все вместе - одномоментность такого движения - и есть по-знание. Заметна, между прочим, зависимость от предшественников, но с включением четвертого - Духа как воплощения концептуального поля; ср. у Канта рассудок - способность суждения - разум, а у Шеллинга чувство - рассудок - разум. Читатель уже заметил, что в этой книге соответствующее движение обозначено не через функции или "инструменты" познания, а по его результатам: знание - сознание - осознание, все вместе образующее познание. В иных терминах это значит, что в процессе познания важнейшую роль играет язык - носитель всех связей и отношений, представленных в диалектическом процессе познания, а на уровне значения слова непосредственно воплощающий именно принцип познания (S). "Язык как действительность отчуждения" (272) провозглашает и Гегель, в отличие от Канта осознавший, что, не в пример чистой мысли, даже подвергнутой критике, "язык, как мы видим, правдивее; в нем мы сами непосредственно опровергаем свое мнение (Meinung)" (53).
Сказанным определяется, по Гегелю, и последовательность форм научного познания.
Сначала эмпирически представленное описание - "поверхностное извлечение из единичности и столь же поверхностная форма всеобщности ... это описание вещей еще не имеет движения в самом предмете; движение это, напротив, только в самом описании" (131), поскольку "единичный облик ... в качестве мнимого бытия нельзя выразить в словах" (171), знаменующих не единичное, но всеобщее (как и понятие отражает не единичное, но особенное).
Затем следует указание признаков - различение существенного и несущественного: "из чувственного рассеяния подымается понятие" (132); на основе найденных признаков происходит нахождение законов, а "закон по существу есть в виде понятия" (134), данного с известным допущением вероятности. После этого необходимы проверочные эксперименты разного рода, поскольку выведенные законы следует верифицировать: "материя ... не есть сущая вещь, а есть бытие как всеобщее бытие или [бытие] в модусе понятия" (137). Все исходит из концептума с тем, чтобы в нашем сознании предстать в виде концептуса - так можно было бы истолковать неизбежно синкретичное у Гегеля представление о Понятии. "Тождество вещи и разума" (183) в таком случае предстает как совмещение материального и идеального по причине устранения среднего - слова. Употребляя выражения типа "многозначность этого значения" (169), Гегель показывает небрежность в отношении к слову.
Истолкования Гегеля в этом аспекте его философствования также неудовлетворительны. Так, В.Ф. Асмус (1984) выявляет у Гегеля три момента всякого логически реального: рассудок - диалектика - разум. Рефлективное мышление посредством рассудка (абстрактная логика) - первая форма логического, и это равно тому, что вещи суть в бытии. В соответствии с Гегелем автор заявляет, что сущности рождают понятия, но и предмет в то же время соответствует понятию. Это справедливо, поскольку верно расхождение между вещью и знаком в одном случае, и между словом и предметом - в другом. Диалектическая, или отрицательно=разумная логика равна способности суждения по Канту, но только разум в положительно-разумной логике отношений (спекулятивная логика) способен дать достоверное знание как реальность сознания. Приводя слова Гегеля: "особенное как середина, связующая крайности всеобщего и единичного", - В.Ф. Асмус опять-таки выходит на уровень понятия (особенное) в ущерб всеобщему - слову. Здесь лежит потенциально возможное в будущем (теперь уже начавшемся) философствовании, обращенном именно к всеобщему: к объекту, а не к предмету, к абсолютному, то есть к концепту, который одновременно и форма, и содержание сущего.
Что же касается последовательности операций в научном исследовании, указанной самим Гегелем, она лежит в основе любого научного метода, хотя каждый из них по-своему выделяет их репрезентативность и подчеркивает важность отдельных операций. Типологически общность методов в данном - прикладном - значении определяется вовсе не самим предметом, а содержательными формами слова (как мы его ни назовем: имя у философов, термин у естественников и т.п.). Описание и указание признаков происходит в содержательном поле образа и связано с во-ображ-ением; нахождение закономерных связей и отношений, объективирующих объект на основе исследуемого предмета, происходит в содержательном поле понятия; самое глубокое постижение сущности осуществляется на уровне символа (как в осознании его сущего, так и в формах его фиксации) - это заключительный аспект постижения истины, как его описал Гегель: телеология и инстинкт разума (139). Инстинкт разума явно соотносится с символом, тогда как "телеология" возвращает нас в концепт.
203. Представляется несомненным, что сущностное содержание философии Гегеля русские идеалисты постигли глубоко и предельно верно. Они конгениально соучаствовали в движении мысли Гегеля, и поэтому можно довериться их интуициям. несколько замечаний по этому поводу в связи с нашей темой.
"Мысль о единстве мышления и бытия, понятия и предмета, образует исходную точку философии Гегеля; ее своеобразие состоит в том, что это единство она мыслит снова в форме знания или понятия (Франк 1915 502). Таким образом, позиция Гегеля рассматривается как позиция реалиста, который диалектически перевертывает субъект-объектные отношения: данное у него слово (поэтому о слове он молчит, хотя "ясность дается лишь словом" (Ильин 1918 I 15)), а проблема у него - понятие, то есть одна из содержательных форм слова; но вместе с тем понятие явлено в знании, то есть уже не в какой-либо сущности, а в отношении: снятие противоположности между словом и вещью в Понятии отчуждает понятие от слова, которое и предстает как концепт. "Идеальное есть средоточие абсолютной реальности" - так формулирует эту мысль И.А. Ильин (1918 I 67).
Что же касается слова, то у Гегеля оно адекватно смыслу: "Словесный термин стоит у Гегеля всегда в органической связи с тем смысловым содержанием, которое этим термином закрепляется и передается. Гегель не только имеет в виду нечто, адекватно соответствующее термину; он как бы мысленно созерцает некоторое реальное бытие, событие или отношение, которое обозначено этим словом; он точно выговаривает то самое, что видит в предмете его зрячая мысль", поскольку "акт облечения в слово доступен только тому, кто пережил содержание непосредственно" (Ильин 1918 I 3 и III-IV). Если нам будет позволено истолковать это место, мы увидим еще раз, что за словом=знаком Ильин у Гегеля видит слово=смысл, которое и связывает напрямую с бытием вещи - это позиция концептуалиста, которой оборачивается взгляд Гегеля, как только он из сферы субстанций (мысль и вещь)переходит в сферу отношений (между словом и предметом).
"Самозабвенное погружение в Гегеля" позволяет И.А. Ильину открыть сокровенный смысл творений этого автора: "Кроме этого смысла ничего нет; есть только он один; в нем обнаруживается изменение; еще изменение; еще изменение; смысл, подобно растению или животному, оставаясь все тем же смыслом, меняется и в изменении своем обнаруживает известную закономерность. Все это совершается в понятии, объективном, сверхвременном; не в душе, мыслящей о понятии, а в самом понятии, в самом смысле. Наука рассказывает в точных и адекватных словах о том, как меняется понятие; и в этом все" (Ильин 1918 I 57-58).
За понятием, вознесенным в Понятие, Ильин различает туманные очертания конкретного (concrescere - возникать через сращение) (I 3), то есть сращение образа и образного смысла - собственно образа и символа, различные грани которых в качестве формы и содержания формируют понятие. "Характерной чертой всякого "образа" является цельное и неразрывное взаимопроникновение между его формою и содержанием. Если разуметь под формою тот "элемент", в котором раскрывается и осуществляется известная сила, а под содержанием ту силу, которая осуществляет и раскрывает себя в э/том элементе, - то в каждом образовании формою будет иррациональная стихия, а содержанием - спекулятивное понятие. Если же под формою разуметь тот закономерный строй, который зиждет внутренне и внешнее единство "образа", а под содержанием ту материю, которую этот закон сковывает в единство, - то в каждом образовании формою будет спекулятивное Понятие, а содержанием - иррационально чувственная стихия. Однако правильнее не применять терминов "форма" и "содержание" к чувственному элементу: истинным содержанием и истинною формою "образов" является сила Понятия, а чувственный элемент остается лишь средством выражения, или "средою", медиумом, - способом "являться", а не способом "быть". Сила Понятия приносит свое содержание и раскрывает его в действительном "образе" (Ильин 1918 I 261).
Совершенно точно сформулирован конечный результат: "Тайна Гегелевой философии лежит глубже ее поверхностной и общеизвестной видимости: последнее слово ее есть не "понятие", а "организм" - концепт, растущий энергией собственной силы, поскольку такое понятие ( на самом деле - Понятие) "живет по закону своей внутренней целесообразности" (Ильин 1918 II 322, 324).