Глава 15

В поисках нового способа ввести в роман новое приключение Сервантес вспоминает о коне своего героя и заставляет Росинанта претерпеть жестокие побои от рук погонщиков-янгуасцев (жителей севера Кастилии), которые «так его отколотили, что он чуть живой повалился на землю». Когда Дон Кихот кидается на янгуасцев, те берутся за дубинки и рыцарь разделяет участь своего скакуна, оставленного в самом бедственном для всякого животного положении; но в некотором смысле Росинант, как и его хозяин, заколдован — ведь им обоим удается уцелеть после жесточайшей расправы. Как бы там ни было, Дон Кихот припоминает, что Амадис Галльский как-то получил двести ударов поводьями, тогда как другому рыцарю поставили клистир из ледяной воды с песком. Между прочим, мы замечаем, что Санчо Панса, присоединившийся к драке без всякой надежды на успех, не такой уж трус.

«— Какая тут к черту месть, — воскликнул Санчо Панса, — когда их больше двадцати, нас же всего только двое, а вернее сказать — полтора!»

Примечательно, что в этой главе Дон Кихот не страдает галлюцинациями, не принимает погонщиков с дубинами за вооруженных копьями рыцарей. Напротив, он находится в здравом уме и позже упрекает себя за то, что обнажил меч против простолюдинов, не посвященных в рыцари.

Глава 16

В романе действуют несколько добрых, сострадательных людей: одним из них был сосед, в начале книги отвезший Дон Кихота в родную деревню, теперь мы встречаем трех других: жену хозяина постоялого двора, его дочь и служанку, все они принимают сердечное участие в страданиях ближнего. Уродливую служанку — горбатую Мэри — автор называет «доброй Мариторнес». Но обратите внимание на то, что в шестьдесят третьей главе она обречет Дон Кихота на двухчасовые муки. До сих пор Сервантес воздерживался от непристойностей, но в эту главу он вводит скабрезный отрывок: Мариторнес, пробираясь в ночной рубашке к ложу погонщика, спящего в одной комнате с Дон Кихотом и Санчо, попадает в объятия рыцаря, вообразившего, что к нему явилась принцесса, погонщик бросается ей на помощь, он колотит рыцаря, а Мариторнес прыгает на кровать Санчо, и они принимаются отвешивать друг другу тумаки. Эта сцена с озорной служанкой и скандалом полностью соответствует литературным вкусам того времени. Но обратите, пожалуйста, внимание на то, что совершенно независимо от работы воображения, глава за главой вовлеченного в сочинение книги, здесь также присутствует искусная, тонкая, а порой несколько отчаянная сосредоточенность на том, чтобы подогревать читательский интерес, варьируя художественные средства. Посмотрите, какие точные и красочные детали использует Сервантес. Здесь он опять выступает предтечей истинных романтиков, а не пресных абстрактных произведений XVIII века с их чисто нравоучительными ландшафтами.

«Вообще говоря, Сид Ахмет Бен-инхали — повествователь чрезвычайно любознательный и во всех отношениях добросовестный: это явствует из того, что все, о чем мы здесь сообщаем, даже низменное и ничтожное [порядок расположения кроватей в «звездном стойле», где спали рыцарь, оруженосец и погонщик], не пожелал он обойти молчанием, и с него не худо бы взять пример историкам солидным, чей слишком беглый и чересчур сжатый рассказ о событиях течет у нас по усам, а в рот не попадает, и которые то ли по собственной небрежности, то ли из коварных побуждений, то ли по своему невежеству оставляют самую суть дела на дне чернильницы. Но да будут стократ прославлены автор [анонимный] «Табланта Рикамонтского» [1531] и автор [на самом деле несколько авторов] книги о подвигах графа Томильяса [1498]: до чего же обстоятельно они все описывают!»

Впрочем, с тех пор отношение к рыцарским романам заметно изменилось в лучшую сторону. Как для Мольера существовали «хорошие» жеманницы и «плохие» (т. е. «смехотворные») жеманницы, так, очевидно, и для Сервантеса, как и для мнимого летописца Бен-инхали, — а также для священника на первых страницах книги — есть «хорошие» и «плохие» рыцарские романы. Из-за того что «доселе невиданное умопомешательство» Дон Кихота вызвано как плохими, так и хорошими романами — с незначительным преимуществом хороших, потому что он был опытный, впечатлительный и разборчивый читатель, — пародия на жанр оказалась в тяжелом положении; иными словами, тема пародии, включавшая в себя по меньшей мере шесть различных аспектов, теперь должна либо исчезнуть, либо принять совершенно иной оборот.