Сближение лангобардов с итальянцами

Таким образом в первые десятилетия после своего поселения в Италии лангобарды составляли особое военное сословие, как цамк. вандалы в Африке. Король, избираемый или утверждаемый собранием лангобардского народа, то есть войска, был главою военного государства, вождем свободных людей, воинов, которые обязаны были ходить с ним на войну под начальством герцогов и графов. Лангобарды сурово воспользовались правом завоевания во всем его объеме; они непрерывно воевали с византийцами и другими врагами; честолюбивые короли и вельможи постоянно стремились делать завоевания; потому владычество лангобардов было вначале тяжелым игом для туземцев, но итальянская национальность менее пострадала от него, чем полагали многие из прежних историков. Население во всех частях Италии очень уменьшилось от голода, эпидемических болезней и других бедствий. Только в городах, стены которых служили защитой жизни, оставалось много людей; селения были покинуты зажиточными людьми, которые предпочитали беззащитной сельской жизни городскую безопасность; только колоны и другие бедняки оставались в своих сельских хижинах, а для них не было большой разницы в том, кто господин, которому они должны отдавать часть продукта возделываемых ими господских земель; они вероятно и не противились замене прежних землевладельцев германскими завоевателями. С течением времени положение итальянцев улучшилось. Лангобардское племя скорее уменьшалось, чем увеличивалось в числе; сак­сонцы, пришедние с лангобардами, не захотели оставаться в подчиненном положении, в каком хотели держать их лангобарды, и ушли из Италии домой; в непрерывных войнах погибло много лангобардов; герцоги сполетский, беневентский, фриульский и тосканский приобрели(быть-может, при помощи туземцев) почти независимое положение; это ослабляло лангобардский народ, вело к раздорам и войнам между разными отделами его. Наслаждения южной страны, всегда расслаблявшие в Италии людей, приходивших с севера, оказывали это действие и на лангобардов; изнеживаясь, они становились менее суровы к туземцам; это также содействовало сближению. Таким образом, различие между лангобардами и туземцами уменьшалось. Они обменивались своими особенностями, и слияние их создало свежее, сильное национальное целое. Заботливое возделывание нив германскими поселенцами возвратило благосостояние той плодородной области, которая стала называться по преимуществу Ломбардией; на богатых лугах венецианской равни­ны развилось, при заботливом присмотре лангобардов, скотоводство, расплодились табуны лошадей и стада рогатаго скота. Когда лангобарды дозволили туземцам вступать в войско, или даже стали требовать от них военной службы, они, привыкнув владеть оружием, стали мужественны, способны защищать свою свободу. Скоро итальянцы полюбили соколиную охоту, принесенную лангобардами из Германии. Шел обмен национальных особенностей и в умственной жизни, но гораздо больше, чем обмена, было тут простой утраты германцами их особенностей: язык, обычаи, народные песни предков исчезли у лангобардов; покинули они и apианство, приверженцами которого оставались долее всех других германских племен. Вознаграждением за эти утраты было то, что они усвоили себе образованность итальянского населения, научились от него мирным занятиям, стали участвовать в торговле и городской промышленности; приняв итальянские обычаи, они перестали презирать туземцев и, своим разумным участием в преобразовании городских учреждений, оживили умиравшую муниципальную свободу, содействовали развитию ломбардских городов, достигших в следующие века цветущего благосостояния. Исчезли длинные бороды, от которых произошло племенное название лангобардов; меч перестал быть принадлежностью их костюма, и военная одежда их заменилась одеждой мирных людей. Но слияние лангобардов с итальянцами еще не было полным, когда лангобардское королевство после двухсотлетнего существования было завоевано франками. Счастливый случай сохранил нам прекрасные национальные сказания, облекающие поэтической красотой всю историю лангобардов. Правда, не на родном языке и не в поэтической форме сохранились они, а в латинском рассказе Павла Диaкона; но содержание их передано им с достаточной точностью. Он происходил из благородного лангобардского семейства, жившего во Фриуле, был благочестивый служитель церкви и простыми словами, с чистой любовью к истине, с теплой симпатией к своему народу, записал в своей истории лангобардов все, что узнал из книг и из устных разсказов о событиях её до смерти Луитпранда (то есть до 744 года). Он пересказывал старые легенды, не искажая их ни учеными переделками, ни риторическими панегириками. Они погибли бы по разрушении лангобардского ко­ролевства, если бы не были спасены честною рукой старого монаха.