Оглавление

Мухаметшин Ф.Х Российский федерализм: проблемы формирования отношений нового типа//Государство и право. 1994. № 3. С.54 2

Овчинников И.И. Местное самоуправление в системе народовластия. М.: ИГП РАН, 1999. С. 85 15

Овчинников И.И. Местное самоуправление в системе народовластия. М.: ИГП РАН, 1999. С. 94 15

Окуньков Л.А. Вето президента // Журнал российского права 1998 №2 16

Окуньков Л.А. Правовые акты президента: их статус, направленность, содержание // там же, 1997 №2 30

Определение Конституционного Суда РФ от 16 октября 2003 г. № 318-О "Об отказе в принятии к рассмотрению жалоб Федерации профсоюзов авиационных диспетчеров Российской Федерации и Тюменской территориальной организации Федерации профсоюзов авиационных диспетчеров Российской Федерации на нарушение конституционных прав и свобод положением пункта 1 статьи 52 Воздушного кодекса Российской Федерации" 50

Определение Конституционного Суда РФ от 18 ноября 2004 г. № 399-О "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Репкина Анатолия Сергеевича на нарушение его конституционных прав положением статьи 19 Федерального закона "О бюджете Фонда социального страхования Российской Федерации на 2002 год", статьи 8 Федерального закона "О бюджете Фонда социального страхования Российской Федерации на 2003 год" и статьи 7 Федерального закона "О бюджете Фонда социального страхования Российской Федерации на 2004 год" 52

Определение Конституционного Суда РФ от 18 января 2005 г. № 36-О "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы открытого акционерного общества "Нефтяная компания "ЮКОС" на нарушение конституционных прав и свобод положениями пункта 7 статьи 3 и статьи 113 Налогового кодекса Российской Федерации" 53

Определение Конституционного Суда РФ от 19 апреля 2001 г. № 65-О 56

"По ходатайству полномочного представителя Президента Российской Федерации в Приволжском федеральном округе об официальном разъяснении определения Конституционного Суда Российской Федерации от 27 июня 2000 года по запросу группы депутатов Государственной Думы о проверке соответствия Конституции Российской Федерации отдельных положений конституций Республики Адыгея, Республики Башкортостан, Республики Ингушетия, Республики Коми, Республики Северная Осетия - Алания и Республики Татарстан" 56

Определение Конституционного Суда РФ от 19 марта 1997 г. № 56-О "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Грищенко Адели Викторовны как не соответствующей требованиям Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" 61

Определение Конституционного Суда РФ от 20 ноября 1995 г. № 77-О 63

"Об отказе в принятии к рассмотрению запроса группы депутатов Государственной Думы Федерального Собрания и запроса Верховного Суда Российской Федерации о проверке конституционности ряда положений Федерального закона от 21 июня 1995 года "О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации" 63

Определение Конституционного Суда РФ от 21 апреля 2005 г. № 118-О 65

"По жалобе гражданки Даминовой Светланы Рашидовны на нарушение ее конституционных прав пунктом "а" части первой статьи 12 Федерального закона "О гражданстве Российской Федерации" 65

Определение Конституционного Суда РФ от 24 мая 2005 г. № 235-О "По жалобе гражданки Ахметзяновой Залмиры Вадутовны на нарушение ее конституционных прав частью первой статьи 13 Закона Российской Федерации "О гражданстве Российской Федерации" и частью первой статьи 12 Федерального закона "О гражданстве Российской Федерации" 68

Мухаметшин ф.Х Российский федерализм: проблемы формирования отношений нового типа//Государство и право. 1994. № 3. С.54

Татарстан всегда последовательно отстаивал свои права, более того, стремился к их расширению. Особую страницу его истории составляют усилия, направленные на вхождение в Советский Союз на правах союзной республики. Активная работа в этом направлении велась вплоть до принятия Конституции 1936 г. Однако в своем выступлении на VIII съезде Советов (1936 г.) "отец всех народов" выдвинул три пресловутых условия для превращения республик в союзные. Они встали непреодолимой стеной на пути развития государственности татарского народа.

С позиций сегодняшнего дня вполне очевидно: это было не что иное, как сознательно спланированная политика, направленная на свертывание даже формальных прав республик. Но и при таком развитии событий приобретение статуса союзной республики оставалось для Татарстана актуальной задачей. В период подготовки Конституции СССР 1977 г. данный вопрос встал снова. Однако Татарстану, как и Абхазии, в этом было отказано.

Еще одна попытка повышения государственно-правового статуса Республики Татарстан была сделана в процессе подготовки нового союзного договора. На подписание Договора Татарстан шел с твердой позицией, направленной на демократизацию федеративного устройства как СССР, так и Российской Федерации. Ее основой стала Декларация о государственном суверенитете Татарстана, принятая Верховным Советом республики 30 августа 1990 г. В Декларации государственный суверенитет провозглашен без ссылки на принадлежность Татарстана к Российской Федерации. В соответствии с международно-правовыми нормами суверенитет как проявление права народов на свободное самоопределение ничем не может быть ограничен извне. Государственный суверенитет признает только самоограничение, которое может быть сделано, исходя из собственных интересов государства и его народа.

Однако все усилия, предпринятые по повышению национально-государственного статуса Татарстана, не получили должного претворения в социальной практике. Августовские события 1991 г. и последовавший за ними развал СССР завели в тупик начавшийся процесс демократического реформирования советской федерации.

Последовательная позиция руководства Татарстана стала многими восприниматься и трактоваться как "сепаратистская", "направленная на раскол Российской Федерации в угоду своекорыстным интересам местной правящей элиты". Подобные оценки получили широкое распространение в средствах массовой информации, в заявлениях отдельных руководителей Российской Федерации, а порой даже облекались в форму политических документов, становясь тем самым российской официальной позицией по отношению к республике. Эта кампания достигла кульминации в ходе подготовки и проведения республиканского референдума о государственном статусе Республики Татарстан (март 1992 г.). Причем основной упор нашими оппонентами делался на то, что проводимая в республике политика — "это путь к межнациональной розни и конфликтам" и "ее не поддерживает" многонациональный народ Татарстана.

Результаты референдума стали убедительным доказательством того, что избранный курс — не чье-то сиюминутное политическое желание, а объективное требование динамично меняющейся политической реальности. 61,4% избирателей, участвовавших в голосовании, однозначно высказались за изменение статуса республики, за утверждение новых принципов в межгосударственных отношениях, за упрочение гражданского мира и межнационального согласия в нашем общем доме.

В соответствии с результатами референдума в новой Конституции Татарстана (ст. 59) провозглашено, что Республика Татарстан самостоятельно определяет свой государственно-правовой статус, решает вопросы политического, экономического, социально-культурного строительства. Законы Республики обладают верховенством на всей ее территории, если они не противоречат международным обязательствам Татарстана.

В Основном Законе республики заложен фундаментальный принцип формирования ее взаимоотношений с другими государствами. В ст. 61 закреплено, что "Республика Татарстан — суверенное государство, субъект международного права, ассоциированное с Российской Федерацией — Россией на основе Договора о взаимном делегировании полномочий и предметов ведения". В чем суть данного конституционного положения?

Во-первых, в соответствии с новым статусом Татарстана Договор призван определить принципиально новую форму союза — союза суверенных государств, на основе делегирования друг другу определенных полномочий и предметов ведения.

Во-вторых, Татарстан не передает каких-либо полномочий в одностороннем порядке. На первое место выдвигается принцип равноправия: не с областями и республиками, а в целом с Российской Федерацией должен заключаться Договор. Принцип равноправия был бы нарушен, если бы Конституция определяла Татарстан как часть Российской Федерации, ибо хорошо известно, что часть не может быть равной целому. Для подлинного равноправия необходимо, чтобы Договор заключался между самостоятельными целостностями. В Конституции Татарстана и закреплен этот принцип.

В-третьих, говоря об ассоциированности с Россией, Конституция подчеркивает намерения республики жить в союзе с Российской Федерацией, укрепляя исторически сложившиеся связи и отношения. Разве союз — это обособление? Напротив, это форма единения. А степень союзности должна определяться двусторонним Договором.

В-четвертых, Республика Татарстан как носитель международной правосубъектности вступает в отношения с другими государствами, заключает международные договоры, обменивается дипломатическими, консульскими, торговыми представительствами, участвует в деятельности международных организаций. Это деятельность осуществляется, исходя из общепризнанных норм международного права, и соответствует Уставу ООН.

Здесь необходимо сделать пояснение, ибо это положение Основного Закона вызывает порой явное непонимание. Татарстан, закрепляя в Конституции свою международную правосубъектность, не изобретает ничего нового. В практике международных отношений давно сформировались определенные правила для действий субъектов федерации. Общепризнано, например, право субъектов федерации на договоры с иностранными государствами, причем независимо от того, оговорено данное право в федеральной Конституции или нет. Так, прямые международные договоры заключают австрийские и германские земли, австралийские и американские штаты, канадские провинции и бельгийские общины. И в этом не видится ущемления прав центра.

Международные договоры самой федерации как независимого государства охватывают всю гамму международных отношений. Предметы международно-договорных отношений субъектов федерации ограничены пределами их конституционной компетенции и касаются более узкого спектра проблем. Содержание подобных международно-правовых актов обусловлено тем, что они регулируют вопросы, отнесенные Конституцией к ведению субъекта федерации, а потому не подлежат решению федеральных органов власти. Государства-члены федерации заключают международные договоры с иностранными партнерами не потому, что федеральные органы от случая к случаю "благосклонно" предоставляют им такую возможность, а в силу того, что по затронутым вопросам только они, а не федерация правомочны это делать.

В-пятых, новый тип взаимодействия наших государств должен основываться на незыблемости принципов реального, а не формального равенства. Необходимо сделать все возможное, чтобы политика силовых методов и ультиматумов как конкретное проявление унитаризма безвозвратно канула в прошлое. Во всем этом и состоит особая позиция Татарстана в его подходах к созданию действительно демократической Российской Федерации.

Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа, в резолюции III Всероссийского съезда Советов "О федеральных учреждениях Российской Республики". Основные положения этих документов сводились к следующему:

Съезд Советов устанавливал лишь общие, коренные начала создания федерации, а вопрос об участии или неучастии в ней республик был исключительной компетенцией последних.

Советская Российская Республика учреждалась на основе свободного добровольного союза свободных наций как федерация советских национальных республик;

Каждой нации предоставлялось право "принимать самостоятельное решение на своем собственном полномочном советском съезде: желают ли они и на каких основаниях участвовать в федеральном правительстве и в остальных федеральных советских учреждениях".

Предусматривалось разграничение сферы деятельности федеральных и местных органов власти.

Способ участия республик и областей в федеративном правительстве находится в ведении федерации и ее субъектов.

Непредвзятый исследователь не может не заметить, что при создании Российской Федерации изначально предусматривалась возможность обладания ее субъектами разновеликим набором прав по отношению к центру, а также разграничения между ними предметов ведения и полномочий. Иначе говоря, Российская Федерация задумывалась как асимметричная.

Однако в скором времени все это было забыто, похоронено под фундаментом тоталитарного государства. Но сейчас другое время: мы стоим на пороге новой цивилизации, пытаемся создать федерацию, отвечающую интересам десятков и сотен наций и народностей, национальных и этнических групп, связавших свои судьбы с обновляющейся Россией.

Обращение к указанным выше документам обусловлено тем, что ло сути нынешняя Российская Федерация во многом уже живет как федерация асимметричная. Подписывая Федеративный договор, Башкортостан оговорил для себя определенные права по бюджету и налогам. Республика Саха практически самостоятельно устанавливает отношения с другими государствами. Новые политические реалии сложились в Татарстане. Вот почему наиглавнейшая задача — привести теорию государственно-правового строительства в соответствие с давно обогнавшей ее политической практикой, учитывая при этом фундаментальный системообразующий принцип обновляемой федерации — равноправие.

Суть его в следующем: все суверенные республики имеют одинаковые права, но распоряжается ими каждый по-своему. Одни республики оставляют для себя максимум прав и полномочий, другие, исходя из своих возможностей, предпочитают передавать их федеральному центру. Единственный путь сохранения Российской Федерации — это договорно-конституционное закрепление ее асимметричного построения. Такова наша принципиальная позиция. Реальные права нужны не только Татарстану, его многонациональному народу, другим республикам, но и регионам России. В демократическом обществе не должно быть бесправных территорий.

Сегодня много говорится о повышении статуса областей до республиканского уровня. Не случайны попытки некоторых из них провозгласить себя республиками. Подобные стремления вполне объяснимы: в дополнительных правах нуждаются наиболее сильные в экономическом отношении регионы. Отдельные области пытаются таким образом противодействовать усилению централизации, бездействию федеральных органов власти, гарантировать себя от последствий зачастую непродуманной политики проведения реформ, в разработке которой они не всегда принимают участие, но последствия которой всегда сполна ощущают на себе.

Ж. И. ОВСЕПЯН*

Развитие научных представлений о понятии и сущности конституции

Термин «constitutio» переводится с латыни как «учреждение», «устройство». По свидетельству памятников права, он был известен еще рабовладельческому и феодальному обществам. «В Древнем Риме так именовались отдельные акты императорской власти, в некоторых феодальных государствах — хартии, отражавшие компромисс между королевской властью, феодалами, городами».¹ Но появление конституций в современном их значении — как основных законов государства и общества — составляет особенность более позднего времени, относится к периоду буржуазных революций. Впервые такое определение понятие «конституция» было дано в ст. 16 знаменитой французской Декларации прав и свобод человека и гражданина 1789 г., где сказано: «Общество, где не обеспечена гарантия прав и нет разделения властей, не имеет Конституции». Как видим, в этой формуле содержатся указания на два минимальных признака конституционного строя.

Конституция вошла в человеческую цивилизацию как носительница трех идеалов: а) ограничение пределов власти государства, его органов и должностных лиц; б) учреждение механизмов и процедур осуществления властных функций; в) определение юридических границ вмешательства государства в сферу политической, экономической и социальной свободы индивида.

Предпосылками принятия конституций являются прежде всего буржуазные революции, вместе с тем они стали следствиями таких событий, как войны, социальные революции, смены политических режимов, государственные (военные) перевороты, образование новых государств, разделы территорий, выделение из состава федерации, освобождение от колониальной зависимости и т. д.

Самой старой из действующих в современном мире конституций является Конституция США, принятая в 1787 г. В европейских странах одними из первых появились конституции Франции и Польши 1791 г. Огромное значение для мирового конституционного развития имел опыт конституционного регулирования в Великобритании, где первые акты конституционного характера были приняты еще в XIII в.

В ряде современных государств в качестве действующих сохранились конституции, принятые в XIX в.: Конституция Норвегии (1814), Бельгии (1831), Люксембурга (1868), Швейцарии (1874).

В ряде стран действуют конституции, принятые в начале (первой половине) XX в.: Конституция Австралийского Союза (1900), Австрии (1920), Конституционные акты Финляндии (1919, 1922, 1928), Конституция Ирландии (1937).

Многие из конституций, которые являются ныне действующими в странах Европы и Азии, были приняты после второй мировой войны: в 1947 г. - в Италии и Японии, в 1949 г. — в ФРГ; в 1950 г. — в Индии; в 1958 г. — во Франции; в 1975 г. — в Греции; в 1976 г. — в Португалии; в 1978 г. — в Испании.

Для 80-х годов XX столетия характерны конституционные реформы, относящиеся и к иным континентам и частям света: приняты действующие ныне конституции в 1982 г. — Нидерландов, в 1988 г. — Бразилии, в 1989 г. — Алжирской Республики. В 1980г. принята новая редакция Конституции Египта (1971); в 1989 г. — новая редакция Конституции Ирана (1979).

Для 90-х годов XX в. специфичен «всплеск» конституционного движения в постсоциалистических и социалистических странах, где были приняты новые конституции: в 1990 г. — в Республике Хорватия; в 1991 г. — в Болгарии, Македонии, Румынии; в 1992 г. — в Монголии, Словацкой Республике, Чешской Республике; в 1993 г. принята новая редакция Конституции КНР (1982), в 1997 г. — новая Конституция Республики Польша.

В отдельную группу следует объединить новые, принятые в 90-е годы конституции республик бывшего СССР, ставших самостоятельными субъектами международного права, суверенными государствами: Туркменистана — 18 мая 1992г. (действует в редакции 27декабря 1995г.); Узбекистана— 8декабря 1992 г.; Кыргызстана — 5 мая 1993 г. (действует в редакции 1996 г.); Российской Федерации — 12 декабря 1993 г.; Молдовы — 29 июля 1994 г.; Таджикистана — 6 ноября 1994 г.; Армении — 5 июля 1995 г.; Грузии — 24 августа 1995 г.; Казахстана — 30 августа 1995 г.; Азербайджана — 12 ноября 1995 г.; Украины — 28 июня 1996 г.; Беларуси — 24 ноября 1996 г.

Наличие конституции — обязательный компонент современного государства. Значение конституций для благополучного функционирования современной цивилизации столь велико, что уже сам факт ее принятия (безотносительно к содержанию) может быть оценен как шаг к демократической организации общества, поскольку любая конституция в большей или меньшей мере предусматривает ограничение (самоограничение) государственной власти, создание возможностей саморегуляции общественных институтов и учреждений.

Хотя вопросы о понятии, сущности конституции, ее признаках исследуются уже три столетия со времени появления первых конституций, однако они, безусловно, в плане их актуальности относятся к числу далеко не исчерпанных и наиболее сложных в теории государства и права.

Можно выделить пять основных направлений в исследованиях понятия конституции: 1) формально-юридическое (или нормативистское) направление; 2) естественно-правовая (или договорно-правовая) теория права, конституции; 3) социологическая (или лассальянская) концепция конституции; 4) классово-волевая (или марксистско-ленинская) теория права, конституции; 5) институционалистское направление в исследованиях понятия конституции.

1. Формально-юридическое (нормативистское) направление в определениях понятия права, конституции имеет в своей основе юридический позитивизм. В конце XIX — начале XX столетия большую роль в становлении нормативистской теории права сыграли выдающиеся зарубежные и отечественные юристы: Р. Иеринг, Г. Кельзен, Н. Коркунов, Л. Дюги и др. Юристы, придерживавшиеся нормативисткой методологии, брали за основу своих рассуждений следующее определение права: право — это закон (иной нормативный акт), принятый компетентным государственным органом (парламентом) в рамках особой, законодательной (иной правотворческой) процедуры и обеспечиваемый государственным принуждением. «...Они "очищали" право от политического содержания, сводили основные теоретические построения к утверждениям о системности права, иерархии норм, вплоть до выявления основной нормы права, закрепленной в конституции. Так, Г. Кельзен в своем "чистом" учении о праве видел в праве исключительно регулятивно-нормативную систему».²

Соответственно, согласно нормативистским представлениям конституция определяется как юридический документ, в котором содержатся установленные нормы и институты. Это основной закон, закрепляющий механизм государственной власти, права и свободы человека; закон, обладающий специфическими свойствами в сравнении с иными законами государства, обеспечиваемый государственным принуждением, в том числе охраняемый посредством специфических механизмов, гарантирующих принцип верховенства конституции.

Формально-юридический подход был исторически первым в изучении конституций. Следует отметить, что подавляющее большинство зарубежных юристов-государствоведов ограничиваются формально-юридическими определениями конституции, хотя и учитывают особенности ее содержания в конкретной стране. Причем сказанное относится к юристам как старого, так и нового поколения. Например, согласно представлениям английских государствоведов Е. Уэйда и Г. Филлипса конституция — это «обладающий особым правовым значением документ, в котором определяются основы организации, а также функции органов управления государства и формулируются принципы, определяющие деятельность этих органов».³ Другой английский ученый И. Стронг предлагает такое определение: конституция — это «совокупность принципов, в соответствии с которыми регулируются полномочия правительств, права управляемых и отношения между ними».

Американский сенатор Ю. Маккарти в своем «Словаре американской политики» характеризует конституцию как «документ, который устанавливает принципы, процессы и процедуры управления нацией, государством или обществом». Французский специалист Морис Дюверже пишет, что конституция — «это писаный текст, разработанный в более или менее торжественной форме, который определяет организацию политики государства». Перечень аналогичных определений можно было бы продолжить.⁴

Формально-юридический подход к проблеме сущности конституции присутствует и в российской литературе последних лет. Так, В. В. Маклаков, один из соавторов учебника по конституционному праву зарубежных стран, пишет: «Любая конституция наряду со своей юридической сущностью как основного закона, обладающего высшей юридической силой, имеет также сущность социально-политическую. Она заключается в том, что конституция представляет собой как бы запись соотношения политических сил, существовавшего на момент ее принятия».⁵ Однако высказана критика этой позиции: по мнению другого известного российского специалиста конституционного права зарубежных стран Ю. А. Юдина, «такое различение неправомерно, ибо высшая юридическая сила — это не сущность конституции (то есть внутреннее содержание), а одно из ее юридических свойств как правового акта, по которому она отличается от иных правовых актов, занимая в их иерархии первое место. Что же касается понятия "социально-политическая сущность конституции", то его можно принять».⁶

Формально-юридическое направление в исследованиях конституции является очень важным, но недостаточным. Такой подход к определению понятия конституции является односторонним, не позволяет понять, почему принимается та или иная конкретная конституция, почему она получает именно такое содержание, отличающее ее от других основных законов, какие причины вызывают необходимость внесения в нее определенных изменений и дополнений в рамках одного и того же строя, существующего в данной стране. Ответ на указанные вопросы может дать выявление сущности конституций.

В отличие от формально-юридического подхода для естественно-договорного, социологического и марксистского направлений в определении понятия конституции характерно стремление в том или ином объеме отразить ее социально-политическую природу.

2. Естественно-правовая (договорная) теория права, конституции. В основе данного направления лежат труды Ж.-Ж. Руссо, А. Радищева, Т. Гоббса. Так, отрицая нормативистские определения права, сторонники естественно-правовой школы считали, что право — это не продукт государственного нормотворчества; права и свободы принадлежат человеку от рождения, имеют природное, естественное происхождение. Но право подобно математическим, физическим и химическим законам «открывается» государством, признается и обеспечивается им. Причем признание права, т. е. его трансформация в закон или иначе — придание праву формы закона (иного нормативного акта), возможно и целесообразно только при наличии общественного договора, согласия. Точно так же и конституция согласно теории естественного права — это совокупность норм естественного права, открытых, обсужденных и закрепленных государством и обеспеченных силой государственного принуждения; причем принятие конституции, осуществление конституционной реформы возможно лишь при наличии общественного договора, согласия относительно вкладываемой в текст конституции концепции естественного права. Согласно трактовке сущности конституции как общественного договора все члены общества в связи с принятием конституции как бы заключают договор, воплощенный в конституции, о том, на каких основах учреждается данное общество, по каким правилам оно живет. В соответствии с этими концепциями конституция — выражение суверенитета народа, проявление его единой воли. Так, в свое время Т. Гоббс писал: «Без собственного согласия и договора каждого гражданина, прямо или косвенно выраженного, никому не может быть предоставлено право законодательства. Прямое согласие имеется в том случае, если граждане впервые устанавливают между собой форму правления государства или соглашаются подчиниться чьей-либо верховной власти. Косвенное согласие имеется, налицо в том случае, если они прибегают для охраны и защиты своих интересов против других к верховной власти или законам кого-либо. Ибо, требуя от других граждан для нашего блага повиновения какой-либо власти, мы тем самым признаем, что эта власть законная».⁷ В комментариях анализируемой теории в современной российской литературе отмечается, что «развивая идеи о естественном, неотчуждаемом праве и об общественном договоре, обеспечивающем действие, существование этого права, а также производного от него законодательства, Ж.-Ж. Руссо, А. Радищев, Т. Гоббс и другие сторонники этой концепции не имели в виду какой-то конкретный договор, а исходили из представлений о существовании некоего общественного состояния, в котором имеет место быть прямое или косвенное согласие граждан. Сочетание свободы одного со свободой и интересами других — это состояние и обеспечивает естественное право и основанный на нем общественный договор».⁸

Значение естественно-договорной теории права (конституции) в определении понятия конституции чрезвычайно велико. Основные положения этой теории были положены в основу проекта Конституции РФ, который готовился Конституционной комиссией, созданной I Съездом народных депутатов РСФСР, о чем неоднократно писал секретарь Конституционной комиссии О. Румянцев.⁹ Однако этот проект Конституции, а также его исходная концепция подвергались критике, в том числе в публикациях зарубежных специалистов в российских средствах массовой информации. Так, американский политолог П. К. Ордешук обращал внимание на возможность двух «альтернативных» подходов к конституционному дизайну, под одним из которых понимается как раз естественно-договорная методология. По мнению автора, первый подход рассматривает конституцию как общественное отношение между гражданином и государством и фактически уподобляет ее контракту, определяющему условия совершаемых на рынке сделок. «Второй — видит конституцию главным образом как механизм политической координации, отражает и фиксирует общественные правила (принципы), лежащие в основе данного общества и неформально регулирующие его деятельность».¹⁰ Интересно отметить, что П. К. Ордешук считает, что вторая из концепций — о конституции как политическом координаторе — наиболее полезна для осуществления конституционной реформы.

От общественного договора как характеристики сущности конституции следует отличать договор как процедуру принятия конституции. Как указывается в российской литературе, такая форма принятия конституции — посредством договоров — в мировой практике «редко встречалась в прошлом почти не встречается в настоящее время».¹¹

3. Социологическая (лассальянская) концепция конституции. Основоположником социологического подхода к исследованию конституции является германский ученый, социалист Ф. Лассаль (1825-1864).

Ф. Лассаль — основатель социал-демократической партии Германии, автор знаменитой «Системы приобретенных прав». В своей известной речи «О сущности конституции», произнесенной в одном из берлинских бюргерских окружных собраний в 1862 г., Ф. Лассаль ответил на вопрос о сущности конституции следующим образом: «Конституционные вопросы — прежде сего вопросы силы, а не права, действительная конституция страны источается лишь в существующих в стране реальных фактических отношениях силы». И далее: «Конституция является действительным отношением общественных сил страны».¹²

Ф. Лассаль предлагал различать писаную конституцию и реальную (действительную, фактическую) конституцию. Писаную конституцию Ф. Лассаль определял как собранные «на одном листе бумаги, в одном акте снования учреждений и правительственной власти всей данной страны». А фактическую конституцию, как уже отмечалось, он характеризовал как фактически существующее в стране соотношение общественных сил. Следующий важный тезис в лассальянской концепции конституции касается определения хронологических рамок существования фактической конституции. По мнению Ф. Лассаля, «каждая страна не может не иметь какую-нибудь реальную конституцию, какой-нибудь общественный уклад, хороший ли дурной, все равно, и это так же верно, как верно то, что всякий организм, сякое тело имеет свое строение, свою, говоря иначе, конституцию... ведь должны же в каждой стране существовать какие-либо реальные отношения между общественными силами».

Таким образом, согласно учению Ф. Лассаля фактическая конституция отличие от юридической (писаной) присуща любому государственно-организованному обществу, в том числе рабовладельческому и феодальному государствам, а не только буржуазному.

Кроме того, Ф. Лассаль в своей концепции конституции высказал еще ва важных тезиса: о зависимости юридической конституции от фактической об условии номер один в эффективном конституционном регулировании, частности, он писал: «...любая писаная конституция хороша и долговечна... только при соответствии с конституцией действительной, т. е. фактически Чествующими в стране соотношениями общественных сил... Раз писаная конституция не будет соответствовать фактической, действительной... между ими неизбежно рано или поздно произойдет столкновение... писаная Конституция, этот лист бумаги, этот акт, неизбежно побеждается конституцией естественной, действительными отношениями между общественными силами страны».

Именно поэтому Ф. Лассаль призывал создавать не вымышленную писаную конституцию, а заняться устройством конституции действительной, т. е. изменить существующее в стране соотношение общественных сил. Иными словами, чтобы изменить юридическую конституцию, надо вначале изменить фактическую: «конституция, написанная преждевременно, — дело совершенно бесполезное».¹³

Блестящая критика учения Ф. Лассаля была дана еще в начале XX столетия русским государствоведом Е. В. Спекторским. По его мнению, недостатком концепции Ф. Лассаля является то, что она отрицает созидательный потенциал юридической (писаной) конституции. Е. В. Спекторский в своей работе «Что такое конституция?» (1917), критикуя материалистические определения сущности конституции, писал, что их позиция ведет к неконструктивному выводу о бесплодности всех усилий «юристов и политиков дать своей стране возможно лучшую конституцию: ведь у каждой страны и без этих усилий есть своя совершенно естественная (фактическая) конституция, иными словами, реальное соотношение общественных сил».¹⁴ По мнению Е. В. Спекторского, «все эти рассуждения ошибочны в двояком отношении. Во-первых, они основаны на смешении права и факта. Одно дело — правомерное соотношение сил, другое дело — фактическое»¹⁵. Обращаясь к образному сравнению, Е. В. Спекторский представляет такую ситуацию: «Когда убийца или грабитель нападает на свою беззащитную жертву, получается вполне определенное реальное соотношение сил в данный, по крайней мере, момент. Но кто станет утверждать, что такое соотношение и есть единственно возможное право?».

Как справедливо отмечает Е. В. Спекторский, юридическая конституция необходима не только для того, чтобы фиксировать сложившуюся организацию государственной власти, но еще и для того, чтобы ограничить ее. А государственная власть может быть ограничена тем, что за населением будут признаны публичные или политические свободы: «Осуществляя эти права, население превращается из управляемых подданных в самоуправляющихся граждан».¹⁶

К этим аргументам Е. В. Спекторского можно было бы добавить еще один: лассальянская концепция конституции как соотношение общественных сил с неизбежностью приводит к отрицанию необходимости особого механизма защиты юридической конституции, поскольку, по логике Ф. Лассаля, неприкосновенность юридической (писаной) конституции гарантирована ее соответствием фактической (действительной) конституции. В завершение скажем, что лассальянская теория конституции является в России, пожалуй, наиболее популярной, широко известной среди юристов. Она имеет много сторонников и столь же много критиков — как в прошлом, так и в настоящем.

4. Классово-волевая (илимарксистско-ленинская) теория права, конституции. В ее основе лежат две концептуальные идеи: экономическая обусловленность конституции (права) и классовый подход. Согласно взглядам К. Маркса и Ф. Энгельса конституция, как и государство и право, — это надстроечные явления, которые предопределены состоянием производственных отношений, составляющих в своей совокупности экономический базис общества; конституция (государство и право в целом) — это надстройка над экономическим базисом. Другая идея марксовой концепции конституции заключалась в том, что конституция любого государства рассматривается «как продукт классовой борьбы», как инструмент, с помощью которого тот или иной класс (блок, коалиция, союз классов) закрепляет свое политическое господство. То есть конституция, по сути, рассматривается как акт насилия одного класса над другим. Так, согласно формулировке К. Маркса первые буржуазные конституции как продукт революционного антимонархического движения принимались, когда в процессе общественного переворота достигалось равновесие, когда новые классовые отношения становились устойчивыми и борющиеся фракции господствующего класса прибегали к компромиссу, который позволял им продолжать между собой борьбу и вместе с тем отстранить от нее обессилевшую народную массу.¹⁷ Ф. Энгельс, анализируя прусскую Конституцию 1847 г., указывал, что она «знаменует падение абсолютизма и дворянства, переход к власти буржуазии». По его мнению, конституции есть результаты классовой борьбы, «установленные победившим классом после одержания победы».¹⁸

Анализ конституции с чисто классовых позиций дается и в работах В. И. Ленина. Специфика ленинских взглядов заключается в том, что он объединил концепцию Ф. Лассаля со своим учением о классовой борьбе. В известной статье «Как социалисты-революционеры подводят итоги революции и как революция подвела итоги социалистам-революционерам» (1913) В. И. Ленин заявлял, что конституция — не «абстрактное благо подобно "законности", "правовому порядку", "общему благу" либеральных профессоров», а конституция — это «новое поприще... новая форма классовой борьбы». В этой связи он дал следующее определение конституции: «сущность конституции в том, что основные законы государства вообще и законы, касающиеся избирательного права в представительные учреждения, их компетенции и пр., выражают действительное соотношение сил в классовой борьбе»."Согласно ленинским определениям «фиктивна конституция, когда закон и действительность расходятся; не фиктивна, когда они сходятся. В России эпохи III Думы конституция менее фиктивна, чем в России эпохи I и II Думы... Конституция может быть черносотенной, помещичьей, реакционной и в то же время менее фиктивной, чем иная "либеральная" конституция».²⁰

Сформулированное В. И. Лениным определение классовой сущности конституции, как отмечают специалисты, «стало методологической основой науки конституционного права в социалистических странах, а также леворадикальных конституционных доктрин на Западе и в развивающихся странах. Понятие "классовая сущность конституции" использовалось для определения типа конституций и их классификации (буржуазные, социалистические, буржуазно-феодальные, пробуржуазные, революционно-демократические и иные)».²¹

С конца 90-х годов XX столетия марксистская методология, применявшаяся при исследовании конституции, подвергается справедливой критике. Прежде всего, ее объектом стало разработанное на основе этой методологии понятие «классовая сущность конституции».²²

Так, известный российский государствовед Н. А. Михалева предлагает следующую «неклассовую» версию понятия сущности конституции: конституция — это «форма выражения народных, а не классовых интересов, правовой регулятор общесоциальных процессов». В ее представлении, «конституция — это всегда общественный компромисс», вызванный политическими реалиями. Она служит средством целенаправленного воздействия на общественные отношения, условием согласованных действий всех социальных слоев общества»²³. Однако, по мнению Ю. А. Юдина, критикуя марксистскую доктрину за узкоклассовый подход, нельзя впадать в другую крайность; раскрывая общее понятие конституции, нельзя полностью исключить из анализа классовые факторы и определять конституцию только как форму выражения народных (национальных) интересов, как «продукт высокой степени политического и юридического согласия».²⁴ Ю. А. Юдин считает, что определяющим в характеристике сущности конституции «является то, что конституция выражает социальный компромисс или согласие, достигаемые в момент ее принятия различными социально-политическими силами по коренному вопросу, который она решает — ограничение пределов вмешательства государства в жизнь общества и индивидов».²⁵

Весьма интересны определения сущности конституции, данные известными учеными и практиками — Председателем Конституционного Суда РФ М. В. Баглаем и судьей Конституционного Суда РФ Б. С. Эбзеевым. Предложенные этими авторами определения сущности конституции имеют две отличительные особенности: во-первых, они предполагают отказ от марксистко-ленинского определения конституции как инструмента политического господства одного класса над другим; во-вторых, они предлагают отказаться от лассальянского определения конституции «как соотношения силы, а не права». Этот тезис они заменяют другим: «конституция — это соотношение (баланс) не силы, а интересов».

Так, в 1990 г. (когда еще существовала советская социалистическая система, но уже началась ее радикальная реформа) Б. С. Эбзеев писал, что «...конституция может и должна выступать в качестве юридически узаконенного баланса интересов всех классов и социальных слоев советского общества, а также наций и этнических групп, образующих единую государственно-правовую общность».²⁶

В определении конституции, данном М. В. Баглаем, помимо указанных двух новелл (о конституции как о политическом компромиссе и балансе интересов), отмечается характер компромисса, положенного в основу конституции. По версии М. В. Баглая, «в демократическом обществе создаваемый конституцией механизм власти — это всегда компромисс, поскольку в общественной жизни участвуют или ведут борьбу за власть различные политические силы. Этот компромисс, хотя и вынужденный для многих, но все же добровольный, выражает общую (за исключением деструктивных сил) заинтересованность решать проблемы власти и свободы на основе закона, а не применения силы. Конституция поэтому не может действовать в интересах только одного, пусть даже могущественного, класса, она воплощает гражданское согласие и противостояние насилию».²⁷

5. Институционалистское направление в исследованиях понятия конституции. Представители данного направления характеризуют конституцию «как статут не только государства, но и нации как корпоративного целого». Так, М. Ориу определял конституцию как статут государства и нации.

Подводя итог изложенному выше обзору различных направлений исследования сущности понятия конституции, можно сделать следующее заключение: каждое из них несет в себе в том или ином объеме рациональное начало. Особенно это касается социологической и институционалистской концепций.²⁸ Однако наиболее глубокое проникновение в социально-политическую природу конституций может дать подход, который мы бы определили как генетический. Итак, наряду с проанализированными выше пятью направлениями в исследовании конституций можно выделить еще одно, условно назвав его социально-генетическим.

6. Социально-генетическое направление в исследовании сущности конституции. К данному направлению мы бы отнесли определения, в которых подчеркивается такая сущностная черта конституций, как ограничение государственной власти. По наблюдениям Ю. А. Юдина, эта суть конституций подчеркивается во многих определениях понятия конституций, которые даются в западной доктрине. Так, в приведенном высказывании М. Ориу о конституции, помимо прочего, сказано, что это статут, который «должен поставить преграду увлечениям правительства путем всемогущей силы устанавливающего права».²⁹ Согласно мнению еще одного западного специалиста, Б. Шан-тебу, конституция — это «хартия, которая ограничивает власть в рамках государства и власть государства в рамках общества».³⁰ Аналогичные взгляды высказывал русский государовед Е. В. Спекторский. В частности, он писал: «...конституционным государством является такое, где власть не только организована, но еще и ограничена, и притом не фактически только, а юридически или правомерно; ограничена же она ничем другим, как признанием за населением публичных прав или политической свободы... Совокупность таких ограничений образует конституцию данной страны».³¹

Можно предложить следующую конструкцию генетической теории сущности конституции.

Суть не только биологических особей, но и социальных учреждений обнаруживается, прежде всего, в генетическом аспекте их исследования.

Анализируя конституции в контексте их генезиса, можно выделить три аспекта в характеристике сущности конституций.

Во-первых, конституции были вызваны к жизни потребностями юридического закрепления и утверждения принципов связанности государственной власти правом, законом; принципов суверенитета права по отношению к государству. Как писал известный русский юрист начала XX столетия Б. А. Кистяковский, «существо конституционной государственной власти заключается... в верховенстве или суверенитете права. В конституционном государстве власть перестает быть фактическим господством людей и становится господством правовых норм».³²

Принятие первых конституций преследовало цель создания такого государственного правления, которое было бы ограничено законом, имеющим высшую юридическую силу. Концепция суверенитета права получила свое воплощение, прежде всего в тех нормах конституции, где говорится о том, что конституции — это основные законы, стоящие над всеми государственными органами и должностными лицами государства, в том числе — над монархом. Эти формулировки соответствуют положению, которое составляет квинтэссенцию концепции правового государства, — в соотношении государства и права приоритет принадлежит праву. Для подтверждения вспомним формулу И. Канта о переходе от «государства произвола (Willkurstaat) к правовому государству (Rechtsstaat)».³³ Применяя эту формулу к определению консти­туции, скажем также, что распространенное представление, согласно которому «правовое государство есть то же самое, что государство конституционное», также может быть приведено в обоснование высказанной нами позиции, что суть конституции — в легализации идеала правового государства, приоритета права над государством.

Таким образом, наиболее существенное в характеристике первых конституций, созданных мировой практикой, заключается в том, что они провозглашали суверенитет права, подчиненность государственной власти праву; определяли юридические границы (пределы) осуществления государственной власти. В этом суть и современных конституций — в установлении правила, согласно которому власть права имеет большую силу, чем власть какого бы то ни было политического учреждения. Государственная власть должна осуществляться в правовых рамках, произвол в осуществлении государственной власти недопустим.

Во-вторых, исследование конституций в контексте их генезиса позволяет также сделать вывод, что, поскольку буржуазные революции, в ходе которых принимались первые конституции, имели своим главным лозунгом ограничение абсолютной власти монарха, то суть первых конституций заключается не только в объявлении приоритета права (конституции) над государством, но и в прекращении абсолютизма, монополии монарха на осуществление государственной власти. Не только монархический абсолютизм, но любая монополизация государственной власти (в том числе поставленная на правовой фундамент) чревата злоупотреблением властью. Монополизм во власти стимулирует не только политическую, но, в отдаленной перспективе, и экономическую неэффективность государственной власти, причем неза­висимо оттого, в каком подразделении высшей государственной власти имеет место абсолютная концентрация власти.

Поэтому уже первые конституции зафиксировали новую конструкцию власти, основанную на идеях ее дробления, рассредоточения, деления между разными носителями. При этом преследовалась цель ослабления позиций государственной власти в обществе, необходимого в интересах демократии. В соответствии с учением Ш. Л. Монтескье о делении государственной власти натри ветви, изложенным им в кн. XI Духа законов (1748),³⁴ в первых конституциях осуществлялось определенное разделение законодательной и исполнительной властей — между парламентом как органом народного представительства и монархом, на которого возлагалась исполнительная власть.

Идеи Ш. Л. Монтескье легли в основу первой французской Конституции 1791г., которая разделяла законодательную и исполнительную власть.³⁵ Конституция США 1787 г., как известно, исходит из рассредоточения власти на три ветви. В своем комментарии учения Ш. Л. Монтескье известный русский юрист конца XIX в. Н. М. Коркунов писал: «Всякий, имеющий власть, стремится ею злоупотребить; он всегда простирает свою власть так далеко, как может. Поэтому для устранения произвола необходимо поделить власть между различными учреждениями так, чтобы власть одного останавливала, сдерживала власть другого».³⁶

Необходимо, конечно, учитывать произошедшие модификации форм правления: распространение республиканской, сужение географии монархической; утрата прежних глубоких различий форм правления, когда республики отожествлялись с более прогрессивной, а монархии — с недемократической формой правления. Тем не менее, и сегодня суть конституций (как в республиканских, так и монархических государствах) заключается в том, что это законы, которые имеют целью предупреждение монополизации абсолютизма во власти, осуществляют ее рассредоточение, деление, деконцетрацию и наделяют каждую из ветвей власти полномочиями, которые позволяют им осуществлять взаимный контроль друг друга; сдерживать попытки органов (должностных лиц) смежных ветвей власти злоупотреблять своими полномочиями; пресекать попытки партнеров по власти к узурпации власти, присвоению (захвату) всей полноты власти. По общему правилу современная схема конституционного разделения властей воспроизводит американский вариант деконцентрации власти — ее деления не на две, а на три ветви власти — законодательную, исполнительную, судебную.

В-третьих, анализ конституции в ее генезисе свидетельствует, что сущностные признаки конституций предопределены и такими важнейшими целями буржуазных революций, которые вызвали к жизни первые конституции (основные законы), как провозглашение народного суверенитета и неотъемлемых прав и свобод человека и гражданина. Суть конституций не в регулировании государственной власти как таковой, а в регулировании ее в «социальном преломлении», т. е. с позиции того, на каких условиях и в каких границах государственная власть вправе вторгаться в сферу общественной и индивидуальной свободы. Поэтому перечисленные выше важнейшие показатели в характеристике сущности конституции — провозглашение приоритета права над государством; концепция «разделения властей» — имеют все же производный характер от такого сущностного аспекта в характеристике конституций, как объявление в них народного суверенитета и неотъемлемых прав и свобод индивида. Не случайно, что квинтэссенцией не только конституций, но и философских концепций «правового государства» и «разделения властей» являются вопросы о достижении народного суверенитета и индивидуальной свободы. Так, Н. М. Коркунов видел в учении Ш. Л. Монтескье о разделении властей «единственное средство обеспечения свободы».³⁷

Анализируя Основной Закон ФРГ, немецкий юрист И. Изензее в этой связи пишет, что сущность либеральных конституций заключается «в противопоставлении принципиально неограниченной свободы частного начала и столь же принципиального ограничения государственной власти. Свобода рассматривается как некая данность, предшествующая государству. С точки зрения либерализма государство представляется неизбежным злом. Конституционный закон создает гарантии того, чтобы это зло не перешагнуло рамки необходимости. Он очерчивает границы государственной власти, оберегая таким образом сферу свободы, и ставит барьеры, препятствующие злоупотреблению властью. Его высший смысл заключается в гарантиях свободы».³⁸

Завершая анализ генезиса конституций в преломлении социальных параметров их возникновения, отметим, что если применительно к государственной власти суть конституции правового государства заключается в установлении ограничений осуществления государственной власти, то применительно к индивидам суть конституций правого государства в обратном: они провозглашают преимущественно права и свободы человека и гражданина, а не его обязанности. Причина разных концептуальных подходов в конституционном регулировании объясняется тем, что в государственно-правовых отношениях государство и индивид не являются равновеликими партнерами. За государственными органами (должностными лицами) стоят властные полномочия и аппарат принуждения, обеспечивающий эти полномочия, а человек (гражданин) не наделяется такими административными и «силовыми» возможностями. Обращая внимание на указанную односторонность конституционного регулирования на примере исследования Основного Закона ФРГ, И. Изензее пишет: «Задача конституции правового государства состоит в том, чтобы обеспечить свободу его граждан и связанность государственной власти правом, а не в том, чтобы санкционировать гражданские обязанности и условия осуществления государством его функции. Вот почему Основной закон провозглашает связанность законом и правом как исполнительной власти, так и правосудия, а не законопослушание гражданина, хотя, конечно, предполагает его необходимость».³⁹

* Доктор юрид. наук, профессор Ростовского государственного университета.

¹ Советское государственное право: Учебник / Под ред. С. С. Кравчука. М., 1985. С. 34.

² Венгеров А. Б. Теория государства и права. М., 1998. С. 393.

³ Цит. по: Могунова М. А. Конституции зарубежных стран // Конституционное право зарубежных стран / Под ред. М. В. Баглая, Ю. И. Лейбо, Л. М. Энтина. М., 1999. С. 53.

⁴ Обзор позиций зарубежных специалистов см.: Мишин А. А. Государственное право буржуазных стран. 1979. С. 66-68, 137.

⁵ Маклаков В. В. Основы теории конституции // Конституционное (государственное) право зарубежных стран / Отв. ред. Б. А. Страшун. Т. 1. М., 1993. С. 38—39.

⁶ Юдин Ю. А. Современные модели конституции // Сравнительное конституционное право. М., 1996. С. 66.

⁷ Цит. по: Венгеров А. Б. Теория государства и права. С. 398.

⁸ Там же.

⁹ Румянцев О. Новая Конституция для России: подходы и принципы // Народный депутат. 1990. № 15. С. 81-82.

¹⁰ Ордешук П. К. Проект Конституции России многословен и обещает... слишком много// Известия. 1992. 14янв.

¹¹ Маклаков В. В. Основы теории конституции. С. 54-55.

¹² Цит. по: Конституционное право: Хрестоматия / Сост. Н. А. Богданова. М., 1996. С. 44.

¹³ Там же. С. 47, 46.

¹⁴ Цит. по: Там же. С. 54-55.

¹⁵Там же.

¹⁶Там же.

¹⁷Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 7. С. 40.

¹⁸ Там же. Т. 4. С. 37; Маркс К., Энгельс Ф. Избр. письма. М., 1947. С. 422.

¹⁹ Ленин В. И. Полy. собр. соч. Т. 17. С. 345.

²⁰Там же.

²¹Юдин Ю. А. Современные модели конституции. С. 64.

²²Там же.

²³²Государственное право Российской Федерации /Под ред. О. Е. Кутафина. М., 1996, С. 44.

²⁴Юдин Ю. А. Современные модели конституции. С. 65.

²⁵ Там же. С. 66.

²⁶Там же.

²⁷Баглай М. В. Конституционное право Российской Федерации. М., 1998. С. 66.

²⁸Юдин Ю. А. Современные модели конституции. С. 63.

²⁹Ориу М. Основы публичного права. М., 1929. С. 583.

³⁰Цит. по: Юдин Ю. А. Современные модели конституции. С. 63.

³¹Цит по: Конституционное право: Хрестоматия. С. 8.

³²Кистяковский Б. А. Сущность государственной власти // Хропанюк В. Н. Теория государства и права: Хрестоматия. М., 1998. С. 286.

³³ Цит. по: Гессен В. О правовом государстве // Хропанюк В. Н. Теория государства и права: Хрестоматия. С. 273.

³⁴ Монтескье Ш. Избр. произведения. М., 1955. С. 295.

³⁵ Современное буржуазное государственное право. Ч. 2. Основные институты / Отв. ред. В. А. Туманов. М., 1987. С. 95-96.

³⁶ Коркунов И. М. Совместность властвования // Хропанюк В. Н. Теория государства и права: Хрестоматия. С. 289.

³⁷Там же.

³⁸Государственное право Германии: В 2 т. М., 1994. Т. 1. С.8

³⁹Там же. С. 8.