Часть 4

Доводы, доказывающие существование бога

И человеческой души, или основание

Метафизики

Истина: я мыслю, следовательно я существую, столь прочна и столь достоверна, что самые причудливые предположения скептиков неспособны ее поколебать, я рассудил, что могу без опасения принять ее за первый искомый мною принцип философии. Я есть субстанция, вся сущность или природа которой состоит в мышлении и которая, чтобы существовать, не нуждается ни в каком месте и независит ни от какой материальной вещи. Так что мое я, то-есть душа, благодаря которой я есмь то, что я есмь, совершенно отлична от тела и более легко познаваема, чем тело, и если бы тела даже вовсе не было, душа не переставала бы быть всем тем, что она есть. Я решил, что могу принять за общее правило, что все воспринимаемое нами весьма ясно и вполне отчетливо - истинное; трудность состоит только в том, чтобы хорошо разобраться, какие вещи мы воспринимаем отчетливо. Не так обстоит дело с идеейсущества более совершенного, чем я, ибо

извлечь его из небытия - вещь явно невозможная, и так как предположение о том,

6

что более совершенное является следствием менее совершенного и находится в зависимости от него, столь же противоречит разуму, как и то, что из ничего происходит что-то, то это понятие не могло исходить от меня самого. Оставалось, таким образом, предположить, что она вложена в меня существом воистину более совершенным, чем я сам, существом, которому присуще все мыслимые мною совершенства, то-есть богом.

Если некоторые уверяют себя, что трудно познать бога и даже узнать, что представляет собой их душа, так это потому, что они никогда не возносят свой ум над чувственными предметами и столь привыкли рассматривать только то, что доступно воображению, являющемуся лишь особым способом мышления о материальных вещах, что все недоступное воображению кажется им непонятным.

Если есть еще люди, недостаточно убежденные в существование бога и их души приведенными мною доводами, пусть они знают, что все другие вещи, которые кажутся им, может быть, более достоверными, как-то: наличие у них тела и существование светил, земли и тому подобное, - суть менее достоверны.

Если бы случилось, хотя бы и во сне, напасть на какую-либо вполне отчетливую идею, например если бы какой-либо геометр изобрел новое доказательство, сон не помешал бы тому, чтобы оно было истинным. Вещи представляются нам такими, какими их воспринимают наши внешние чувства.

А так как наши рассуждения во время сна никогда не достигают ни какой очевидности, ни такой полноты, как наяву.

Часть 5 Порядок физических вопросов

Рассматривая следствия этих законов, я, мне кажется, открыл несколько истин, более полезных и более важных, чем все, то что я знал когда-либо прежде или даже что я надеялся узнать. Но так как я постарался изложить главные из них в трактате, от опубликования которого меня удерживают некоторые соображения, я не знаю лучшего способа ознакомить с ним, как изложив здесь в общих чертах содержание этого трактата. Останавливаясь на вопросе о свете, я подробно разъяснил, каким должен быть свет, который находится в Солнце и в звездах, как оттуда он мгновенно проходит через неизмеримые небесные пространства и как он отражается от планет и комет к Земле. К этому я добавил также несколько вещей, относящихся к субстанции, положению, движениям и всем различным качествам этих небес и этих светил. Таким образом, я полагал, что сказанного достаточно, чтобы показать, что среди свойств нашего мира незамечено ничего такого, чего не было бы или по крайней мере не могло бы, казалось, быть вполне подобным небесам и светилам того мира, который я описал.

Если бы бог вначале не дал миру никакой другой формы, кроме хаоса, но, установив законы природы, предоставил ее своему течению, можно думать, что уже в силу только этого все чисто материальные вещи могли бы со временем стать такими, какими мы их видим в настоящее время. Исследуя те функции, какие могли вследствие этого иметь место в данном теле, я там нашел в точности все то, что может происходить в нас, не сопровождаясь мыслями и, следовательно, без участия души, то-есть той отличной от тела части, природа которой, как сказано выше, состоит только в мышлении.

Но, чтобы было видно, каким образом я там трактую этот предмет, я хочу дать

7

здесь объяснение движения сердца и артерий, по которому, как по первому и самому общему, что наблюдают в животных, можно легко судить и обо всем остальном. Чтобы объяснить движение сердца, мне достаточно сказать, что, когда его полости не наполнены кровью, она непременно должна течь из полой вены в правую полость, а из венозной артерии в левую. Но как только в каждую из полостей входит по одной капле крови, эти капли, - должны быть очень крупными, так отверстия, через которые они входят, очень широки, и сосуды, откуда они текут, переполнены кровью, - разряжаются и расширяются по причине встречаемой там теплоты, вследствие чего, раздувая все сердце, они толкают и закрывают пять дверец, находящихся у входов обоих сосудов, через которые они вошли, преграждая дальнейшее поступление крови в сердце.

Морально невозможно иметь достаточно органов, чтобы они заставляли ее действовать во всех обстоятельствах жизни таким же образом, как нам позволяет действовать наш разум.

Животные говорят, хотя мы и не понимаем их языка: если бы это было действительно так, то, обладая многими органами, соответствующими нашим, они могли бы объясняться с нами с таким же успехом, как и с себе подобными.

Напротив того, когда знаешь, сколь эти души различны, понимаешь гораздо лучше доводы, которые доказывают, что наша душа имеет природу, совершенно не зависящую от тела, и, следовательно, не подвержена смерти вместе с ним; а так как других причин, которые бы ее разрушали, не видно, то, естественно, склоняешься к мысли о ее бессмертии.