Свобода от страданий

Для обуздания вздорных страстей необходимо руководствоваться правильным прeдстaвлeниeм об удовольствиях в их соотношении со страданиями. Эпикур, как мы уже отмечали, дает негативное опрeдeлeниe удовольствий как отсутствия страданий. Благодаря этому задается совершенно иное напpaвлeниe человеческой активности, чем то, которым руководствуется толпа: целью становится не овладение миром, а отклонение от него.

Далее Эпикур проводит различие между удовольствиями тела и души, считая вторые больше и важнее первых: "Тело мучится лишь бурями настоящего, а душа – и прошлого, и настоящего, и будущего" (Diog. L. X, 137). Хотя освобождение от душевных тревог – задача более сложная, чем преодоление физических болей, тем не менее ее решение в большей степени восходит к самому индивиду. Здесь все зависит от разума, правильного понимания.

Самым важным моментом в эпикуровой концепции удовольствий является их классификация: а) естественные и необходимые (прежде всего элементарные телесные потребности – не голодать, не жаждать, не зябнуть); б) естественные, но не необходимые (например, изысканные яства); в) неестественные и не необходимые (честолюбивые замыслы, стремление индивида к тому, чтобы его награждали венками и ему ставили статуи). Первый класс удовольствий является, по мнению Эпикура, вполне достаточным условием добродетельной и счастливой жизни. Почему? Хаpaктep аргументации по данному вопросу имеет в высшей степени важное значение для понимания специфики этической теории Эпикура. Он говорит: "Богатство, требуемое природой, ограничено и легко достижимо; а богатство, требуемое праздными мнениями, простирается до бесконечности" (Diog. L. X, 144). Желания, если их брать в полном "ассортименте", в принципе нельзя насытить, ибо "ничего недостаточно тому, кому достаточное мало" (233). Стремясь к их удовлетворению, человек попадает под власть обстоятельств, оказывается зависим от многих неподконтрольных ему вещей. В этом случае он не может стать хозяином своей судьбы. Индивид, пустившийся в погоню за наслаждениями, обрекает себя на конфликты, раздоры с другими людьми, в его душе просыпаются зависть, честолюбие и другие морально-деструктивные мотивы. Естественные и необходимые желания, напротив, легко удовлетворяются; человек, способный ограничить себя этим крайним минимумом, получает независимость от обстоятельств, случайных превратностей судьбы и страхует себя от столкновений с другими людьми.

Признак естественных и необходимых удовольствий состоит в том, что они в случае их неудовлетворения ведут к страданиям, притом к таким страданиям, которые не могут быть рассеяны путем изменения умонастроения. К примеру, человек может обойтись без вина, но без воды он обойтись не может. Иной и к вину так прикипает сердцем, что его отсутствие оборачивается для него страданиями; однако эти страдания можно преодолеть на уровне внутренней самодисциплины, путем выработки другого взгляда и другого отношения к этому предмету. Страдания же, порождаемые жаждой, нельзя рассеять воспитанием ума и воли. Поэтому жажда воды подходит под критерий естественных и необходимых удовольствий, а жажда вина нет.

Ограничение удовольствий, сведéние их к необходимому минимуму не является у Эпикура обязательным предписанием, безусловной нормой. "Мы, – пишет он, – стремимся к ограничению желаний не для того, чтобы всегда употреблять пищу дешевую и простую, но чтобы не бояться этого [употребления такой пищи]" (229). Умеренность, сдвинутая в сторону недостатка, является благом не сама по себе, ее ценность определяется тем, что человек может чувствовать себя спокойно и в тех случаях, когда он вынужден довольствоваться самым малым. Ограничение желаний – не самоценный принцип; нет нужды всегда его культивировать, рассматривая в качестве критерия добродетельности. Он не тождествен аскетизму. Сам Эпикур, как известно, далеко не был аскетом; в одном из писем он просит прислать горшочек сыра, чтобы можно было пороскошествовать. Готовность ограничиться в случае нужды первым классом удовольствий есть лишь условие, обеспечивающее независимость индивида от внешнего мира и способствующее гармонии отношений между людьми. Диоген Лаэртский приводит стихи Афинея (философствующего врача, жившего в I в.), точно раскрывающие нравственное содержание Эпикурова принципа ограничения удовольствий (Diog. L, X, 12).

Люди, вы трудитесь тщетно в своей ненасытной корысти,

Вновь и вновь заводя ссоры, и брань, и войну.

Узкий предел положен всему, что дарится природой.

Но бесконечны пути праздных суждений людских.

Слушал мудрец Эпикур, сын Неокла, от Муз эти речи,

Иль их треножник святой бога-пифийца открыл.

Итак, удовольствия ценны не сами по себе, а в той только мере, в какой они ведут к безмятежной жизни, свободной от телесных страданий и душевного беспокойства. Для Эпикура удовольствия – это прежде всего непосредственное свидетельство человеческой индивидуальности, самоутверждения индивида, направленности его целей на самого себя. И только в этом качестве они являются критерием деятельности, мерилом всякого блага. Однако удовольствия, противоречивые и многообразные, в такой же мере свидетельствуют о единичности индивида, в какой и о его всесторонней зависимости от окружающего мира.

Принцип удовольствий и принцип самососредоточенности, безмятежного покоя индивида находятся между собой в явном противоречии. Эпикур старается снять это противоречие сведением удовольствий к легко достижимому минимуму и их истолкованием в качестве пассивных состояний. Человеческие влечения – этот своеобразный мост, соединяющий индивида с миром, предстает в этике Эпикура как выражение независимости индивида от мира, его самодостаточности.

Эпикур, таким образом, сводит принцип удовольствий к принципу свободы: "Величайший плод довольства своим [ограничения желаний] – свобода" (224). Такое понимание как будто бы противоречит устоявшемуся мнению, рассматривающему эпикурейство как разновидность гедонизма и эвдемонизма (под гедонизмом и эвдемонизмом обычно понимаются этические учения, которые связывают решение нравственных проблем с человеческим стремлением к удовольствиям и счастью). В действительности здесь нет противоречия. Согласно Эпикуру, только внутренне раскованное, почти безразличное отношение к удовольствиям позволяет индивиду постичь всю их сладость. Человек тем полней наслаждается жизнью, чем свободней он относится к наслаждениям. И эпикуреец извлекает больше радостей из жизни, чем безмерный гедонист киренской ориентации, признающий только телесные удовольствия и видящий в них позитивные состояния. Эпикуреец лучше вооружен против превратностей судьбы, к ее неожиданным падениям он так же готов, как и к счастливым взлетам. Вынужденный обстоятельствами сесть на скудный паек, он не портит "то, что есть, желанием того, чего нет" (221). Но и роскошью он распоряжается легче и лучше, ибо не боится потерять ее. Эпикурейство в этом смысле – больше, чем философия удовольствий, оно является одновременно особой, к тому же очень высокой, культурой удовольствий.