3. Антимодернизм

        Постмодернизм и коммунизм обнаруживают сходство в своем неприятии модернизма (и всех его школ) как устаревшего, "камерного" направления в искусстве. Антимодернизм, антиавангардизм  был принципиальной установкой  сталинской  эпохи  и выступал, по отношению к дореволюционным модернистским течениям (и их отголоскам в советском искусстве  20-х годов), как постмодернизм, преодоление и изживание былого "буржуазного" индивидуализма, субъективистской замкнутости, чистой экспрессивности, метафизического и стилевого экспериментаторства, элитарности, усложненности, и т.д.  "На свет выплыли символисты, имажинисты, декаденты всех мастей, отрекавшиеся от народа, провозгласившие тезис "искусство ради искусства", проповедовавшие безыдейность в литературе, прикрывавшие свое идейное и моральное растление погоней за красивой формой без содержания.  ...Поэты и идеологи господствующих классов стремились укрыться от неприятной действительности в заоблачные высоты и туманы религиозной мистики, в мизерные личные переживания и копание в своих мелких душонках", - так говорил ведущий сталинский идеолог Андрей Жданов в своем знаменитом докладе 1946-го года об Ахматовой и Зощенко.  Здесь представлен  набор почти тех  же самых упреков, которые в более изящной форме предъявляли модернизму его постмодернистские критики на Западе в 1970-80-е гг.

        В частности,  нашумевший литературный манифест современного американского писателя Тома Вулфа , "Подкрадываясь к миллиардолапому зверю: Литературный манифест нового социального романа" (1989), обнаруживает удивительные переклички с докладом Жданова, хотя американский писатель вряд ли  подозревал о таком сходстве. Призывая создать литературу, достойную великой американской действительности ("миллиардолапого зверя"), Вулф выступает против "авангардистской позиции, находящейся далеко за пределами реализма..., абсурдистских романов, магического реализма" - и сожалеет о писателях предыдущего поколения, таких, как Филип Рот и Джон Барт, которых модернизм "испортил", сузил их творческие возможности.  Вулф признает, что "многие из этих писателей были великолепны, виртуозны" - казалось бы, чего еще можно пожелать писателю? "Но, - продолжает Вулф, - на какой же одинокий остров они забрались? ...Действие, если там было какое-то действие, происходило вне  определенного места... Характеры не имели фона, происхождения.  Они приходили неведомо откуда. Они не пользовались правдоподобной речью.  Ничего из того, что они говорили, делали или имели,  не указывало на их классовое или национальное происхождение."  Критикуя модернизм за недостаточное внимание к признакам среды и происхождения, Вулф отдает дань упомянутой выше одержимости всякого рода редукциями и идентификациями -  этническими, сексуальными, социальными, столь важными для  теории и культурной практики постмодернизма.  И далее Вулф, вполне в духе сталинско-ждановской эстетики, сравнивает  изобретение реализма в 18-ом веке с "введением электричества в инженерное дело" (вспомним: "писатели - инженеры человеческих душ"), предлагает создавать "батальоны, бригады" писателей, таких, как Золя, и посылать их для изучения американской действительности  (вспомним бригадный метод в советской литературе 1930-х годов).  Здесь обнаруживается не прямое влияние соцреализма на Вулфа, но логика самой постмодернистской риторики, которая противостоит абстрактности, экспериментальности и индивидуализму  модернистского письма и поэтому требует поворота к  инженерным и коллективистским метафорам.