Вопрос 33 рильке

РИ́ЛЬКЕ (Rilke) Райнер Мария (1875-1926), австрийский поэт. В лирике прошел сложный путь от импрессионизма (сборник «Часослов», 1905) и философской символики («Новые стихотворения», ч. 1-2, 1907-08) к «новой вещности», стилю т. н. предметной образности («Дуинезские элегии», 1923). Главная тема — попытка преодолеть трагическое одиночество человека через любовь, единение с людьми и природой. Драматические и прозаические произведения, в т. ч. роман-дневник «Записки Мальте Лауридса Бригге» (1910), предвосхитивший экзистенциалистскую прозу. Эссе.

РИ́ЛЬКЕ (Rilke) Райнер Мария (полное имя Рене Карл Вильгельм Иоганн Йозеф Мария) (4 декабря 1875, Прага, тогда Австро-Венгрия — 29 декабря 1926, Вальмон, Швейцария), австрийский поэт.

В каждом сборнике, лирический герой раскрывается с разных сторон.

Лирический герой Рильке слаб, растерян, зачастую одинок. Он не без оснований страшится жестокого и несправедливого мира, но в то же время величественен и едва ли не всемогущ.

Лирический герой Рильке остается, как бог, один на один перед вечностью и бесконечностью, принимая на себя всю ответственность за целое мироздание. Высокий, гамбургский, счет, но на меньшее австрийский поэт не идет. Вместе с тем он несказанно зачарован каждой текущей минутой.

В сборнике «Часослов»

Лирический герой напрямую говорит с богом. Раздумья о боге занимают центральное место в этой поэтической книге. По Рильке, непрестанно создавая этот мир, бог обнаруживает себя в самых различных явлениях природы и может обернуться любой вещью (поэт называет бога «вещью вещей»)

В сборнике Париж. «Новые стихотворения»

Лирический герой цикла обращается здесь уже не к богу, как это было в «Часослове» (непосредственной связи с богом, как утверждает теперь поэт, больше быть не может) а к темным глубинам сознания и к эмоциям читателя.

Центральные образы «Элегий» — ангел, человек и кукла. Образ ангела, как замечал сам поэт, не имеет ничего общего с ангелами в христианской религии. «Ангел «Элегий», — писал Рильке, — это то существо, которое служит для нас ручательством, что невидимое составляет высший разряд реальности.» По Рильке, ангелы символизируют «полноту бытия». Это знаки духовного совершенства, лицезрение которых может явить человеку ужасающую глубину его собственного несовершенства (отсюда известная строка, несколько раз повторяющаяся в «Элегиях» — «Всякий ангел ужасен»). Гармонический космос, в котором существуют ангелы и совершенство которого они воплощают, Рильке называет «внутреннее мировое пространство» (Weltinnenraum). В нем неразрывно соединяются внешнее и внутреннее, «открытое» и «закрытое», жизнь и смерть, органическое и неорганическое, прошлое и будущее. Этот космос состоит из чувств и эмоций и кроме ангелов его могут видеть лишь животные, которые, в отличие от человека, не осознают, что им предстоит умереть.

Ангелам и человеку в «Дуинских элегиях» противопоставляется кукла — символ механического, бездуховного существования (этот образ Рильке перенимает из трактата «О театре марионеток» Генриха фон Клейста). Человек же — это синтез «ангела» и «куклы»: наполовину наполненная содержанием маска. Правда, и человек может поставить и утвердить свое существование — параллельно ангельскому — в мире вещей, созданных трудом (в мире культуры). Поэтому в седьмой элегии появляется важный для Рильке образ деятельного героя, который сам творит себе свою судьбу (он получит развитие в «Сонетах к Орфею»). И все же высшими ценностями, способными принести радость бытия в этом мире (Hiersein) для поэта остаются, не вещи, но духовные, вневременные ценности — и в особенности — любовь.

Когда общество находится на историческом подъеме, оно приобретает высокие, гуманные идеалы и идет к ним. В периоды отступления назад (а они ему нужны, ибо, как гласит французская поговорка, если хочешь дальше прыгнуть, перед прыжком подальше отступи), происходит противоположное: утрачиваются доселе чтившиеся идеалы, в качестве положительной альтернативы им навязывается фактическая бездуховность. Если духовность определять как приверженность высоким идеалам, то, выражаясь иначе, в периоды социальных кризисов она, соответственно, деградирует.

С этой точки зрения первое двадцатилетие кончающегося века, по существу, очень похоже последнее. Тогда, как и сейчас, самые совестливые художники эпохи не могли не молчать, остро переживая тотальное наступление бездуховности. В России начала ХХ века набатом гремели голоса таких титанов гуманистической художественной мысли, как Л.Н.Толстой, А.П.Чехов, М.А.Горький и др., в Европе выступали в защиту духовности братья Манн, Р.Роллан, А.Барбюс, Г.Гессе. В числе их был также и выдающийся австрийский поэт-мыслитель Р.М.Рильке (1875-1926).

Произведения его, возможно, не для самого широкого читателя. Они требуют серьезной работы ума и сердца, а главное - совести. Написаны не для развлечения праздной толпы, а для того, чтоб взбудоражить совесть и заставить задуматься о том, что же такое с нами, в действительности, происходит, и о том, как дальше жить.

Поэтому, видимо, в Советском Союзе первый сборник Рильке в русском переводе вышел в свет лишь в 1971 г. Должны были пройти десятилетия для того, чтобы стало ясно, что творчество этого очень даже непростого художника остро необходимо для нас. Зато в девяностые годы вышло уже несколько его стихотворных сборников, причем, по первому поверхностному впечатлению, в основном почти исключительно религиозного содержания. Рильке оказался, таким образом, исторически справедливо востребованным, хотя и в конъюнктурно урезанном объеме.

Страдающим нет толку от божьего понимания их проблем, так как бог ничего им не говорит, да и сказать не может. А поэт морально обязан говорить. Поэтому он выше бога. Слово в устах стихотворца - могущественнейший инструмент изменения действительности, ее гуманизации. А поэт поэтому - активный борец за гуманизм. Иначе он попросту вовсе не художник, а жалкий ремесленник. Цветаева в корне неверно оценила гражданскую позицию Рильке. Аналогия со священником на поле битвы в данном случае решительно не годится. Наоборот, австрийский поэт отнюдь не отстраняется от мира сего с его душераздирающими страстями, но постоянно пытается вникнуть поглубже в самую суть проблем, занять по отношению к ним четкую гражданскую позицию и объявить ее целому миру. Она, таким образом, диаметрально отличается от позиции духовника, снимающего с людей всякую ответственность за происходящее и отписывающего ее, в конечном счете, на неисповедимый промысел божий и/или на якобы врожденную греховность.