"Черная дыра" постсоветской криминологии

Анализ криминологических работ, вышедших в постсоветское время, показывает, что практически не изменился концептуальный подход к рассмотрению социального и биологического в преступном поведении. По-прежнему эта проблема делится условно на две части: рассмотрение (а вернее, критика) зарубежных (в советское время - буржуазных) теорий причин преступности и преступного поведения и изучение личности преступника и механизмов преступного поведения. В большинстве работ критикуется "близнецовый метод" (по сути - основа науки психогенетики) и другие методы, используемые биологами и психологами, в основном за "нерепрезентативные" выборки.

При этом во всех вышедших российских учебниках и монографиях по криминологии ссылки ограничиваются на исследования 60-70-х годов*(27). Новейшие исследования, особенно психогенетиков, практически не рассматриваются, хотя их репрезентативность не вызывает никаких сомнений.

Например, в одном из международных исследований, законченном в 1994 году, в течение шести лет было обследовано около 15 тыс. близнецов, принадлежащих к разным возрастным когортам - от подросткового возраста до 60 лет*(28). В 80-90-е годы проводились также исследования 13 тыс. пар шведских близнецов, 7 тыс пар финских и 3810 пар австралийских близнецов*(29). В этих исследованиях в числе прочих изучались вопросы агрессивного, делинквентного поведения.

Влияние биологических факторов на преступное поведение ни в одной из современных российских работ по криминологии не отрицается, но часто сводится, на наш взгляд, к несколько упрощенной схеме "причина - условие", принятой в советской криминологии, где социальное выступает причиной, биологическое - условием (А.И. Алексеев, Ю.М. Антонян, В.Н. Кудрявцев, В.Е. Эминов и др.).

Ряд известных российских криминологов вообще осознанно пытаются дистанцироваться от результатов исследований в области биологии, генетики и других естественных наук.

Например, Г.Ф. Хохряков в своем учебнике "Криминология" задает вопрос: "Почему появляются исследователи, которые с завидной неутомимостью пытаются доказать связь преступлений с врожденными свойствами человека?"*(30).

Сама постановка вопроса весьма удивительна. Разве ученый может отказать в праве другому ученому отстаивать свои взгляды, проверять и обосновывать свои гипотезы? Еще более удивителен ответ Г.Ф. Хохрякова на поставленный вопрос: "...теории о преступных свойствах человека появлялись или тогда, когда преступник резко контрастировал с процветающей действительностью, или тогда, когда окружающий мир погружался в хаос, поэтому трудно подобрать рациональное объяснение"*(31).

Но каким был мир при Аристотеле и Платоне, которые тысячи лет назад задались вопросом о соотношении социального и биологического в поведении (в том числе и преступном) человека? И каковы критерии погружения мира в хаос или "процветающей действительности"? Если считать погружением в хаос, например, современное состояние российской действительности, связанное с тотальной мафизацией общества, непрекращающимся крупномасштабным терроризмом, или ситуацию в Ираке, где все воюют против всех, то, скорее, данный хаос укрепляет позицию социологизаторов. Разве можно, например, биологическими факторами объяснить тот факт, что число умышленных убийств в России за последние 15 лет увеличилось вдвое?

Л.В. Кондратюк делает категорический вывод о том, что сам предмет исследования у биологов и криминологов различен: "Для биологии и медицины этот предмет материален, для криминологии - духовен и социален"*(32).

Вряд ли такое жесткое разделение предмета познания оправданно, так как сама духовность во многом определяется биосоциальными свойствами человека, а социальность имеет вполне предметную материальную основу.

А.И. Долгова полагает, что и биологические, и социальные особенности человека, несомненно, участвуют в детерминации преступности, но "криминологу не стоит оспаривать по существу выводы других специалистов о наличии прирожденных программ поведения и совершении под их влиянием общественно опасных деяний. Ему важно знать, действительно ли человек мог осознавать фактический характер и общественную опасность своих деяний либо руководить ими, или его поведение было жестко задано биологическими особенностями. В последнем случае человек перестает быть объектом внимания криминологов (?! - В.О.), ибо он не преступник в уголовно-правовом смысле"*(33).

Во многом сходную позицию занимает С.М. Иншаков: "Биологические доминанты так называемого прирожденного преступника отрицают свободу воли: так же, как тигр не может питаться травой, клептоман не может не красть, а маньяк не в силах противостоять кровожадным импульсам, побуждающим его к убийству. Нормативный запрет изначально не способен удержать их от этих действий, а следовательно, такие "прирожденные преступники" находятся за пределами правового регулирования, и, несмотря на внешнюю похожесть этих деяний на преступления, их к разряду преступных отнести нельзя (да и сама правовая система исключает оценку таких деяний как преступлений в связи с отсутствием вменяемости)"*(34).

Позиция А.И. Долговой и С.М. Иншакова тождественна выводам М.Д. Шаргородского, сделанным более 30 лет назад: "Там, где общественно опасные действия личности вызваны биологическими факторами, там нет ни преступления, ни наказания. Ведь ни гены, ни хромосомы наказанием ни исправить, ни устранить нельзя, а значит наказание не имеет в этих случаях никакого смысла. Там, где общественно опасное действие вызвано биологическими факторами, там к человеку применяется не наказание, а меры медицинского характера"*(35).

По существу, А.И. Долгова и С.М. Иншаков вслед за М.Д. Шаргородским генетическую заданность поведения сводят к проблеме вменяемости. Но ведь генетические склонности к определенному типу поведения характерны для многих людей, а не только для невменяемых. И потом, криминология не может не учитывать результаты исследований в рамках самых разных наук - и социальных, и естественных. Иначе она уже становится не криминологией - наукой междисциплинарной, интегрирующей знания всех других наук о человеке, а, например, социологией уголовного права.

А как криминология должна относиться к уже начавшемуся использованию биотехнологий в целях "социального контроля" за определенными группами людей, в нашем случае - для достижения эффекта предупреждения преступлений? Причем речь идет не о тех случаях, когда человек не может "осознавать фактический характер и общественную опасность своих деяний либо руководить ими". Здесь вряд ли кто будет дискутировать с М.Д. Шаргородским, А.И. Долговой и С.М. Иншаковым: если лицо, совершившее общественно опасное деяние, - невменяемое, то такое поведение является предметом изучения не криминологов, а психиатров и психологов - специалистов по анормальному поведению. Но как криминолог должен относиться к поведению лиц с ограниченной вменяемостью (Чикатило), совершивших преступления, и вменяемых лиц, в отношении которых имеются рекомендации психиатров, психологов, врачей о коррекции поведения (в том числе с помощью нейрофармакологических средств) в связи с необходимостью профилактики их антиобщественного поведения? Это может касаться и "трудных" подростков, и лиц, отбывших наказание, и представителей "групп риска" (алкоголиков, наркоманов, токсикоманов, бродяг).

А если в недалеком будущем действительно получит распространение практика предоставления в правоохранительные органы и органы социального контроля результатов генетического анализа? Как криминология должна относиться к этим перспективам?

Как мы могли убедиться выше, советские криминологические работы 20-летней давности были более "продвинуты" в этом отношении.

К сожалению, в постсоветской криминологии, как в "черной дыре", бесследно исчезли результаты и выводы исследований генетиков и психогенетиков конца ХХ-начала XXI века о социальном (приобретенном) и биологическом (наследуемом) в поведении (в том числе преступном) человека.

Положение, сложившееся в современной отечественной криминологии, когда в учебной и научной литературе практически полностью игнорируются либо в субъективно-препарированном виде подаются достижения в области генетики поведения, исследования генома человека, химических основ мозга, невротических структур, нельзя признать нормальным.

Ясно одно: занимать "страусиную позицию" и не обращать внимания на результаты биотехнологической революции криминология не может. Либо действительно наступит конец криминологии, либо криминологам необходимо овладевать новейшими знаниями в области психиатрии, психологии, психогенетики, медицинской генетики и других естественных наук.

И делать это надо прежде всего для того, чтобы "геноломброзианство" не заменило науку криминологию.