Воспоминания

В каком прекрасном, благословенном мире живёт человек! Лето, кругом буйная зелень, луга, утопающие в цветах, бездонное синее небо, прозрачнейший воздух, дающий жизнь всем существам, лучезарное солнце, журчащие родники, необозримая ширь морей и рек, по гладкой поверхности которых плывут пароходы – всё это проявления нашей действительности, такой прекрасной, наполненной, многообразной!

От стариков я слышал, что когда-то нашу деревню окружали непроходимые леса. Наши предки пришли на это место в незапамятные времена, в результате переселения народов, связанных с кровавыми, трагическими событиями, на которые богата наша история. Жителей нашей деревни можно уверенно отнести к твёрдым мишарам. Об этом свидетельствуют и старинные фамилии и имена наших предков.

Я родился в деревне Толкиш, где в то время было пять общинных мечетей. Мои родители – крестьяне, они жили своим трудом. Моя мать была третьей женой моего отца, он же стал её вторым мужем. Я был четвёртым ребёнком в семье, после меня родилось ещё четверо. В 1928 году, когда мне было четыре года, наше село в соответствии с какими-то правительственными решениями было расселено на 5 посёлков, а в период коллективизации из них образовались семь колхозов. Хоть я был в то время совсем мал, но всё же как в тумане припоминаю расположение домов в Толкише, а как мы переезжали в Кызыл Елань, помню совершенно отчётливо. Именно эта деревня стала моей малой Родиной. Она расположена на возвышенности между двумя речками, вблизи деревни много лугов, озёр. В центре деревни, на самом живописном месте у озера, поставили мечеть, сама же деревня представляла собой две улицы, протянувшиеся с юга на север, а также несколько переулков, соединяющих эти улицы. Я ни до, ни после не видел таких живописных мест, как вокруг нашей деревни. Весной реки разливаются, заливают луга. А позже, уже летом, когда сходит вода, на этих лугах буйно разрастается трава, затем – сенокос, разве это можно позабыть? После разлива реки теряют свою грозную силу, превращаются в тихие, наполненные прозрачной водой речушки, на тихих заводях растут кувшинки, водяные лилии. А вдоль речушек – непроходимые заросли камышей, они стоят тёмно-зелёной стеной, как лес, где-то в этой чаще дикие утки выводят утят. А луга издавна облюбовали журавли. Мы, рождённые в деревне, жили, по сути, в объятиях природы, и зимой, и летом мы буквально растворялись в ней: купания и рыбалка, множество игр на улице и в лугах, которым и названия нет в современном лексиконе. А зимой – катание на санках и лыжах, а как только озёра затянутся льдом – на коньках. Нередко мы бегали по лугам на лыжах по заячьим следам.

Учиться я пошёл в шесть лет. Конечно, я был почти на два года младше своих одноклассников, но Алексей-мугаллим (так мы называли нашего учителя, крещённого татарина Алексея Ивановича Бахтина) то ли потому, что я к тому времени уже умел неплохо считать и читать, то ли ещё почему сказал: «Парень ты рослый, добавим тебе пару лет и учись!» Наверное, были случаи, когда мои более старшие одноклассники и обижали меня, но такие случаи не очень сохранились в моей памяти. В деревне я проучился три класса, затем пошёл в семилетку в Толкиш. Учёба мне давалась легко, проучившись ещё четыре года и успешно окончив семилетку, я поступил в татарскую школу № 2 в Чистополе. Десятилетку я окончил в 1940 году и поступил в педагогический институт в Казани. В 1941 году начался мой трудовой стаж, я стал работать учителем физики и математики в Такталинской школе Билярского района. 8 августа 1942 года я был призван в армию по повестке военкомата Билярского района. Я был направлен в Саранское пулемётное училище, после двух месяцев обучения попал на фронт. В то время фронт находился уже достаточно далеко от Москвы, немцев отогнали от столицы на 450-500 километров. До конца 1943 года наша часть находилась в обороне у реки Жиздра вблизи города Сухиничи, что находится в Калужской области. По-видимому, наши часть составляла северную оконечность Орловско-Курской дуги, и после успешной операции лета 1943 года, мы стали участниками широкомасштабного наступления. Это мои теперешние соображения, а в то время не только рядовые солдаты, но даже младшие офицеры не были посвящены в такие подробности, вплоть до того, что могли не знать о точном местонахождении своей части. Во время этого наступления я получил первое ранение, довольно долго находился в госпитале. Затем меня направили в состав 47 армии. Во время освобождения Польши был ранен повторно, вновь после лечения вернулся на фронт и попал в состав первой танковой армии. Во время лечения в госпитале, который находился в Бресте, мне в руки совершенно случайно попал адрес моего односельчанина, родного дяди, который, как выяснилось, также находился на лечении неподалёку от меня. Я написал ему письмо и удивительно быстро получил ответ, однако свидеться тогда нам не удалось, ведь мы не принадлежали себе, вылечился, получил приказ и прямиком снова на передовую. В этот раз судьба послала меня в Памиранию. В апреле 1945 года я оказался участником жестоких боёв за Берлин. 28 апреля 1945 года я получил последнее боевое ранение, до августа лечился в госпитале под Берлином. И вот с тех пор для меня началась новая жизнь, где царствует вечная тьма, где есть только звуки, запахи, осязательные ощущения. Конечно, для меня и моих близких это было большое горе. Вся страна ликовала, празднуя победу в самой кровопролитной войне, а те, чьи близкие навсегда остались лежать на чужой земле, защищая Родину, проливали горькие слёзы. А я, хоть и стал инвалидом, но остался живой! Ещё в госпитале я получил документы о присвоении мне боевых наград, их мне вручил командир моей части, который специально разыскал меня. Сами же награды и звание старшего лейтенанта я получил уже вернувшись в Чистополь. По пути в деревню я, не теряя времени, заглянул в Татарский отдел ВОС, так как ещё в госпитале слышал от людей, что существует такое общество, которое принимает военноослепших. В Казани в то время существовал специальный интернат, куда принимали таких же фронтовиков, как и я потерявших зрение. Их там обучали читать и писать по системе Брайля, учили разным ремёслам, в том числе и музыке. Я договорился о приёме меня в этот интернат, но всё же решил, что мне следует доехать до своей деревни, повидаться с родителями и получить их согласие. Мы были так воспитаны, что самые серьёзные свои шаги делали только с благословения отца и матери. Но они наотрез отказались отпустить меня на чужбину после стольких лет разлуки. И я остался жить в своей деревне. Сейчас, спустя десятилетия, я очень благодарен им за то, что они настояли на своём, ведь именно здесь, в своей деревне, я встретил свою судьбу. Впрочем, давайте обо всём по порядку.

Конечно, мне, привыкшему всё делать своими руками, было нелегко привыкнуть к полной темноте. И осознавать, что это навсегда ещё труднее. Слышать голоса отца и матери, братьев и сестёр, но не иметь возможности их видеть…. Ходить по комнатам родного дома, трогать руками знакомые с детства вещи, шагать по улицам родной деревни, слышать голоса соседей, бесчисленные звуки деревенского быта, но не иметь возможности это видеть… Многие мои прежние знакомые, соседи, деревенские бабушки и дедушки подходили ко мне, радовались моему возвращению Но среди них были и те, которые говорили: «Чем так мучиться, лучше было бы погибнуть!» Ну что я мог им ответить? Осуждать их за бестактность вряд ли бы я смог, ведь чуть ли не у каждого из них на фронте кто-нибудь из близких погиб. Я вздыхал тяжело, и говорил: «Пришлось вернуться таким, это от меня не зависело, значит, так было судьбе угодно». Но чаще я ничего не говорил.

Но молодость, видимо, брала своё. Желание жить полноценной, активной жизнью заставило меня достаточно быстро и самостоятельно изучить систему Брайля, и я стал постоянным читателем библиотеки для слепых, которая находилась в Чистополе, т.е. за 13 километров от нашей деревни. Когда пешком, когда на лошади я вместе с сёстрами Рушанией и Халимой проходил это расстояние, чтобы пообщаться с новыми друзьями, которых я приобрёл в обществе слепых. Меня там тоже заметили, избрали в состав редакционной коллегии. А в деревне меня постоянно тянуло в школу, ведь я получил педагогическое образование, хоть и недолго, но всё же успел поработать учителем и эти довоенные воспоминания были живы во мне. В сельской школе тогда работали в основном женщины и молодые, только что получившие образование, девушки. Они вовсе не сторонились меня, более того, постоянно приглашали на свои посиделки. Я по сей день благодарен им за то, что они своим общением скрасили эти столь трудные для меня первые месяцы и годы послевоенной жизни. Шло время. Мои родители стали поговаривать о том, что пора бы заслать сватов к одной из них. Помню, состоялся тогда такой разговор с матерью:

– Мама, – сказал я, – если найдётся девушка, которая сама добровольно примет решение связать свою судьбу с моей, зная, в каком состоянии я нахожусь, если при этом она будет действовать не по принуждению ни с моей стороны, ни со стороны своих родителей, только тогда я смогу жениться на ней!

Мама спросила: «Не слишком ли серьёзно ты подходишь к этому делу?»

Я ответил: «А в моём положении только так и можно рассуждать, ведь тот, кто споткнулся сам, не заплачет. Так гласит старинная поговорка». И после никто уже не заводил со мной подобных разговоров. А между тем сельская жизнь продолжалась своим чередом. Это был не только каторжный, выматывающий труд, но и вечера с тальянкой. Бывало, что я вместе с молодёжью, развернув свою гармонь, ночи напролёт ходил по улицам. В простых задушевных мелодиях я выражал всё, что было у меня на душе: и тоску по прежним довоенным временам, и нерастраченную нежность, и надежду. Сколько горьких слёз при звуках гармони пролили жёны и невесты невернувшихся солдат, тех самых слёз, которые и обессиливают, и облегчают душу одновременно! И многие из них наутро, увидев меня, подходили и благодарили за то, что я своей игрой хоть ненадолго, но помог им забыться, вспомнить те времена, когда они были ещё вместе со своими любимыми. В школе часто проводились разные концерты, встречи, торжества. Тогда ещё не было никаких технических средств и всё это проходило под гармонь. Я стал постоянным участником всех подобных мероприятий. Осенью 1946 года в нашу школу приехала из Муслюмкино совсем молодая учительница начальных классов. Её звали Бибинур. Она стала проводить с детьми и внеклассную работу, обучала их коллективным и парным танцам, пению, декламации. На репетициях присутствовал и я. Ведь я был единственным гармонистом, поэтому относился к этим репетициям очень серьёзно. Бывало, что я засиживался в учительской и после репетиций, сидел, слушая, как учителя проверяют тетрадки, готовятся к завтрашним урокам. Между делом завязывался разговор и со временем эти учителя стали мне очень близки. Но прошло ещё немало времени, бессонных ночей и многих раздумий, прежде чем я осмелился сделать предложение той, которая запала мне в душу. После нескольких слов я, не смея сказать об этом напрямую, вложил в её ладонь записку со стихами и покинул её. (Эту записку, которую незрячий фронтовик написал собственной рукой не видя, что пишет сам, Бибинур-апа хранит до сих пор. Содержание её можно перевести так: «До небес взлечу от счастья, если станешь ты женой!»). При следующей встрече состоялся такой разговор: «Пожалуйста, не спеши с ответом, подумай и взвесь, сможешь ли ты навсегда связать себя со мной. Не проси ничьего совета, решение ты должна принять лишь сама. Только тогда мы сможем быть вместе». Прошло немало времени, прежде чем мы оба созрели до окончательного решения. 17 марта 1947 года мы поженились и стали жить в родительском доме. Для нас началась новая жизнь. Для нашей деревни наша женитьба стала целым событием: как же так случилось, что молодая, красивая девушка связала свою судьбу с инвалидом? Поползли разные слухи, сплетни, но мы были молоды и счастливы, ничто, не могло омрачить наше счастье. Было немало и тех, кто искренне радовался нашей женитьбе, от души желал нам счастливой совместной жизни. Среди них, конечно, были учителя той самой школы, где произошло наше знакомство. Бибинур, которой тогда было всего 21 год, приняла это решение сама, сообщить об этом её родителям взялся мой отец. Он поехал в Муслюмкино, где проживали её мать, отец, бабушка и младшие братья и сёстры. В общем, это тоже была большая, многочисленная семья. Услышав об этом известии, её мама потеряла сознание. Ведь она готовила свою дочь для счастливой семейной жизни, а она принесла себя в жертву в столь юном возрасте! Именно так рассуждала её мама, да и не только она, среди её родственников было немало тех, которые говорили, что пока не поздно, пока не появился ребёнок, Бибинур нужно опомниться, уйти. Но это длилось недолго. Её отец, а теперь уже мой тесть Габдрахман-абзый позвонил в нашу деревню, поговорил со мной и пригласил нас в гости для знакомства. После нашего телефонного разговора он как мог успокоил свою жену, говоря, что зять достался нам хороший, и голос, и манеры вполне приличные. Никогда не забуду ту первую поездку в Муслюмкино. Конечно, я немного смущался первого знакомства с новыми родственниками, но со мной рядом была Бибинур, которой я безгранично доверял. Меня встретили очень хорошо, приняли как своего в эту большую семью. В дальнейшем я никогда не слышал от них плохого слова. Наоборот, они как могли поддерживали меня. Благодаря этой поддержке я стал чувствовать себя увереннее, почувствовал в себе силы действительно стать главой семьи. А спустя некоторое время Бибинур поделилась со мной о том, что её мама и бабушка говорили с ней наедине. Нет, они ни словом не упрекнули её, но сказали, что она сама сделала свой выбор, теперь она полностью принадлежит своей новой семье. Чтобы ни случилось, теперь она сама должна вынести всё, вести себя так, чтобы никакие дурные вести не доходили до её родителей. И всей своей дальнейшей жизнью мы с Бибинур стремились следовать этим советам. Где только возможно, мы всегда были вместе. Это и деревенские застолья, когда общая скатерть стелилась прямо на пол, а люди садились вокруг, подогнув под себя ноги, это и учительские конференции, которые регулярно проходили в Чистополе. Я чувствовал, что постоянно привлекаю к себе внимание людей, ведь большинству из них никогда не приходилось не то, что близко общаться с незрячими, но даже видеть их. Как он перешагнёт через порог, как сядет, как возьмёт в руки ложку – всё интересовало людей. Ничто не укрывалось от их внимания. Каково же было в таких ситуациях моей молодой жене! Но она ни разу не высказала своего недовольства.

Сельская жизнь довольно однообразна: весной – огороды, летом – сенокос, а осенью вновь начинаются школьные занятия. Я стремился не быть обузой для своей семьи, учился заново делать то, чего требует ежедневный крестьянский быт. На следующий год мы взялись за строительство нового дома. Отец и дядя вывезли из-за Камы на плотах древесину. Из леса и города мы возили на быках необходимые стройматериалы. При этом я тоже не оставался в стороне, ездил везде наравне со всеми. И вот летом 1948 года наш дом был построен, а 19 июня 1949 года родился наш долгожданный первенец Гаяз. Этот день, один из самых радостных в моей жизни, совпал с деревенским сабантуем.

Но несмотря на все эти трудности мы находились в самой гуще деревенских событий. Моя жена была сельским комсоргом, школьной пионервожатой, вела внешкольную работу с детьми. Кроме того, ни одни выборы, советские праздники не проходили без нашего с ней участия. Но я мечтал о работе, ведь с потерей зрения преподавательская деятельность в школе стала для меня недоступной, тем более, что моя специальность – это учитель математики. В эти годы я много читал. Правда, для этого мне приходилось где пешком, а где на лошади проходить неблизкий путь до Чистополя, где находилась библиотека для слепых. И вот мы с женой брали на руки столько книг, столько могли унести, чтобы скрасить мой деревенский досуг, чтобы продолжить самообразование. Были у меня мысли получить юридическое образование. Для того, чтобы получше подготовиться к учёбе по этой специальности, я поступил вольнослушателем в вечернюю школу для слепых в Чистополе. Но осуществить это желание не удалось.

В 1957 году я с семьей переехал в Чистополь. К тому времени наша семья разрослась: появились на свет сын Фарваз и дочь Фирдаус. Первоначально мы жили в небольшом деревянном домике на улице Чапаева, в дальнейшем мне, как ветерану войны, была предоставлена однокомнатная, затем и двухкомнатная квартира. Переезд в Чистополь коренным образом изменил мою жизнь. Я получил возможность для более активного участия в общественной жизни незрячих нашего города. Я устроился рабочим в артель «Мебельщик», был избран заместителем председателя первичной организации ВОС. Нашлась работа и для моей жены: она стала работать учителем в одной из городских школ.

В 1964 году произошло большое событие, изменившее жизнь незрячих не только Чистополя, но и всего Закамья: было открыто учебно-производственное предприятие слепых. Могу с полной ответственностью заявить, что в этом есть и доля моего труда. Сколько инстанций мы обошли, сколько писем написали прежде, чем Центральное Правление приняло это поистине судьбоносное решение. Десятки незрячих юношей и девушек состоялись как люди, создали семьи и воспитали детей благодаря этому событию. Мне же было суждено на долгие годы руководить территориальной первичной организацией, которая работала в тесном контакте с предприятием. Вместе с моими помощниками мы объехали вдоль и поперек подведомственные нам районы, доходили до каждого незрячего, будь он старик или малыш. Старикам мы оказывали посильную помощь, детишек же отправляли в специальную школу. В 60-е годы в Свияжскую, затем в Лаишевскую школу были направлены брат и сестра Сафины, братья Санниковы, братья Плехановы, Н. Веретенников, Н. Базаров, И. Даутова, И. Багаутдинова, А. Денежкин и многие другие. Я счастлив, что большинство из них обрели свою судьбу в системе ВОС, а Н. А. Базаров, родителей которого мы сумели убедить в необходимости обучения их сына в специальной школе, возглавил теперь крупнейшее в Татарстане Елабужское УПП ВОС.

За годы моего руководства наша организация стала одной из лучших в Татарии: об этом говорят и многочисленные грамоты, и вымпел, врученный к 50-летию ВОС, и запись в Почетной книге XV съезда ВОС. Это не только моя заслуга: я безмерно благодарен тем, кто все эти годы был рядом со мной. В 1973 году в нашу организацию пришла Р. С. Усманова, которая в течение 10 лет была моим бессменным помощником в должности секретаря. Общественная жизнь бурлила благодаря нашим активистам, сумевшим сохранить традиции организации со дня ее основания. Это Супруги Мухамедьяровы, Мубаракшины, Г. Г. Садыкова и Л. Х. Хакимов, З. Ш. Гарифуллин, К. Н. Исхаков, Г. Г. Манюров, П. А. Сластухин и многие, многие другие. Многие члены бюро и групорги помогли поднять работу на достойный уровень: А. И. Бочкарева, Р. Х. Мухибуллина, Н. А. Миронов стали для меня не только коллегами, но и настоящими друзьями.

Я счастлив, что состоялись как личности и мои дети: они получили достойное образование и занимают руководящие должности. Они с самого рождения знали, что я незрячий, и потому всегда очень внимательно относились ко мне. С малолетства они меня сопровождали. Это началось еще в деревне, когда они вместе со мной достаточно часто шли пешком в Чистополь, преодолевая неблизкий путь, чтобы проводить меня в больницу. Давали себя знать военные ранения, плохое питание, нелегкая окопная жизнь. Когда мы переехали в Чистополь, они помогали заготавливать дрова, носить воду, так как жили мы в доме без современных удобств. Я также очень часто брал их и в дальние командировки, чтобы посетить незрячих, живущих в отдаленных деревнях. В те годы мы много работали, чтобы добиться для незрячих сносных условий жизни. Так вот, и дома, и во время работы мои дети стали для меня моими глазами. От души желаю детям и внукам здоровья и счастья.

В 1986 году я был вынужден покинуть свою работу. Это произошло не по моей вине: дали знать о себе военные годы, здоровье все же было подорвано ранениями тех лет. Я рад, что многие традиции, созданные в течение десятилетий, сохранились и поныне. Надеюсь, что общество, созданное нашими предшественниками, будет всегда достойно отстаивать интересы незрячих людей.

Г. С. Ишмуратов.