Билет №28.Философская проблематика «Смерти Ивана Ильича» Толстого

В творчестве позднего Толстого ярко проявились стремление к простоте стиля и прямая назидательность. Он создал многочисленные произведения, написанные в подражание народным легендам и сказкам, в которых выразил свое понимание учения Христа, представления о достойной и праведной жизни и об идеальном обществе.

Прозрение героя, нравственное, духовное преображение на пороге смерти – сюжет повестей Смерть Ивана Ильича (1881–1882, 1884–1886, опубликована в 1886) и Хозяин и работник (1894–1895). Смертельно больной крупный чиновник Иван Ильич убеждается, сколь пуста была его жизнь, в которой он следовал тем же правилам и привычкам, что и другие люди его круга. Повесть строится на контрасте новых представлений Ивана Ильича о жизни и мнений, свойственных его семье и сослуживцам.

Достаточно известна интрига, связанная с отношением автора со смертью в процессе письма. Здесь можно отослать к Фуко, у которого «писатель берет на себя роль мертвеца в игре письма»; к Бланшо с его анализом творчества Кафки, который жаждет «умереть довольным»; наконец, к Барту с его нехитрой идеей «смерти автора» и др. Т.е., это вообще характерно для письма. Письмо и Смерть. Пока движется письмо, автор мертв. Заканчивается письмо — автор выживает… и т.д. Но если перед нами письмо о Смерти, если она — главная героиня, главный персонаж произведения? Если автор нас не обманывает и мы движемся в классически выверенном режиме представления, если игра идет в открытую? Что происходит? Удвоение? Сокращение?

С точки зрения Бланшо, «литература не есть простой обман, она есть опасная возможность идти к тому, что есть, через бесконечную множественность воображаемого». Но сущность воображаемого вечно мешает «живущему человеку догнать самого себя в точке, которая сделала бы его смерть вполне человеческой и, следовательно, незримой». Что означает здесь незримость смерти? По всей вероятности, тот факт, что человек не встречается со смертью. Со Смертью встречается литературный герой/автор, встречается в тексте. Текст — пространство встречи. Встреча организована автором — Л. Толстым. Текст классичен, текст правильно сконструирован. Время течет привычно — от жизни к смерти. Лишь одно нарушение — отражение Смерти — вынесено вперед. Событие смерти Ивана Ильича сначала отразилось, мелькнуло в зеркале общественного мнения, мнения сослуживцев. С этого начинается повествование. При этом «самый факт смерти близкого знакомца вызывал у всех, узнавших про нее, как всегда, чувство радости от того, что умер он, а не я». «Как всегда, чувство радости» — это о русской подростковой ментальности. Но это уже другой сюжет.

В середине повести, после сцены с шурином, не сумевшим скрыть удивления метаморфозой внешнего вида Ивана Ильича, последний заперся в комнате и стал смотреться в зеркало. Перемена была огромной. Зеркало отразило мертвого человека. И через несколько абзацев: «дело представилось совсем с другой стороны». «Слепая кишка. Почка, — сказал он себе, — Не в слепой кишке, не в почке дело, а в жизни и… смерти». И вот Ее появление. Сначала мелькнула через ширмы, затем с глазу на глаз.

Л. Толстой — классический нарцисс — расставляет зеркала. Иван Ильич видит себя с разных сторон, с разных позиций, дистанций. Он отражается в глазах шурина, сослуживцев, жены, сына, Герасима… наконец, в Ее глазах. Он то умирающий родственник, то провинившийся муж, даже болезнью своей доставляющий столько хлопот и неприятностей, то никчемный отец, то страдающий барин, то маленький ребенок, плачущий и ждущий ласки, жалости, защиты. Он в системе зеркал, среди которых выделяется всеохватностью одно — зеркало Смерти. И это не случайно. Толстой, как известно, сам Зеркало, «зеркало русской революции» — зеркало Смерти.Толстой пытался создать философию смертной телесности. Тема таких его произведений, как «Записки сумасшедшего» (1844—1901), «Смерть Ивана Ильича» (1864—1868), «Хозяин и работник» (1895)—смертное мучение плоти, «всей кожей» отвращающей приближение кончины , страх смерти . Для героев Толстого смерть обтекает всю поверхность плотяного человека, отводя ему глаза от возможных просветов в иное жизни. Смерть тотально объемлет мир, столь же тотален и ветхозаветный страх пред Богом — Хозяином и подателем жизни и кончины земного века. Толстой думал о «религии смерти», что «необходима для нравственной жизни». С этой целью и был, очевидно, издан своего рода учебник смерти ; «поэтика умирания», ars moriendi заняла свое место и в выпусках «Круга чтения». В художественной прозе Толстого образы смерти впечатляют глубиной соматического переживания, и все же недоумение автора перед проблемой так и не разрешилось.В. Соловьев указывает на истинный источник предсмертных терзаний Ивана Ильича: героя пожирает тоска по собственной смерти, его сознание закрыто навстречу смерти другого,— и тем самым лишено альтернативной возможности катарсиса, который достижим на пути сочувственного внимания к ближнему . По Соловьеву, замкнутость на мысли о личной смерти — это результат богоборческого посягания на Божье дело и Божье ведение. Страх смерти — искус человекобога (2,98; 2,315). Поздний Соловьев отстаивает мысль о «разумной вере» во «всеобщее воскресение всех», поскольку только оно и есть «подлинный документ подлинного Бога» (2,733), удостоверяющий и человека как особую ценность Божьего мира.Конфессиональный догмат о воскресении современник Соловьева Н. Федоров развернул в практическую программу воскрешения отцов. Автор этого проекта извлек из потрясшего его зрелища смерти не те уроки, что достались Л. Шестову (он счел смерть экзистенциальной насмешкой над здравым смыслом) или Бердяеву (расколовшему Смертью свою картину мира на двуплан бытия). Замысел Федорова был вполне демиургический: осуществить онтологическую реформу Вселенной, изгнать из нее смерть и тем устранить главный ущерб бытия. Федоров был охвачен эмпатией сиротства (биографического и космического); своим долгом он положил научить людей тому, как вернуться к братскому состоянию, т. е. бессмертию .