104). Исходя из этой перспективы таким образом понятого

"дополнения", можно сказать, что поскольку невозможно себе

представить вне культуры то, что является ее первоочередным и

главным порождением, -- человека, то тогда и невозможно

представить человека в одной своей природной изначальности

без его "дополнения" культурой.

В качестве доказательства реального действия этого

"механизма дополнительности" Деррида приводит высказывание

Руссо в "Исповеди", где, жалуясь на свои "неловкости" в об-

ществе, он утверждает, что, находясь в нем, он оказывается не

только в просто невыгодном для себя положении, но и даже

совершенно иным, другим человеком, чем он есть на самом

деле. Поэтому он сознательно сторонится, избегает общества и

прибегает к помощи "письма", т.е. письменной, а не устной

формы самовыражения. Ему приходится это делать, чтобы объ-

яснить обществу, другим людям, свои мысли, а в конечном счете

и самого себя: "ибо если бы я там находился, то люди никогда

бы не узнали, чего я стою" (148, с. 208).

Но Деррида идет дальше рассуждений подобного рода, ко-

торые вполне могли бы уложиться в рамки аргументации

"здравого смысла", и обращается к анализу "Исповеди" Руссо,

чтобы на ее примере доказать неизбежность логики дополни-

тельности, посредством которой реальные события и исторически

реальные люди превращаются в фиктивные персонажи

("фигуры") письма, а сложные, экзальтированные отношения

Руссо-протагониста собственного произведения с мадам Варанс,

его возлюбленной "Маман", рассматриваются ученым как харак-

терный образец дополнения-замещения (здесь и "Маман" как

субститут матери Руссо, и сексуальные фетиши, "замещающие"

для Руссо мадам де Варанс в ее отсутствии): Через этот ряд

последовательных дополнений проявляется закон: закон беско-

нечно взаимосвязанных рядов, неизбежно умножающий количе-

32 Программа деконструкции и "грамматология"

ство дополняющих опосредований, которые и порождают это

ощущение той самой вещи, чье появление они все время задер-

живают: впечатление от самой этой вещи, ее непосредственность

оказывается результатом вторичного восприятия. Все начинается

с посредника" (148, с. 226).

Перед нами попытка, и, надо сказать, проводимая доволь-

но последовательно, ревизии традиционной диалектики гегелев-

ского образца, заключающаяся прежде всего в опровержении

гегелевского метода "снятия" противоречий и трактовки самой

противоречивости как условия, даже принципа всякого развития.

Если Гегель был склонен к "позитивному" разрешению проти-

воречий и сводил основную философскую проблематику к телео-

логическому саморазвитию духа, то Дерриде, для которого идея

целенаправленности прогресса, как "наивно позитивистская" по

своему характеру, чужда, гораздо ближе установка на кантов-

скую неразрешимость апорий.

И именно подобная, казалось бы, чисто философская, по-

становка вопроса имела огромное и самое непосредственное

воздействие на развитие литературной критики. Вслед за Дер-

ридой уже несколько поколений критиков ищут в исследуемых

ими литературных текстах "логические неразрешимости", сделав

эти поиски предметом своего

анализа.

Программа деконструкции и "грамматология"

Возвращаясь к дерриде-

анской концепции знака, еще

раз повторим, что борьба

французского ученого с тра-

диционными семантическими

концепциями составляет толь-

ко часть, и далеко не самую существенную, его "де-

конструктивистской программы", поскольку основным предме-

том его критики являются не столько способы обозначения,

сколько то, что обозначается -- мир вещей и законы, ими

управляющие. С точки зрения Дерриды, все эти законы, якобы

отражающие лишь желание человека во всем увидеть некую

"Истину", на самом деле не что иное, как "Трансцендентальное

Означаемое" -- порождение "западной логоцентрической тра-

диции", стремящейся во всем найти порядок и смысл, во всем

отыскать первопричину, или, как уже было сказано выше, навя-

зать смысл и упорядоченность всему, на что направлена мысль

человека.

Для Дерриды, как и для Ницше, на которого он часто ссы-

лается, это стремление обнаруживает якобы присущую

"западному сознанию" "силу желання" и "волю к власти". В

33

частности, вся восходящая к гуманистам традиция работы с

текстами выглядит в глазах Дерриды как порочная практика

насильственного "овладения" текстом, рассмотрения его как

некоей замкнутой в себе ценности, вызванного ностальгией по

утерянным первоисточникам и жаждой обретения истинного

смысла. Поэтому он и утверждает, что понять текст для гума-

дистов означало "овладеть" им, "присвоить его, подчинив его

смысловым стереотипам, господствовавшим в их сознании.

В этой перспективе становится очевидным, что в основе

деятельности Дерриды лежит тот же импульс, который опреде-

лил разоблачительный пафос всей западной постструктуралист-

ской мысли: доказать внутреннюю иррациональность буржуаз-

ного (возводимого в ранг общечеловеческого) образа мышления,

традиционно и, с точки зрения постструктуралистов, более чем

незаслуженно и даже незаконно претендующего на логичность,

рациональность, разумность и упорядоченность, что в целом и

обеспечивало его "научность".

Именно этой традиционной форме научности и должна бы-

ла противостоять "грамматология" -- специфическая форма

"научного" исследования, оспаривающая основные принципы

общепринятой "научности". Деррида об этом прямо говорит в

ответ на вопрос Ю. Кристевой, является ли его учение о

"грамматологии" наукой: "Грамматология должна деконструиро-

вать все то, что связывает понятие и нормы научности с онто-

теологией, с логоцентризмом, с фонологизмом. Это -- огромная

и бесконечная работа, которая постоянно должна избегать опас-

ности классического проекта науки с ее тенденцией впадать в

донаучный эмпиризм. Она предполагает существование своего

рода двойного регистра практики грамматологии: необходимости

одновременного выхода за пределы позитивизма или метафизи-

ческого сциентизма и выявления всего того, что в фактической

деятельности науки способствует высвобождению из метафизи-

ческих вериг, обременяющих ее самоопределение и развитие уже

с самого ее зарождения. Необходимо консолидировать и про-

должить все то, что в практике науки уже начало выходить за

пределы логоцентрической замкнутости.

Вот почему нет ответа на простой вопрос, является ли

грамматология "наукой". Я бы сказал, что она ВПИСАНА в

науку и ДЕ-ЛИМИТИРУЕТ ее; она должна обеспечить сво-

бодное и строгое функционирование норм науки в своем собст-

венном письме; и еще раз! она намечает и в то же время раз-

мыкает те пределы, которые ограничивают сферу существования

классической научности" (155, с. 48-49).