§ 5. Стоическая концепция спасения

Стоики подчеркивали, что главным в человеке является его стремле­ние к выживанию, к самосохранению. Человек, как и любое живое существо, стремится выжить, что означает то, что он должен придерживаться того, что способствует сохранению жизни и избегать всего того, что угрожает жизни. 3 растениях тенденция самосохранения бессознательна, у животных она про­является в виде инстинкта У человека стремление к выживанию модифици­ровано вмешательством разума, что приводит к возникновению двух планов выживания, во-первых, сохранить себя как физическое существо и, во-вторых, способствовать росту разумного начала бытия. Жить по природе оз­начает жить, сохраняя, используя и актуализируя разумную природу.

Росту разумной природы, а значит и выживанию человека, способст­вует ориентация человека на добро, в то время как зло разрушает разумную 1фироду. Иначе говоря, добро и зло как антропологические и онтологические характеристики, соотносятся только с разумом, а я повторю, добро способст­вует росту разума, а зло уничтожает его. А все то, что лежит за пределами разума, остается морально безразличным. Физическое выживание, т. е. со­хранение себя как физического существа, морально нейтрально, его нельзя оценить с позиций добра или зла; жизнь, здоровье, красота, болезни, уродст­во, бедность, рабство, любовь к близким и т. д. — эти явления морально ней-тр&чьны, индиффере1гпш, безразличны. Они неподвластны человеческой воле и поэтому их надо принимать такими, каковы они на самом деле. Отно­ситься к этим ценностям надо безразлично, например, природа обделила тебя здоровьем и красотой. Можно сокрушаться, страдать всю жизнь, причитая: '«Какая я несчастная, какая некрасивая». Но стоик выбирает другую позицию. "Ну и что, - убеждает он себя, - что я некрасив, зато у меня сильная воля и разумная душа. Зато я живу согласно добродетелям. Я делаю добро, а значит, способствую росту разума, содержащегося в природе».

Но разум - это не только добродетели, быть разумным означает также мыслить, опираться на свой разум, мышление. А эмоции, всякого рода пере­живания заглушают разум. Неразумный человек постоянно волнуется, он всегда чем-то озабочен — проблемами славы, здоровья и т. д. Но стоик не должен волноваться и переживать по поводу морально нейтральных вещей

43

«А у тебя, - наставляет Эпиктет своих учеников, - одна должна быть забота -забота о душе, а не о мирских делах. Иначе ты будешь постоянно раздваи­ваться и в результате не воспитаешь ни душу, ни успехов в жизни не добь­ешься». Или то, или другое. «Разумный человек может во всем отыскать себе пользу», - говорит Эпиктет. Например, сточка ругают, а он тем самым при­учается к терпению и кротости. Неразумно завидовать, если у другого боль­ше денег. Ну и что? Значит, он и хлопотал больше для них, обманывал, при­спосабливался к другим людям, т. е. не был свободным.

Стоики, как и киники, прекрасно осознавали слабость сократовской фи­лософии, которая заключалась в отождествлении знания добродетелей и пове­дения. При этом стоики, как и киники, утверждали, что добродетельное пове­дение возможно тогда и только тогда, когда человек кроме знаний о доброде­тельной жизни еще и прилагает волевые усилия.

Нравственные и волевые усилия стоики репрезентируют (воспроизво­дят} в понятии долга. Разумеется, еще задолго до стоиков человечество знало и употребляло это слово. Но именно стоики ввели его в философский оборот, придали ему статус философско-антропологической, нравственной катего­рии. Понятие «долженствующее» или «надлежащее» станет после стоиков краеугольным камнем, основой западноевропейской культуры «Надлежа­щее, но словам стоиков, - пишет Диоген Лаэртский, - это такое дело, которое имеет разумное оправдание... Это действие, свойственное устроениям приро­ды... Стало быть, надлежащие поступки - это те, на которые толкает нас ра­зум, например, чтить родителей, братьев, отечество, любить друзей».

Необходимо подчеркнуть тесную связь, а в некоторых случаях и тож­дество, долга и разума. Животные, как и малые дети, не знают долга, долг -это продукт разума, культуры. Кроме того, следование долгу требует от че­ловека волевых усилий.

«Я должен», - здесь выражается следование разумным ценностям и, кроме того, готовность воли к напряжению, решимость выполнения взятых

на себя обязательств.

«Я должен» - этими словами человек подчеркивает, что он опирается на разумные ценности, которые способствуют развитию жизни, росту и рас­ширению разумного начала природы.

В последующем некоторые философы, в частности Ф. Ницше, под­вергнут резкой критике добродетели христианства и стоической философии, упрекая последних в том, что они якобы своими добродетелями завели человечество в тупик. Ницшеанская переоценка ценностей вылилась в требование замены «я должен» на «я хочу». Ницше устами своего литературного героя Заратустры ведет речь о трех формах духа Первая форма - дух превращается в верблюда Ядром верблюжьего духа выступает мораль с системой долженствования. Верблюд несет на себе груз, имя которого «я должен». Ему тяжело, но он напрягает свою волю, делает над

44

по, но он напрягает свою волю, делает над собой усилие и бредет по пустыне, следуя долгу.

Но вот верблюд превращается в льва. Дух хочет свободы, он сбрасы­вает с себя опостылевший ему груз, и дух в форме льва желает сразиться с великим драконом. Что это за дракон? «Ты должен» называется он. Великий дракон лежит на дороге, искрясь золотыми чешуйками и на каждой из них, переливаясь всеми цветами радуги, искрится надпись «ты должен». «Я во­брал в себя все ценности культуры долга, - нежась на солнце, произносит дракон, - и отныне "я хочу" не должно существовать». Лев побеждает драко­на, а затем дух принимает форму ребенка, дух становится дитем. «Дите есть невинность и забвение, - пишет Ф. Ницше, - новое начинание, игра, самока-тяшееся колесо, начальное движение, святое слово утверждения.

Да, для игры созидания, братья мои, нужно святое слово утверждения: своей воли хочет теперь дух, свой мир находит потерявший мир».

Но обратим внимание на следующее. Дитя, это неразумное существо, кричит «хочу», и совсем не случайно Ф. Ницше культуру, в которой домини­рует «я хочу», изображает в форме льва, этого дикого и свирепого, лишенно­го разума животного. Там, где царствует «я хочу» разум исчезает, элимини­руется. Там же, где господствует «я должен», разум торжествует. Ф. Ницше, предлагая заменить «я должен» на «я хочу», по сути дела, предлагает отка-чаться от разума, от волевых усилий.

Другим типом волевых усилий выступает формирование в себе при­вычки ограничения и уничтожения страстей, которые стоики отождествляли со злом, с неразумным началом человеческой активности. «Необходимо вы­рабатывать в себе привычку быть добродетельным», - часто повторял Эпик­тет. «Если ты хочешь привыкнуть к какому-нибудь делу, - советовал Эпиктет своему ученику, - то часто делай его... То же самое бывает и со способностя­ми нашей души: когда ты сердишься, то знай, что ты делаешь не одно это зло, но что вместе с тем ты усиливаешь в себе привычку к гневу. А потому, если ты не хочешь приучать себя к гневу, то всячески сдерживай свой гнев и не давай привычке нарастать. Надо побороть гнев в самом начале. Постепен­но привычка сердиться у тебя пройдет».

Эпиктет советовал для формирования добродетельного образа жизни выполнять ряд довольно простых рекомендаций во-первых, «в борьбе с со­блазнительными мыслями бывает полезно искать общество людей более доб­родетельных, чем ты сам», во-вторых, читать поучения мудрых людей, в-третьих, взять себе в качестве объекта подражания какого-нибудь доброде­тельного человека, в-четвертых, «не водись с прежними товарищами, кото­рые продолжают жить развратно: они будут только мешать тебе в твоем доб­ром желании».

45

Основным путем достижения добродетельного поведения стоики счи­тали путь освобождения от пороков, от страстей, которые, как я уже говорил, они отождествляли со злом. Страсть - это общий источник четырех видов зла: неразумия, трусости, неумеренности и несправедливости. Эти виды зла еще выделил Платон, который противопоставил им четыре добродетели: мудрость, мужество, умеренность и справедливость. Стоики пошли дальше Платона и разработали подробную теорию человеческих страстей, выделяя в них четыре группы: печаль, страх, вожделение и удовольствие.

Печаль многообразна и представляет собой неразумное сжатие души Выделяются следующие виды печали; сострадание, зависть, ревность, недоб­рожелательство, беспокойство, смятение, боль, горе, тоска.

Страх можно определить как предчувствие человеком зла Виды стра­ха следующие: боязнь, робость, стыд, ужас, замешательство, тревога.

Вожделение - это неразумное стремление души, таящая в себе неудов­летворенность, ненависть, придирчивость, злобу, гнев, негодование, любовь.

Удовольствие представляет собой неразумное возбуждение себя тем, что представляегся желанным, но не более чем представляется. Удовольствия мно­гообразны, здесь и восхищение, и злорадство, наслаждения и развлечения.

Итак, четыре вида страстей: печаль, страх, вожделение и удовольствие. От них необходимо избавляться, но трудно, очень трудно их преодолеть. И порой человек начинает тревожиться, в него закрадываются сомнения: «А вдруг я умру в борьбе со злом?» На что Эпиктет отвечает: «Ну и что? Смерть неизбежна, но ведь умрешь ты не от обжорства и пьянства где-нибудь под за­бором, а от борьбы со злом. Это прекрасная смерть!» В борьбе со страстями закаляется воля, но поскольку трудно бороться со страстями, постольку выс­шей добродетелью у стоиков выступает мужества При этом стоики вели речь о двух уровнях добродетелей. Первый уровень состоит из тех добродетелей, которые отвечали за искоренение пороков, страстей, - это терпение, мужество, стойкость. Второй уровень высших добродетелей состоит из тех добродетелей, | которые сдерживают страсти, - это щедрость, умеренность и кротость.

Как замечает А.П. Скринник: «Стоическая доктрина, одна из самых моралистических в античности, провозглашавшая самоценность доброде­тельного образа жизни и поднявшая человеческое достоинство не небывалую прежде высоту, как-то незаметно и органически превращается в обоснование откровенного аморализма... В чем тут дело? По нашему мнению, - продол­жает свою мысль автор, - и возвышение человека, и дискредитация самых фундаментальных моральных запретов происходит в стоицизме из единого корня. Этот корень - абсолютизация одной стороны человеческой психики, а

именно индивидуального интеллекта».

В стоицизме элиминируются переживания как вид чувственности и объявляются неразумными не только те страсти, которые изначально могли

46

привести человека к гибели, но и те, которые всегда способствовали выжива­нию человека, которые придавали энергетический импульс жизненному про­цессу. Элиминация переживаний была вызвана тем, что Логос, на который ориентировались стоики, был лишен чувственности. Кроме того, пережива­ния отбрасывались еще и по той причине, что с человеком всякое может слу­читься и при этом самое важное — не переживать по поводу случившегося. Эпиктет убеждает своего виртуального собеседника: что бы ни случилось, отнесись к этому спокойно, ведь есть разум и мышление. «А с ними - какое мне дело до того, что может со мною случиться? Кто сможет рассердить или смутить меня? Ничего не может быть в тягость мне, и ни о чем внешнем не стану ни сожалеть, ни сокрушаться».

Человек должен соглашаться со всем, что с ним случается, т. е. не пе­реживать. «Свободным человек бывает только тот, с которым случается все так, как он того хочет. Но значит ли это, что с ним непременно случится все !0. что ему вздумается? Нисколько... Мы бы никогда ничему не научились, если бы делали так, как только нам вздумается. Значит, для того чтобы быть свободным человеком, не следует желать зря всего того, что только придет в голову. Напротив того, свободный человек должен выучиться хотеть согла­шаться со всем тем, что с ним случается, потому что то, что с человеком слу­чается, случается не зря, а по воле Того, Кто управляет всем миром».

Что бы ни случилось, не надо тревожиться, беспокоиться, стыдиться, ропгать, проявлять недовольство, главное - отнестись к случившемуся спо­койно, без всяких переживаний и эмоций. «Разумный человек никогда ни на что не станет роптать, потому что он хорошо понимает, что настоящее горе паше происходит не от того, что случается с нами, а от того, что мы неразум­но думаем о случившемся. Отстраним же эти неразумные мысли и прекра­тится то, что мы считали несчастием».

Но что значит спокойно отнестись к случившемуся? На самом деле это означает, что не надо реагировать на страдания как других, так и на свои. Но, если нет реакции на горе, следовательно, отсутствуют такие чувства, как состра­дание и жалость. «А что, если у меня умер друг, мне же его жалко», - примерно так говорит воображаемый ученик своему учителю Эпиктету. «Вникни в челове­ческую жизнь и ты поймешь, - говорит Эпиктет своему ученику, - что людям назначено то жить вместе, то разлучаться. Когда они вместе, они должны быть счастливы друг через друга, а когда им приходится разлучаться, то они не долж­ны печалиться об этом». Иначе говоря, в любых ситуациях стоик не должен ис­пытывать жалости, не должен страдать.

Но если не печалиться, не испытывать чувства жалости, то как тогда жить? Ведь жизнь полна страданий, а на их чувственная реакция обычно одно­значная — это сострадание. «Прежде всего, и самое главное, - увещевает своего виртуального собеседника Эпиктет, - не пристращайся ни к чему больше того.

47

сколько ты привыкаешь к чужой вещи, о которой знаешь, что она может быть отнята у тебя. Когда обнимаешь своего ребенка, брата, друга, то говори себе, что ты обнимаешь нечто такое, что должно умереть, что дано тебе только на время... Желать, чтобы никто с тобою не расставался и не умирал, - это все равно что желать винограда зимой. Обнимай ребенка или друга, и сам думай: ты завтра уедешь или умрешь, н мы не увидимся больше».

Чтобы не страдать, не надо привыкать к своим близким, не надо их любить, а то потом трудно будет расставаться. У человека есть разум, мыш-1 ление, поэтому живи согласно им, т. е. не переживай, не испытывай состра- ! дания, любви, жалости. Трудно следовать таким рекомендациям, допустим, ' отец обнимает сына, учит его жизни, а сам думает; «Ну ведь помрешь же ты». «Но что же делать, - восклицает Эпиктет, - если разлука или смерть кажется тебе такою страшною, то ты должен во время жатв горевать о том, что умирают колосья, а осенью плакать о том, что засохшие листья падают с деревьев. Разлука людей больше ничего, как небольшая перемена, а смерть -также перемена, только немного больше».

Спокойно относиться к подобного рода ситуациям означает на самом деле относиться к ним без жалости, без сожаления, без любви. И не случайно у Хрисиппа в характеристике мудрого человека мы находим, что он «нежало­стлив и не знает снисхождения ни к кому, так как не отменяет никаких нака­заний, следующих по закону, ибо послабление, жалость и уступчивость суть ничтожества души, подменяющий наказание кротостью; и сами наказания он не сочтет излишне строгими».

К неразумным (читай - танатальным) страстям стоики отнесли и чув­ство стыда, интерпретируемое ими как страх перед дурной славой о себе со стороны других. По мнению стоиков, мудрец не должен ориентироваться на мнения людей, на их оценку собственных действий. Ведь человек, рассужда­ют стоики, может попасть в различные жизненные ситуации, всякое может случиться, а вдруг женишься на своей родной матери. Если такое случилось, то нет в этом ничего постыдного, не надо стыдиться, даже если другие и осуждают такие действия. Зенон, изложивши повествование об Иокасте и Эдипе, говорит, что не стыдно жить с матерью. «Если он пользует больную, растирая ее тело руками, в этом нет ничего постыдного; если же он радовал трением другую часть ее тела, успокаивая скорбящую, и родил от матери благородных детей, то что тут постыдного?»

А Хрисипп в «Государстве» говорит буквально следующее: «Я одоб­ряю практику, которая и теперь еще с полным правом существует у многих, когда мать рожает детей от сына, отец от дочери и единоутробный брат от родной сестры». Зенон же в своих «Диатрибах» так рассказывает о воспита­нии детей: «Спать с мальчиками следует ничуть не больше и не меньше, чем с немальчиками, и с женщиной - не больше и не меньше, чем с мужчиной,

48

потому что одно и то же приличествует в отношении детей и недетей, жен-шин и мужчин».

Стоики последовательны в своем отрицании чувственных традиций, в _!0м числе и чувства стыда, чем и объясняется наличие в их рассуждениях шокирующих здравый смысл высказываний Так, Хрисядп в сочинении «О „доге», рассуждая о погребении родителей, выразительно говорит: «По кон­чине родителей надо погребать их как можно проще, как если бы их тело ни­чего не значило для нас, подобно ногтям или волосам, и как если бы мы были обязаны ему подобным вниманием и заботливостью. Поэтому если мясо ро-ди гелей годно для пищи, то пусть воспользуются им, как следует пользовать­ся и собственными членами, например, отрубленной ногой и тому подобным. Если же это мясо не годно для употребления, то пусть спрячут его, вырыв могилу, или по сожжению развеют его прах, или же выбросят подальше, не обратив на него никакого внимания, как на ногти и волосы». От такого рода высказываний, как говорится, волосы на голове дыбом встают. Ведь если следовать этому совету, то надо спокойно, без печали, ничего не чувствуя, (■смотреть тело умершего родителя, ага, мясо еще годно для пищи и нозав-факать. Что это? Рассуждения выжившего из ума человека? Оказывается, мог. Вряд ли сами представители этого направления поступали подобным образом. Как заметил Секст Эмпирик, стоики «увещевают поступать так, имея в виду, что этим воспользуются юноши или не воспользуются. Но ко­нечно, они не имеют в виду, что юноши воспользуются этим: ведь это вос­прещают законы... Если же они пишут это не с тем, чтобы кто-то воспользо­вался их советами, лишним становится и само искусство науки, пользование коим невозможно».

Вполне можно согласиться с мнением ведущих историков философии, что «апатия, которую ищет стоик, экстремальна, мудрец стремится в пределе к анестезии, при которой страсть охлаждается, теряя человеческое тепло. В самом деле, если жалость, сострадание и милосердие суть страсти, то стоик должен выкорчевывать их. «Милосердие участвует в дефектах и пороках ду­ши: лишь недалекий и легкомысленный человек может быть жалостливым», - говорили стоики и еще добавляли: «Недостойно сильного человека под­ла гься мольбам и отказаться от справедливой суровости».

«Помощь, которую стоик предлагает людям, — это аскеза, далекий от какой-либо человеческой симпатии холодный логос Так мудрец вращается в кругу ближних, будучи от них отделен и отчужден: и когда занимается политикой, и в семейных делах, ухаживая за детьми, и в дружбе- он чужой среди своих..м

Такова в целом стоическая теория спасения. Спасается и выживает бесчувственный, холодный человек, который никогда не переживает, чело­век, лишенный эмоций.

49

Обязательная литература:

1. Антология мировой философии: В 4 т. М., 1969. Т. 1. Ч. 1. С. 487-

493; 500-501; 506-509; 522-523.

2. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях зменитых фи­лософов. Кн. 7. М., 1979. С. 269-331.

3. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших

дней. СПб., 1994. С. 189-200.

4. Эпиктет. В чем наше благо? Избранные мысли римского мудреца // Римские стоики: Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий. М., 1995. С. 206-251.

Дополнительная литература:

1. Рассел Б. История западной философии и ее связи с политическими и социальными условиями от античности до наших дней. Новосибирск, 1994.

2. Римские стоики: Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий. М., 1995.