04.04.06 (Семинар №3)

АКМЕИЗМ (от греч. аkme – высшая степень, вершина, цветение, цветущая пора) – литературное течение, противостоящее символизму и возникшее в начале 20 века в русской литературе.

Становление акмеизма тесно связано с деятельностью «Цеха поэтов», центральной фигурой которого являлся организатор акмеизма Н.Гумилев.

Современники давали термину и иные толкования: Вл.Пяст видел его истоки в псевдониме А.Ахматовой, по-латыни звучащем как «аkmatus», некоторые указывали на его связь с греческим «acme» – «острие».

Термин акмеизм был предложен в 1912 Н.Гумилевым и С.Городецким: по их мнению, на смену переживающему кризис символизму идет направление, обобщающее опыт предшественников и выводящее поэта к новым вершинам творческих достижений. Название для литературного течения, по свидетельству А.Белого, было выбрано в пылу полемики и не являлось вполне обоснованным: об «акмеизме» и «адамизме» в шутку заговорил Вяч.Иванов, Н.Гумилев подхватил случайно брошенные слова и окрестил акмеистами группу близких к себе поэтов. Одаренный и честолюбивый организатор акмеизма мечтал о создании «направления направлений» – литературного движения, отражающего облик всей современной ему русской поэзии.

С.Городецкий и Н.Гумилев использовали также термин «адамизм»: первым поэтом, в их представлении, явился Адам, дающий имена предметам и тварям и тем самым участвующий в сотворении мира. В определении Гумилева, адамизм – «мужественно твердый и ясный взгляд на мир».

Как литературное направление акмеизм просуществовал недолго – около двух лет (1913–1914), но нельзя не учитывать его родовых связей с «Цехом поэтов», а также определяющего влияния на судьбы русской поэзии ХХ века.

Акмеизм насчитывал шесть наиболее активных участников движения: Н.Гумилев, А.Ахматова, О.Мандельштам, С.Городецкий, М.Зенкевич, В.Нарбут.

На роль «седьмого акмеиста» претендовал Георгий Иванов (Вячеслав Иванов был символистом, а Всеволод Иванов – советским писателем, Евгений Иванов был другом Блока, близким к символистам; все были Ивановы, с ударением на "а"), но подобная точка зрения была опротестована А.Ахматовой: «Акмеистов было шесть, и седьмого никогда не было». В разное время в работе «Цеха поэтов» принимали участие: Г.Адамович, Н.Клюев, М.Кузмин, М.Лозинский, С.Радлов, В.Хлебников.

На заседаниях «Цеха», в отличие от собраний символистов, решались конкретные вопросы: «Цех» являлся школой овладения поэтическим мастерством, профессиональным объединением.

Творческие судьбы поэтов, сочувствующих акмеизму, сложились по-разному: Н.Клюев впоследствии заявил о своей непричастности к деятельности содружества, Г.Адамович и Г.Иванов продолжили и развили многие принципы акмеизма в эмиграции, на В.Хлебникова акмеизм не оказал сколько-нибудь заметного влияния.

Платформой акмеистов стал журнал «Аполлон» под редакцией С.Маковского, в котором печатались декларации Гумилева и Городецкого.

Программа акмеизма в «Аполлоне» включала два основных положения: во-первых, конкретность (как противопоставление символизму), вещность, посюсторонность, во-вторых, совершенствование поэтического мастерства. Обоснование нового литературного течения было дано в статьях Н.Гумилева Наследие символизма и акмеизм (1913), С. Городецкого Некоторые течения в современной русской поэзии (1913), О.Мандельштама Утро акмеизма (1913, в «Аполлоне» опубликована не была).

Однако впервые идея нового направления была высказана на страницах «Аполлона» значительно раньше: в 1910 М.Кузмин выступил в журнале со статьей О прекрасной ясности, предвосхитившей появление деклараций акмеизма. К моменту написания статьи Кузмин был уже зрелым человеком, имел за плечами опыт сотрудничества в символистской периодике. Потусторонним и туманным откровениям символистов, «непонятному и темному в искусстве» Кузмин противопоставил «прекрасную ясность», «кларизм» (от греч. clarus – ясность). Художник, по Кузмину, должен нести в мир ясность, не замутнять, а прояснять смысл вещей (опять противопоставление символизму), искать гармонии с окружающим. Философско-религиозные искания символистов не увлекали Кузмина: дело художника – сосредоточиться на эстетической стороне творчества, художественном мастерстве. «Темный в последней глубине символ» уступает место ясным структурам и любованию «прелестными мелочами» (определение Кузьмина в статье "О прекрасной ясности"). Идеи Кузмина не могли не повлиять на акмеистов: «прекрасная ясность» оказалась востребованной большинством участников «Цеха поэтов».

Спустя три года после публикации статьи Кузмина в «Аполлоне» появились манифесты Гумилева и Городецкого – с этого момента принято вести отсчет существованию акмеизма как оформившегося литературного течения.

В статье «Наследие символизма и акмеизм» Н.Гумилев подводил черту под «бесспорными ценностями и репутациями» символистов. «Символизм закончил свой круг развития и теперь падает», – констатировал Н.Гумилев. Поэты, идущие на смену символистам, должны объявить себя достойными преемниками предшественников, принять их наследство и ответить на поставленные ими вопросы. «Русский символизм направил свои главные силы в область неведомого. Попеременно он братался то с мистикой, то с теософией, то с оккультизмом», – писал Гумилев. Он называл попытки в этом направлении «нецеломудренными». Одна из основных задач акмеизма – выправить характерный для символизма крен в сторону потустороннего, установить «живое равновесие» между метафизическим и земным. Отречения от метафизики у акмеистов не было: «всегда помнить о непознаваемом, но не оскорблять своей мысли о нем более или менее вероятными догадками» – таков принцип акмеизма. Акмеисты не отказывались от высшей действительности, признаваемой символистами за единственно верную, но предпочитали умалчивать о ней: несказанное должно остаться несказанным.

В 1913 была написана и статья Мандельштама Утро акмеизма, опубликованная лишь шесть лет спустя. Отсрочка в публикации не была случайной: акмеистические выкладки Мандельштама существенно расходились с декларациями Гумилева и Городецкого и не попали на страницы «Аполлона». Центральная метафора статьи Мандельштама – архитектура, зодчество. Поэтическое творчество Мандельштам уподобляет творчеству архитекторов – строительству: «Мы не летаем, мы поднимаемся только на те башни, которые сами можем построить». Сборник того же звездного для акмеизма и богатого на декларации 1913 Мандельштам назвал Камень. Камень – «слово как таковое», столетиями ждущее своего ваятеля. Работу поэта Мандельштам уподобляет труду резчика, архитектора, гипнотизирующего пространство.

Термин «слово как таковое» был предложен футуристами и переосмыслялся Мандельштамом: у футуристов слово – чистый звук, свободный от смысла, Мандельштам, напротив, подчеркивает его «тяжеловесность», нагруженность смыслом.

Акмеизм вернул в литературу «человека нормального роста», заговорил с читателем с соблюдением обычной интонации, лишенной экзальтации и сверхчеловеческой напряженности. Главное свершение акмеизма как литературного течения – изменения масштаба, очеловечивание уклонившейся в сторону гигантомании литературы рубежа веков. Соразмерность человека миру, тонкая психологичность, разговорная интонация, поиск полновесного слова были предложены акмеистами в ответ на надмирность символистов. На смену стилистическим блужданиям символистов и футуристов пришла взыскательность к отдельному слову, на смену религиозно-философским исканиям – равновесие метафизики и «здешнего». Идее «искусства ради искусства» акмеисты предпочли трудное служение поэта в миру.

…

О количестве акмеистов: Георгий Иванов, Владимир Нарбут, Елена Кузьмина-Караваева (мать Мария), иммигрировавшая из России. Действительно Ахматова и Надежда Яковлевна Мандельштам (вдова Мандельштама) говорили, что настоящих акмеистов было трое: Ахматова, Мандельштам и Гумилев. Это довольно условно. Когда мы будем говорить об этих поэтах мы увидим, что эти миры очень сильно отличаются друг от друга, что это настолько самобытные поэты, что их объединение весьма условно, и "цех поэтов" – это и было то, что их объединяло.

Почему Гумилев назвал свое литературное объединение, из которого вырос акмеизм, "Цех поэтов"? Какая ассоциация срабатывает? Цех – кузнецы, ремесленники, Средневековье, проблема профессионализма, мастерства. Цех кожевенников, цех кузнецов в средние века. В цех могли вступать настоящие ремесленники, владеющие мастерством. Акцент будущих акмеистов был сделан на форме – это была художественная школа, для которой проблема мастерства была определяющей. В отличие от символистов, их мало что объединяло в мировидении. У них у каждого было свое мировидение. Их объединяло то, что они хотели покончить с туманностью символизма. Они хотели уравновесить эту гипертрофированную личность символистскую с миром. Они хотели сделать мир и личность уравновешенными. У них было очень сильное стремление к гармонии, уравновешенности, к какой-то прозрачности восприятия мира.. Гумилев говорил: «попытки проникнуть в завесу тайны (которыми отличаются символисты) – нецеломудренны и мы не будем этого делать. Действительно, непознаваемое должно оставаться непознаваемым. Никакого мистицизма в стихах быть не должно. Они считали, что в стих должен прийти реальный мир».

Но какой реальный мир? Это социальный мир – лирика Некрасова, Пушкина – это тоже во многом мир, который отвечает общности. Для акмеистов реальный мир был миром реальным в его материальной связанности, а не в его социальной обусловленности. Реальный мир как материальный мир. Вот камень, вот вода, вот солнце, вот предмет – и отсутствие в их стихах было вот такой открыто выраженной эмоции, настолько эмоциональность символистов, туманность, все были перегружены, что акмеисты пришли, как говорил Кузьмин, к прекрасной ясности, прозрачности, чистоте называния слова.

Мандельштам в статье «Утро акмеизма» писал – нам нужен сознательный смысл слова, слога, слово как таковое во всем своем семантическом весе. Для символистов семантика была не важна, им нужны были звуковые соответствия, проникновения, ассоциации, рождающие сплетение звуков. Для футуристов – у них была по определению Якобсона семантика приглушена. И только у акмеистов (из всех литературных движений начала века) слово было во всей его полновесной сути семантики, значения, оно им было дорого.

Еще одну очень важную вещь хотелось бы подчеркнуть: эта культура акмеистская имела задачей связать современное творчество с мировой культурой. Гумилев писал в статье "Наследие символизма и акмеизм": мы продолжаем 4 направления в мировой литературе. Шекспир открыл нам внутренний мир человека, и поэтому мы тоже будем стремиться заглянуть туда. Поэтому лирика акмеистов, в особенности Ахматовой, психологична. Там есть попытка заглянуть в мир души.

Рабле показал нам прелести и радости тела. Радость бытия тела. И мы тоже хотим продолжить эту линию, эту карнавальность такую народную, радость от того, что ты здоров и все плотские радости тебе не чужды.

Вийон показал человека в страшном противоречии высокого и низкого, бога и дьявола. В поэзии и в судьбе Вийона было это явлено – гениальный поэт и висельник, преступник.

Теофил Готье – поэт французской парнасской школы, 1-й трети 19 века. Парнас – т.е. это были поэты, которые прежде всего чтили (как боги на Парнасе находящиеся) красоту, совершенство формы. Поэтому Гумилев говорит: Готье оставил нам в наследство стремление к совершенству формы. Вот 4 русла мировой культуры.

Вы видите, что Акмеизм более открытая система художественная, которая берет все, в отличие от символизма, у которого было такое мировидение, которое налагало некоторые запреты на что-то.

Мандельштам так и говорил: «Акмеизм – это тоска по мировой культуре», т.е. это стремление уравновесить все находящиеся начала.

Их печатным органом был "Аполлон". В журнале «Аполлон» Сергея Маковского (у Гумилева есть стихи, посвященные Маковскому, это был замечательный журнал), статьи были опубликованы и Городецкого, и Гумилева. В этом журнале Гумилев, который на самом деле был идеологом этого журнала (Маковский был издателем, а идеологом был Гумилев, и часто он решал, кого печатать, а кого не печатать), он вел постоянную рубрику, которую назвал «Письма о русской поэзии». Гумилев по натуре стремился быть учителем, вождем, лидером. И в этой рубрике он давал рецензию (каждый редактор должен написать рецензию на рукопись на стадии его знакомства с ней, на стадии подготовки ее к печати, т.е. написать редакторское заключение – это очень трудно, тем более такая печатная рецензия, критическая рецензия – это трудный жанр), он владел этим жанром в совершенстве. Его Письма о русской поэзии были изданы позже отдельной книгой в 23-м году Игорем Северянином, который понимал, что Гумилев как бы сохраняет эту поэтическую атмосферу, он дает читателю других времен (а времена уже совсем другие) понять что было в русской поэзии 10-х годов ХХ века. Потому что Гумилев не пропускал ничего, он на всё откликался – на книги крупных, средних и второстепенных поэтов. Эта книга – это воссоздание поэтического литературного процесса того времени. Эта книга переиздана в 1991 года. Почитайте рецензии и поймите не только, что он говорит о каждом поэте, а – как надо их писать. Они лаконичны, очень емки, очень остры, безупречны с точки зрения анализа. Т.е. Гумилев по праву был лидером.

Это было недолговечное течение, оно и не могло быть долговечным, потому что долго существует то, что объединено единством взгляда, а у них не было единства взгляда, у них была только поэтическая школа, проблема мастерства, и после нее каждый пошел своим путем.

Гумилев после революции попытался воссоздать Цех поэтов, в доме Искусств и в доме Литераторов – в Петрограде были 2 таких совершенно удивительных дома, в которых жили литераторы и люди искусства, обсуждали, это было такое общежитие невероятное, очень интересное. Там Гумилев вел (голодали, конечно, все страшно, от холода дрожали, потому что ни дров, ни еды не было) замечательные студии с молодыми поэтами (Ирина Одоевцева, Николай Оцуп), прочитать, как Гумилев их учил как делать стихи, потому что действительно он это очень хорошо знал. Но, к сожалению, все это было закончено, в 1921 году Гумилев был расстрелян и эти студии тоже прекратили свое существование.

Лучшая статья об акмеистах написана Виктором Жирмунским – «Преодолевшие символизм», 1916. Отмечены очень важные вещи (он и о каждом высказывается, но и об общем), прежде всего то, что кирпичиком самым главным в поэзии акмеистов является образ вещный, т.е. вещность, предметность их лирики. Никакой туманности, а именно предметность, конкретность, определенность. Они совершенно отказывались от качественных прилагательных, как и футуристы, они характеризовали предмет с точки зрения относительных прилагательных, веса, цвета, тяжести и т.д. (чего-то такого, что можно выразить относительным прилагательным, материала, из которого этот предмет создан). Они избегали открытого выражения эмоции. Главным образом был не ассоциативный, а вещный образ, предметный образ. Поэтому хрестоматийное, ахматовское:

Так беспомощно грудь холодела (вроде бы какая-то эмоциональность)

И шаги мои были легки

Я на правую руку надела

Перчатку с левой руки

Главный образ – перчатки, предмета. Или "как беличья расстеленная шкурка высоко в небе облачко сияло". Облако, которое абсолютно предметно. И уже наше эмоциональное восприятие, там, дальше будет пушистая муфта, в которую она прячется, т.е. опять всё завязано на предметности.

Жирмунский отмечал некоторую романную традицию, особенно в лирике Ахматовой (прежде всего в ее лирике). Он говорил о том, что Ахматова скорее продолжает традиции русского романа, нежели русской лирики. Ее стили сюжетны, но по особому. Она не дает нам (как Пушкин, например: "Я помню чудное мгновенье") лирического сюжета от начала до конца развивающегося и завершающегося, у нее другой принцип – принцип романа Достоевского, рваного сюжета, когда можно взять фрагмент истории, осколок отношений и уже читатель по этому фрагменту (или кульминационному, или, связанному с развязкой) воспроизводит все, что прежде было, он досочиняет сюжет, такая сюжетность ахматовская была только ею придумана и она была особым качеством именно ее лирики.

Кроме того, акмеисты еще (мы уже говорили об этом, когда говорили о Бальмонте, но акмеисты сделали на этом очень большой акцент) и разрывали строку точкой. Создавали психологические паузы. И у Ахматовой, и у Гумилева – очень много таких пауз, и у Мандельштама. Т.е. они не стремились к легкости, звучности стиха. Наоборот, они вполне принимали такой тяжелый, весомый, мощный стих. Недаром Мандельштама потом называли неоклассиком, поэтом, связанным с традициями русского классицизма – лирика Державина мощная поступь, тяжеловесная. Для них очень была характера прерывистая строка.

Конечно, вы и сами поняли, что они очень-очень разные. Но важно понять, что они (мы будем говорить о 3-х поэтах) претерпели очень большую эволюцию – это самое интересное, это очень подвижные творческие миры, и у Мандельштама, и у Ахматовой и у Гумилева, очень серьезные внутренние изменения в творчестве происходили и этим они как раз очень и очень интересны.

Давайте рассмотрим творчество каждого из этих поэтов.

Гумилев

Николай Степанович родился в 1886 году в семье военного врача в Кронштадте.

Свой творческий путь начал в среде близкой к символизму и это отразилось в его первом сборнике «Путь конкистадора» (1905 г.), сборник носил ученический характер, отмечен рецензиями Брюсова, который почувствовал талант и особое мироощущение поэта.

Гумилев учился в Сорбонне, где издает сборник «Романтические цветы», который посвящен его будущей жене Анне Ахматовой, там также (отличался мало чем от первого сборника) была атрибутика далеких стран и древних времен. Образ конкистадора в панцире железном также был перенесен. Сказалось и то, что Гумилев совершенствовал свое мастерство, поэтому техника его стала более совершенной. Совместно с Ахматовой Гумилев предпринимает издание литературно-художественного журнала «Сириус» – это была первая попытка Гумилева попробовать себя литературным критиком.

В 1908 году – первое путешествие в Африку (последующие – в 1910 и в 1913). По возвращению в Россию сблизился с Маковским (Аполлон) и стал одним из ведущих сотрудников издания. Многие его статьи вошли в книгу «Письма о русской поэзии».

В 1910 году – 3-й сборник стихов – «Жемчуга», посвященный Брюсову. В этот период Гумилев выработал своеобразную художественную манеру, которая выразилась в создании акмеизма.

Внешне Гумилев был связан с символистами, но чувствовал свою оторванность от них. В области поэтики Гумилев ориентировался не на музыкальные, а на живописные начала. Он тяготел к более четким, нежели символисты, образам. Не принимал туманности символизма. В 1911 году вместе со своими сторонниками: Ахматовой, Мандельштамом и Городецким основали "Цех поэтов". В 1912 году Гумилев и Городецкий выступили с докладами "Наследие символизма и акмеизм" и … художественная практика. В целом можно сказать, что позиция Гумилева отразилась в стихотворении "Искусство" (Созданье тем прекрасней, Чем взятый материал Бесстрастней! — Стих, мрамор иль металл…"). Здесь уже Гумилев провозглашает бесстрастность.

Возможно, литературные критики справедливо обвиняли Гумилева в эстетизме. В первой мировой войне Г. принял активное участие, о войне он писал «залитые кровью недели», эта атмосфера вполне соответствовала характеру его лирического героя. Гумилев не изменил восторженного отношения к войне и воспел ее в стихах, вошедших в сборник «Колчан» 1916 года.

В 1917 он по распоряжению Временного правительства отправился в Париж и вернулся в Россию уже после Октябрьской революции. Последние годы жизни он был членом редколлегии издательства Всемирной литературы (основанного Горьким), литературным критиком и переводчиком. В последние годы его поэзия изменилась, видимо, сказались те события, которые он пережил – его последние сборники «Костер» (1918), «Шатер» (1921) и «Огненный столп» (1921) – здесь уже нет экзотических мотивов.

Если говорить о форме стихотворения, то она была уже более совершенной и чувствуется возврат к символизму, но этой тенденции развиться не дали, т.к. 23 августа 1921 года Гумилев был расстрелян как участник контрреволюционной организации. Роковым образом. Гумилев и родился в Кронштадте и был арестован по подозрению в участии в знаменитом заговоре (Таганка?) кронштадтского мятежа. Кронштадт – границы его жизни.

Действительно, ранний Гумилев вплоть до "Жемчугов", его герой – сильный человек, победитель, человек, который покоряет пространство, племена африканские, он вождем себя считает. У него был такой комплекс вождя, он хотел быть лидером всегда. И в стихах это очень воплотил. На первые книги Гумилева критики писали рецензии такие, в которых подвергалась сомнению его поэзия, как национальная поэзия. Считалось, что он поэт, который изменил национальные традиции русской поэзии, ибо из ранних стихов (вплоть до 1913 года) создавалось ощущение, что он поэт мира, а не русский поэт. Часто его героями были литературные персонажи (Дон Жуан) мировые или победители, вожди, странствующие по морям и океанам. Он сам это понимал и говорил в одном из стихотворений: "…Я вежлив с жизнью современной (подчеркивая, что она ему неинтересна)/но между нами есть преграда/все, что смешит ее надменно/моя единая отрада.…". Т.е. он говорил, что все ваши социальные бури, проблемы, они ему чужды, т.е. он действительно хотел увидеть прекрасный, реальный, материальный мир. Поэтому экзотика Африки, смелость, отвага, человек один-на-один с опасностью ("…вечерами к нам приходили львы, но трусливых душ не было…"). Его герой – победитель. Поэтому цикл «Капитаны» – один из важнейших в ранней лирике Г.

Но уже «Чужое небо» и «Костер» в особенности – поворотные книги в лирике Г. Он хоть и принял войну, и поэтизировал войну (в отличие от футуристов, Блока, который с самого начала почувствовал трагическую коллизию войны, катастрофы) с юношеским энтузиазмом – он вообще немножко был таким юношей-максималистом, дуэли были на его жизненном пути. Вот он такой был. Их брак с Ахматовой распался, потому что она была более эпичной, а он романтичным. В этих двух книгах появляется другой Гумилев и это свидетельство его эволюции – там та же самая предметность будет, но только он вернется на родную почву, он заглянет в глаза реальности не только в ее материальной весомости. У него впервые возникнет национальная традиция – родная земля, а не какие-то чужие страны и моря. У него есть стихотворение «Андрей Рублев» (в котором он размышляет о древнерусской иконописи), в котором он говорит, что это душа народа и эта душа одухотворена Творцом, Богом, «кистью достохвальной» Андрея Рублева водит сам Создатель, Бог. А в творениях Рублева не только лики святых в этой магии бесперспективны живописи (плоской живописи) открывается невероятное духовное пространство (там нет перспективы, плоское изображение). Пространство-то есть, перспектива есть, только она в сфере духа находится. И вот он в этом стихотворении он потрясающе это передает.

Он поэтизирует родные места, потому что хотя он родился в Кронштадте и детство провел в Царском Селе, но имение Гумилевых было в Тверской губернии, недалеко от Бежецка. И вот тверские луга и поля ему тоже были очень дороги – у него есть замечательное стихотворение «Детство», в котором поразительные образы одушевления природы: куста, лопуха, полыни, бычачьи рога – он видит тот мир, в котором его корни.

В этих книгах как раз появляется удивительное свойство, которое было Гумилеву присуще – дар провидения, он существовал в какой-то трансцендентной реальности поэтической.

У него есть замечательное стихотворение «Рабочий», в котором он и осмысляет то, что произошло в России. Надо сказать, что акмеисты (Мандельштам, Гумилев, и Ахматова тем более) они более глубоко поняли, что произошло в момент Революции, нежели символисты.

Символисты очень эмоциональны, их реакции внешни, они глубину явлений не всегда видят, в отличие от Гумилева, Мандельштама, Ахматовой (и были моложе, и волновало их мастерство!), а заглянули глубоко. Гумилев сказал – культурная традиция прервалась с Революцией. Он абсолютно точно диагностировал ситуацию. Именно поэтому он так усиленно работал в издательстве "Всемирная литература"и создавал этот кружок молодых поэтов. Он хотел остановить это беспамятство, хотел восстановить связь времен своим подвигом личным, но ему не дали, его расстреляли. (он многое сделал)

«Рабочий», 1918 год. (написано абсолютно в акмеистской поэтике) Но содержание его другое – никакой декоративности, никакого внешнего равновесного созданного образа мир, он в глубину мира, в противоречие идет снова (слова?), диссонансы, которые в мире существуют. Вот повествовательность, о которой говорил Жирмунский, как о свойстве их стиха.

Он стоит пред раскаленным горном,

Невысокий старый человек.

Взгляд спокойный кажется покорным

От миганья красноватых век.

(Здесь несколько определений, которые не становятся эпитетами; красноватые веки имеют абсолютно реальную достоверную мотивацию – человек смотрит на огонь; и он подчеркивает такие детали, которые не могут стать предметом поэтического эмоционального чувства)

Все товарищи его заснули,

Только он один еще не спит:

Всё он занят отливаньем пули,

Что меня с землею разлучит.

Кончил, и глаза повеселели.

Возвращается. Блестит луна.

Дома ждет его в большой постели

Сонная и теплая жена.

(Такое намеренное обытовление ситуации, смежение до чего-то механистичного и вдруг строфа совершенно неожиданная возникает, которая – открытая метафора, синтаксический параллелизм, выводящая это стихотворение совершенно в другой план содержания)

Пуля им отлитая, просвищет

Над седою, вспененной Невой,

Пуля, им отлитая, отыщет

Грудь мою, она пришла за мной.

Упаду, тихонько затоскую,

Прошлое увижу наяву,

Кровь ключом захлещет на сухую,

Пыльную и мятую траву.

Посмотрите, какова его сила провидения. За 3 года до смерти он понял, что будет убит пулей. Он пишет стих о неотвратимости революционного преобразования мира, что в этом новом мире ему места нет. Эта пуля, преодолеет все преграды. Такая обреченность интеллигенции и его собственной судьбы здесь подчеркивается.

Он был расстрелян в конце августа в Петрограде и действительно его тело упало на сухую, пыльную и мятую траву. Прошлое увидел наяву – известны рассказы людей, переживших клиническую смерть (коридор, прошлое и т.п.)

И Господь воздаст мне полной мерой

За недолгий мой и горький век.

Это сделал в блузе светло-серой

Невысокий старый человек.

Вы понимаете, здесь снова та же самая вещность, но она приобретает совершенно другой смысл – страшной обыденности. Смерть, которая за каждым углом, смерть, которая неотвратима и она удивительно обыденна. Т.е. это не героическая борьба, не опасность романтическая – это наша грубая реальность, страшная своей обыденностью и неотвратимостью. Когда мирный человек, которого в постели ждет теплая сонная жена, простой человек, он становится орудием убийства. Тут такое понимание эпохи, времени и своей собственной судьбы, которое многим поэтам было недоступно. Гумилеву оказалось доступно в этой книге стихов "Костер".

У нас на кафедре был подготовлен сборник «Анализ литературного текста» (там моя статья об Андрее Белом есть), где-то в 1995 году, Он есть в библиотеке (белая книжка). Там есть статья о стихотворении «Заблудившийся трамвай», эта статья написана Павлом Спиваковским (автор книги о Солженицыне, им лично одобренная), статья была опубликована когда он был студентом. Он потом эту статью переделал, расширил и она была опубликована в журнале «Вопросы литературы». Вам вполне достаточно прочитать ее в нашей институтской книге. Он очень хорошо анализирует стихотворенье (грустный жанр средневекового видения). Он так и называется «стихотворение Гумилева «Заблудившийся трамвай» + Гамлет Шекспира и Превращение Кафки); поможет разобраться в позднем Гумилеве).

Посмотрите также книгу «Анна Ахматова» издательства "Просвещение", составитель там я (1995, или 1992) (сами понимаете, не Олеся Бруклин, а Ирина Константиновна Сушилина). Стихи, статьи, поэмы, комментарии, собрание лучших фрагментов, работ, написанных об Ахматовой, особенно статья Недоброво о книге Ахматовой "Четки" (по ее собственным словам, самое лучшее понимание меня как поэта (т.е. Ахматовой) было у моего друга Недоброво (ударение на последнюю "о"); у нее было 2 друга – Борис Анреп (друг и возлюбленный; звал ее уехать из России, но она даже в поэме "Реквием" написала, что "была со своим народом", крест свой донесла до конца; по ее судьбе очень тяжело прошло всё, что с нами происходило, но она мужественно это все выдержала), которому она посвятила свой знаменитый цикл "Черное кольцо" (знаменитое стихотворение "Когда в тоске самоубийства…" и Недоброво).

Задание на дом: Есенин. Мы договорим об акмеизме. Сказать об Ахматовой (не называйте докладами, это – реферат), анализировать стихотворение. По Есенину даю 5 вопросов:

1. Образ России дооктябрьской лирике Есенина и способы его создания. (не надо говорить о том, как он любил Русь; надо показать, как он создает образ России; взять книгу Радуница 16-го года и по ней поработать, есть хорошая книга Аллы Марченко «Поэтический мир Сергея Есенина», там как раз о цветовой символике, олицетворении и т.д., и есть книга Н.М. Солнцевой «Сергей Есенин»)

2. Есенин и имажинизм. (эти вопросы будут на экзамене, так же как "Гумилев и акмеизм", "Ахматова и акмеизм", "Мандельштам и его книга "Камень") Возьмите литературоведение, энциклопедию, почитайте, что такое имажинизм. Есть книга «Мой век, мои друзья и подруги», там есть воспоминания Шершеневича, Мариенгофа.

3. Есенин в начале 20-х годов и его цикл «Москва кабацкая», Есенин бунтующий. Его хулиганская лирика была романтическим протестом.

4. Поздний Есенин и цикл «Персидские мотивы», тема любви, искусства и Родины.

5. Поэма «Анна Снегина» как лиро-эпическое произведение, почему поэма о судьбе крестьянства называется именно так.

6. Поэма «Черный человек, подумайте о загадке замысла.

7. Поздние элегии Есенина, своеобразие жанра элегии в его творчестве. «Не жалею не зову не плачу», «Отговорила роща золотая», "Мы все теперь уходим понемногу", "Несказанная, синяя, нежная" и т.д. Что Есенин вносит в жанр элегии, традиционный для русской поэзии (еще Жуковского).