Идеи и стиль (1965)

<...> В чем заключается образность и поэтическая сила слова? В тро-

пах? Только ли в тропах? И как быть с прозой Пушкина, Чехова, Тек-

керея, Мопассана? Не много там метафор, сравнений, гипербол, даже

эпитеты редки, и не больно броски эпитеты. «Крыша на нем ржавая»,

«серый больничный забор», унылый, окаянный вид», «старые изо-

дранные халаты» — вот первые эпитеты «Палаты № 6».

Самые тонкие явления стиля не так уж «кидаются в очи», их нуж-

но распознать, уловить малоприметную, но крепкую нить, которая со-

единяет явления стиля и мысль, которою только и живет, только и ды-

шит это явление стиля.

Самые обыкновенные слова в тех или других словосочетаниях мо-

гут приобрести большую силу. Посмотрите, как в разные периоды

своего творчества Леонид Леонов любит отвлеченные, бесплотные

слова и какими они становятся переуплотненными и зримыми в его

прозе. Слова «тишина», «напасти», «дурман», «затхлость», «оцепе-

299

нение», «осознание», «усталость», «понятия», «мысль» преобража-

ются в его тексте: ...какой такой шутуляк тишину поганым крылом

колотит», «Источены были ...избенки осенними ветрами да зубастыми

напастями», «пудовый дурман», «затхлость ударяла в лицо», «вязкое

дорожное оцепенение», «в расплеснутом сознании», «усталость да-

вила ему на плечи», «плоско нарисованные на нем понятья», «мысль,

которая... туго и неуверенно вызревала в нем...

В этих словосочетаниях, даже вырванных из текста «Петушихин-

ского пролома» и «Скутаревского», — целая эстетическая система,

уплотняющая отвлеченное до осязаемого и зримого, система внутрен-

ней крайней активности реализма.

Не только словосочетания, но и отдельные ударные ключевые

слова становятся порой «поэтическими терминами» и переходят из

одного произведения в другое, определяют и стиль и идею произведе-

ния. Как просто теперь — раскрыть словарь языка Пушкина и сле-

дить по нему за жизнью поэтического слова. Оказывается, за самыми

простыми из них — проблески цельной философии.

Слово «к о с н у т ь с я»: ...голос музы темной/Коснется ль уха

твоего», «Коснулась роковая весть» («Полтава»); «...до слуха чуткого

коснется... («Поэт»); «Моих зениц коснулся он...» («Пророк»);

«Или коснется горячо ее руки» («Евгений Онегин»); «У меня затре-

щала бы набережная, если б коснулся я сатиры» (Письма). В приве-

денных и в других случаях в этом слове электрическая сила вторжения

одного в другое (например, поэтики в сознание читателя), порождаю-

щая своего рода душевные взрывы, и слово «коснуться» каждый раз

п е р е в ы п о л н я е т свое прямое смысловое задание.

Слово «г е н и й»: «Мой добрый гений»; «...меня покинул тайный

гений»; «...гений чистой красоты»; «Какой задумчивый в них гений»;

«Ты гений свой воспитывал в тиши»; «...долго ли тебе разменивать

свой гений на серебряные четвертаки?»; «Корнеля гений велича-

вый»; «А гений и злодейство/Две вещи несовместные». Как живет и

сверкает это слово в лирике, в драматургии, в письмах Пушкина! Це-

лая теория: гений составляет драгоценное и редкое достояние все же

не исключительных, а многих людей. Тою же философией насыщает

Пушкин и слово « с л а в а». «И вашей славою и вами,/Как нянька

старая, горжусь». Не о шумной славе Байрона или Наполеона сказано

в этих строках, а о тихой, но подлинной славе высокого женского дос-

тоинства и светлой красоты.

На каком просторе воспринимается жизнь слова, когда оно берет-

ся не только в клеточке определенного контекста, а в творчестве писа-

теля в целом!

<...>

У Гоголя, у Достоевского грамматические формы слов сами по

себе приобретают большое выразительное значение. В особенности

это сказывается в применении превосходной и, если позволят так на-

звать, уничижительной степеней. Эти крайности часто совмещает

ирония, которая гнездится в превосходной степени. Сильно звучит в

устах Собакевича «преживехонький» об одном из проданных им мерт-

вецов. Такое же сильное обратное действие у слов:« наидобродушней-

ший», «наиприятнейший», «скромнейший», «деликатнейший», «об-

разованнейший», «милейшие и достойнейшие люди». В превосходной

степени ироническая снижающая гипербола, которая в «Мертвых ду-

шах» распространяется на весь помещичий мир крепостнической

России.

Нередко и Достоевский пользуется превосходной степенью иро-

нически, например говоря о «глубочайшем исследовании» весьма

легковесного Степана Трофимовича Верховенского. Все же обычно

его превосходные степени имеют другое значение, в них — крайние

душевные и идейные порывы его героев: «в глубочайшем удивлении»,

«глубочайшим раскаянием», «главнейшие подтверждения». Такое

же значение имеют слова, равнозначные с этой грамматической фор-

мой: «чрезвычайная задумчивость», «с чрезвычайным недоумением»,

«чрезвычайная тишина», «с чрезвычайно крутой и скрипучей лестни-

цы». Сопоставьте с этим уменьшительные (уничижительные): «квар-

тиренка», «именьишко», «докторишки», «башмачонки», и в к о н

т р а с т е г р а м м а т и ч е с к и х ф о р м — трагические контра-

сты поэтического мировоззрения Достоевского, с его жгучей тоской,

страстным презрением к измельченному и опошленному миру, с вели-

чием грозных его идей.

<...>

Б.А. Л а р ин